Павел Светличный - Киндер-сюрприз для зэка
Поднявшись на второй этаж, где находились междугородные кассы, они подошли к небольшой очереди у одного из окошек, где продавали билеты на нужное им направление, и через десять минут Макс получил на руки продолговатую бумажку, заполненную цифрами и малопонятными сокращениями.
— Ну, вот, — сказал он, протягивая билет Птице. — Отправление в десять сорок пять. Ещё полчаса. Куда пойдём?
— Давай погуляем, — предложила Лина.
— Давай, — согласился Макс.
Они стали спускаться по лестнице в зал ожидания, когда Птице опять попалась на глаза жёлтая вывеска с красными буквами, и её осенила мысль, которая была столь удачной, сколь и неожиданной.
Лина ни разу в жизни не делала подарков. Никогда и никому. Раньше подобное показалось бы ей глупым и противоестественным. Но, сейчас она поняла, что должна сделать именно это. Нельзя расставаться просто так, нужно что-нибудь оставить на память. Они ведь больше никогда не увидятся, а так Лазарев будет вспоминать о ней всегда, увидев её изображение. Что может быть лучше памятной фотографии…? Только сам человек.
Поэтому, когда они спустились вниз, Птица повернулась к Максу и решительно сказала:
— Ты иди. Я тебя сейчас догоню.
— Хорошо, — кивнул Макс. Он простодушно подумал, что девочке срочно потребовалось в дамскую комнату, и предложил:
— Давай я подержу рюкзак.
— Не надо, — заявила Птица, подталкивая его к выходу на платформы. — Иди.
Она махнула ему, прогоняя, подождала, пока спина Лазарева не скрылась в плотном потоке людей, и лишь тогда направилась к двери под весёлой жёлтой вывеской.
Из всего перечня услуг, предлагаемых ателье, её сейчас интересовала только одна: «моментальные фото за 5 минут». На ходу Птица расстегнула кармашек рюкзака, доставая деньги.
Внутри, за белой дверью с затянутым жалюзи стеклом, оказалась сидевшая за компьютером девушка с неправдоподобно красными волосами и густым макияжем, из-за которого её лицо напоминало карнавальную маску.
— Здравствуйте, — сказала Лина, подходя ближе.
— Доброе утро, — неожиданно низким, мужским голосом ответила девушка. Не ожидавшая этого Птица невольно вздрогнула.
— Можно у вас сфотографироваться? — спросила она.
Существо непонятного пола некоторое время молча смотрело в экран, ожесточённо щёлкая мышкой, и лишь, когда молчание затянулось, превращаясь в еле различимую тоскливую ноту, парящую в необозримом далеке, произнесло:
— Через полчаса. Сейчас у нас технический перерыв.
— Какой перерыв? — переспросила Птица, внезапно почувствовав себя донельзя глупо.
— Технический, — полуприкрыв глаза, повторило существо.
Этого Птица не ожидала. Она настолько загорелась идеей сделать прощальный подарок Лазареву, что невозможность этого воспринималась теперь как катастрофа.
— Пожалуйста, мне очень нужно, — робко попросила Лина, забыв о том, что нужно быть нахальной, жёсткой и никогда ни о чём не просить.
Существо, наконец, оторвалось от монитора и повернуло к ней щедро обведённые чёрным глаза.
— Раньше чем через полчаса не получится, — механически отчеканило оно. — Мастера нет.
Птица бессильно уронила руку с зажатыми в кулаке деньгами.
— А рядом, ещё где-нибудь, фотографируют? — спросила она, стараясь не выдать досады, царапавшей горло.
— Да, — подтвердило красноволосое. — Напротив салона «Чёрный жемчуг». Это в сторону площади Маяковского. Две остановки на троллейбусе.
— Спасибо, — убито произнесла Лина и вышла.
Взгляд на часы, висевшие над жужжавшим роем пассажиров, которые двигались одновременно во всех направлениях, показал ей, что ни к какому «Жемчугу» она уже не успеет. Не стоит даже пытаться. Птице было жаль своей неудавшейся затеи, и она изо всех сил сжимала зубы, чтобы горечь разочарования, жёгшая её изнутри, хоть немного утихла. Лина понимала, что ещё двадцать минут, они с Лазаревым расстанутся навсегда и больше никогда не встретятся. Но, ей так хотелось протянуть ниточку между ними. Хотя …
Птица остановилась. Кто сказал, что подарок должен быть дешёвым. Наоборот, если даришь самое дорогое, что у тебя есть, ниточка становится крепче. Лина принялась лихорадочно расстёгивать рюкзак.
Когда она через пять минут вышла на платформу, Макс стоял спиной к длинной веренице автобусов, неуклюже держа в руке пакетик с мороженым.
— Вот, — он увидел Птицу и шагнул к ней, протягивая цветастую упаковку. — С орехами и сгущённым молоком. Продавщица сказала — это самое вкусное.
Лине впервые в жизни не хотелось мороженого. Но и обижать Макса ей тоже не хотелось. Поэтому она, изображая радость, развернула шелестящую фольгу и принялась откусывать маленькие кусочки, которые сейчас казались ей абсолютно безвкусными.
— Осторожно, — тревожно сказал Макс. — Не так быстро, не то — горло простудишь.
— Ага, — кивнула Птица и оглянулась по сторонам. — А где автобус?
— Сейчас подадут, — ответил он. — Туда, к третьей платформе.
На какое-то время повисло неловкое молчание, в которое вмешивалось лишь урчание моторов да гомон окружающих.
— Давай я подержу сумку, — предложил Макс, чтобы хоть как-то разорвать эту мучительную бессловесность.
Птица кивнула и, сбросив с плеча свою драгоценную поклажу, протянула ему рюкзак. Ей тоже хотелось сказать что-нибудь значительное, что Лазарев запомнил бы на всю жизнь, но слов не было, они куда-то исчезли, оставив после себя ощущение бессилия и пустоты.
Всё тот же металлический голос сообщил о начале посадки на автобус до Белгорода. Лина и Макс, не сговариваясь, взялись за руки и направились к, попыхивавшему синеватым дымком, «Икарусу» уже довольно почтенного возраста.
— Бабушка знает о твоём приезде? — спросил Макс.
— Конечно, — соврала Птица. — Я же написала. Она, наверное, уже волнуется, куда это я подевалась.
— Может быть ей позвонить?
— У неё телефона нет, — заявила Лина. — Да и не стоит. Скоро уже приеду.
— Ну, раз так …
— А ты куда теперь?
— Не знаю, — пожал плечами Макс. — Наверное к вам, в Рыжеватово.
— Только не говори, что видел меня, — предупредила Птица. — Хорошо?
— Хорошо, — серьёзно кивнул Макс. — Что, серьёзные неприятности?
— Ты же видел, — сказала Птица, имея ввиду вчерашнее происшествие неподалёку отсюда.
— Да уж, — подтвердил Макс. — Больше помочь ничем не нужно?
— Да нет. Правда…, - Лина остановилась, секунду раздумывая, говорить Лазареву или нет, потом решилась. — Та девочка, новенькая … Вита. Помнишь, я тебе о ней говорила? Даже если она не твоя дочь, помоги ей, ладно? Обязательно помоги. Ей очень плохо …
Птица замолчала, запутавшись и не зная, как толком выразить то, что засело у неё внутри и не давало покоя всё это время.
— Я не помню её фамилии. Но тебе, наверное, скажут. У нас в группе одна Вита. Помоги ей.
— Хорошо, — серьёзно ответил Макс. — Помогу.
— И ещё мальчишка. Он живёт в пятьдесят второй квартире, на третьем этаже возле подвала, в котором мы ночевали. Его зовут Юра.
— Знаю, — подтвердил Макс. — Тысяча шестьсот за мобилку?
Птица кивнула и протянула деньги, лежавшие у неё в кармане платья.
— Отдай, если сможешь. А то ему влетит от родителей.
Макс отстранил её руку с деньгами:
— Оставь. Тебе ещё может понадобиться. Мало ли что, дорога всё-таки. А к нему я заеду. Не беспокойся, всё будет в порядке.
— Спасибо, — опустила глаза Птица.
Мимо них деловито прошагал низенький, крепко сбитый шофёр в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и кожаной жилетке поверх неё. Сжимая в руке путевой лист, он легко поднялся по ступенькам внутрь салона, где замер на площадке, пересчитывая взглядом пассажиров.
— Пора, — грустно сказал Макс.
Птица выбросила обёртку от мороженого в стоявшую рядом урну, аккуратно вытерла руки носовым платком и повернулась к Максу.
— Пора, — тихо подтвердила она.
Макс качнул головой, как будто ему мешал туго накрахмаленный воротник сорочки, взглянул на стоявшую перед ним Лину с распущенными по плечам волосами, хотел что-то сказать, но не издал ни звука. Вместо этого он шагнул к раскрытой двери «Икаруса»:
— Послушайте, — водитель, закончивший подсчёт, вопросительно уставился на него, — с вами едет девочка. Девять лет. Позаботьтесь о том, чтобы всё было в порядке.
— Выходить где будет? — деловито осведомился коротышка.
— В Белгороде. На автостанции.
— Без проблем, — кивнул водитель. — Не волнуйтесь, папаша, доставим в лучшем виде. Пускай проходит и занимает место. Уже отправляемся…
Обращение «папаша» смутило Макса, и он почувствовал, как его щёки обдало жаром. Поправлять низкорослого ковбоя дорог он не стал; вместо этого лишь откашлялся и бросил коротко:
