Сергей Устинов - Стеклянный дом, или Ключи от смерти
Я подошел поближе и перевернул его на спину. Никаких видимых повреждений на теле не было. Зато имелись кое-какие признаки тяжелых поражений внутренних органов — прежде всего, печени и мозга. Присев на корточки, я нагнулся и втянул носом воздух. Козелкин был жив. Но при этом мертвецки пьян.
Пока я тащил его в ванную, устраивал ему контрастный душ, бил по щекам и тер мочалкой уши, Верка сбегала в ближайшую аптеку и купила нашатырного спирта. Это было верное средство: я накапал его в стакан, добавил воды и влил Козелкину в глотку. Его немедленно вывернуло, но он впервые открыл глаза с осмысленным выражением. Я повторил процедуру, и Виня сел на полу, с недоумением оглядываясь по сторонам.
— Кто у тебя купил квартиру? — спросил я, стараясь как можно четче артикулировать.
— Чео-ек, — предельно коротко и ясно ответил Козелкин, после чего смачно икнул, распространив по комнате немыслимую смесь запаха портвейна с нашатырем.
Я решил конкретизировать вопрос:
— Какой человек? Тот, которому ты был должен деньги?
В ответ Виня отрицательно помотал мокрой взлохмаченной башкой.
— Но покупатель пришел от него? — продолжал допытываться я.
На этот раз подбородок Козелкина согласно упал ему на грудь.
— А кто он? Тот, которому ты задолжал? Ты его знаешь?
Неожиданно Виня заплакал, горько, как обиженный ребенок.
— Такой соли-ный чео-ек, — всхлипывая сообщил он. — Фирмач. Биз-нес-ен.
Я сунул руку в карман и вытащил заранее приготовленное фото Динамита, которое когда-то снял со стены в особняке «Скорпиона».
— Он?
Слезы мешали Козелкину смотреть, он беспрерывно смахивал их, но новые набегали и набегали, к тому же я готов был допустить, что у него и без этого троится в глазах. Но в конце концов он справился со всеми препятствиями, вгляделся в карточку и понуро кивнул:
— Он, сволочь...
Не меньше часа у нас ушло на то, чтобы привести Виню хотя бы в относительно транспортабельное состояние, и вызнать у него, есть ли какое-нибудь место, где бы он мог на время спрятаться. Потом мы везли его куда-то в Бутово, к троюродному брату, недавно получившему там квартиру — разумеется, без телефона, плутали по этой чертовой новостройке, руководствуясь бессвязными указаниями все еще не протрезвевшего Козелкина, и наконец нашли нужный дом уже в полной темноте.
Но прежде чем окончательно сгрузить этого обременительного пассажира на руки несколько оторопевшим от такого неожиданного подарка родственникам, я, больше на всякий случай, просто по старой следовательской привычке стараться заполнить в кроссворде как можно больше клеточек, спросил:
— Ну а с Динамитом тебя кто познакомил?
— Тоже оч-чнь со-идный чео-ек, — сообщил, повиснув у меня руках, Виня. — Оч-чнь со-идный. Прумов Льв Сер-гч.
28. Бриллианты навсегда
К Стеклянному дому (так и хотелось сказать — бывшему стеклянному) мы подъехали только поздним вечером. Уж не знаю, на что я рассчитывал, но поскольку больше просто было не на что, я двигался по единственному имеющемуся сейчас пути. Заскочил к себе в офис, вооружился пистолетом и отправился к Пирумову. Верка, как я ни пытался ее отговорить, увязалась за мной.
На мои звонки в дверь никто не открывал. И тогда я решился, достал набор отмычек и приступил к работе. Здесь замки были не чета козелкинским, но я сладил с ними не больше, чем за четверть часа, мы шагнули в прихожую и сразу замерли. По всей квартире горел свет.
Взяв пистолет наизготовку, я осторожно сделал несколько шагов и остановился на пороге гостиной. За огромным полированным обеденным столом красного дерева сидел, приветствуя меня ласковой поощрительной улыбкой, Лев Сергеевич Пирумов. А ступившая за мной Верка едва не споткнулась и только тихо ахнула: стол был так завален драгоценностями, сверкающими под лампами хрустальной люстры, что смотреть на него было нестерпимо, как на полуденное солнце.
— А ведь вы мне, юноша, сначала не показались таким сообразительным, — добродушно щурясь, проговорил стряпчий. — Недооценил я вас. Стар, видно, становлюсь, утрачиваю хватку. Вы пистолетик-то положите на пол, только осторожно, чтоб он не пальнул ненароком...
Одновременно я почувствовал, как что-то твердое и холодное уперлось мне в спину, настойчиво подтверждая это предложение, и выполнил приказание. Вслед за этим сильным тычком сначала меня, а потом Верку отправили в угол комнаты, и на авансцену вышел новый персонаж, вид которого лично мне ровным счетом ничего не сказал, зато на мою приятельницу произвел такое впечатление, будто ей под нос сунули живого скорпиона.
— Колька! — взвизгнула она, и в ее голосе было столько ужаса, отчаяния и смертной тоски, что у меня мороз пробежал по коже.
— Наконец-то встретились, сестренка, — скривился тот, подбирая с пола мой пистолет и становясь в угол за спинкой кресла адвоката, откуда легко было контролировать все пространство комнаты. — Как говорится, картина Репина «Не ждали».
На плече у него висел короткоствольный десантный «Калашников» с глушителем, направленный сейчас прямо мне в грудь.
— Вот и конец истории, — с коротким вздохом проговорил Пирумов, и его добрая дворняжья физиономия приобрела печально-элегическое выражение. — Вы-то там гадали, что происходит, метались, версии строили, а все шло, как задумано здесь. — При этих словах он не без самодовольства постучал указательным пальцем по своему широкому с благородными залысинами лбу. — Я же вам объяснял уже, кажется, что в жизни, как в кулинарии, для правильного комбинирования важнее всего чувство меры. Совместимость или несовместимость элементов — вот основа основ в приготовлении любого блюда! Вся штука была в том, чтобы уничтожить хотя бы нескольких владельцев ключей. Это прежде всего лишало остальных легкого доступа в квартиру...
— А потом должны были вылезти Сюняев с Люсей-Катафалк со своими исками, и если б не я, никто не вошел бы в квартиру Арефьева в ближайшие полгода, — заметил я с горечью.
— Да, — помрачнел Пирумов, — я уже сказал, что недооценил вас. Но, как видите, все в конце концов встало на свои места. И я оказался прав: одни умерли, а другие передрались между собой, как я и надеялся.
— Эринии... — пробормотал я машинально.
— Что? — не понял он и, не дождавшись ответа, продолжил: — Хотя, честно говоря, на такой эффект я не рассчитывал, чуть весь дом не разрушили... — Лев Сергеевич весело хохотнул. — И в этом деле мне помог мой крестничек, Коля, Николаша.
Адвокат, отдуваясь, с довольным видом откинулся в кресле.
— А ведь и об этом, молодой человек, мы, помнится, с вами беседовали при первой встрече. Я тогда напомнил вам, что мир состоит из мельчайших частиц, и пренебрежение малыми сими опасно, крайне опасно! Вам вот и в голову не приходило задуматься, как там отрезанный корешок арефьевского семейства, жив ли, и если жив, то чем. Пренебрегли, пренебрегли... А я — нет. Нашел, отогрел, накормил, можно сказать, отмыл от грязи, и теперь этот несчастный, с больной истерзанной психикой человек снова станет полноправным членом общества, богатым и независимым. Правда, для этого ему пришлось немного поработать... по специальности. Но он все сделал очень грамотно, я бы сказал, профессионально, за что и будет вознагражден.
Меня передернуло, и я, кинув взгляд на перевязанную свежим бинтом Колину левую руку, спросил:
— А зачем ваш полноценный член уже после всего сестру хотел зарезать, не знаете?
— Это уж не моего ума дело, — развел руками адвокат, — тут, наверное, что-то давнее, семейное...
— А что ж, я скажу, — неожиданно вступил Николаша, и я, впервые подняв на него глаза, смог оценить внешность этого человека. Дебелый мужчина, рыхлый, как весенний сугроб, с серым и нездоровым на вид пористым лицом в грязных проталинах, с которого в упор смотрели маленькие бесцветные глазки, словно размякшие прошлогодние окурки. — Я скажу, чего уж там. Когда я гнил на зоне, они все от меня отказались — маменька, папенька, сестренка тоже. Сами тут жировали на воле, а мне ни корки хлеба, ни носочка вязаного не прислали. Вычеркнули! Нет такого! Даже из квартиры выписали, последнего угла лишили! Эх, знали б вы, как я вас все эти годы ненавидел, вы бы тут поперхнулись вашими пирожными...
— Ну все, все, Николаша, успокойся, тебе нельзя много нервничать, — примирительно сказал Пирумов. — Теперь это в прошлом, у них ничего нет, а у тебя все есть. Смотри, — произнес он, любовно беря со стола какую-то вещицу: — Вот, например, золотая панагия, вся в драгоценных камнях, семнадцатый век. Да ей просто цены нет! А это, наоборот, век двадцатый, — адвокат протянул вперед ладонь, на которой лежала прелестная брошь из какого-то необычного материала: — Дендрит, платина, скань, работа Фаберже. Или вон, его же пасхальное яйцо с сюрпризом из коллекции императрицы Александры Федоровны — раз в несколько лет такое продается на Сотби... за несколько миллионов долларов. Ах, как все-таки покойный Глебушка умел все это находить! Мне никогда не удавалось... Вот только сейчас наверстал.
