Чарльз Вильямс - Частный детектив. Выпуск 1
Вот так, джентльмены, я познакомился с одним из своих лучших друзей. Человек наклонился и поднял лопату, брошенную, видимо, одним из могильщиков. Держа лопату наперевес, он приближался. Я окликнул его по–английски: “Что вам нужно?” — потому что от страха не мог вспомнить ни слова на любом другом языке. Человек остановился. Через секунду он ответил по–английски, но со странным акцентом: “Помогите, — сказал он, — помогите, милорд, и не бойтесь”, или что–то в этом духе, и отбросил лопату. Лошадь успокоилась, но не я. Человек был невысок, но очень крепок, лицо его было темным и изможденным. Начался дождь. Он стоял под дождевыми струями, крича мне что–то. Я не помню, что именно, что–то вроде: “Послушайте, милорд! Я не умер от чумы, как двое этих бедняг! — и показал на могилы. — Я вообще не заразился. На мне — моя собственная кровь, я поранился, когда выбирался из могилы”. Все это выглядело совершенно дико: и место, и этот человек, перемазанный землей и кровью. Потом он сказал, что он не преступник, а политический заключенный и бежал из тюрьмы.
Дрэймен улыбнулся, вспоминая.
— Я согласился помочь ему. Бедняга был одним из трех братьев, студентов Клаузенбургского университета, арестованных за участие в агитации за независимую Трансильванию под протекторатом Австрии, как это было до 1860 года. Все трое сидели в одной камере, и двое почти одновременно умерли от чумы. Он симулировал те же симптомы — и с помощью тюремного врача, тоже заключенного, притворился умершим. Вся тюрьма была охвачена страхом, и никто не осмелился приблизиться к трупам, чтобы проверить диагноз, поставленный врачом. Даже те, кто хоронил их, отворачивались, укладывая трупы в сосновые гробы и заколачивая крышки. Их похоронили подальше от тюрьмы. Самое главное было то, что гвозди они забивали небрежно. Доктор смог вложить ему в гроб щипцы, я их видел.
Сильный человек, не теряя присутствия духа и не расходуя слишком много воздуха, смог приподнять головой крышку гроба настолько, чтобы просунуть щипцы в образовавшуюся щель. После этого он мог выбраться из могилы…
Когда он узнал, что я из Парижа, разговор пошел легче. Его мать была француженкой, и он в совершенстве говорил по–французски. Мы решили, что лучше всего бежать во Францию, где он мог назваться другим именем, не вызывая подозрений. У него были где–то спрятаны деньги, а в родном городе его ждала девушка, которая…
Дрэймен осекся, но Хедли помог ему:
— Я думаю, нам она известна, — сказал он, — пока мы можем называть ее “мадам Дюмон”.
— Она должна была привезти ему в условленное место деньги и последовать за ним в Париж. Гримо торопился поскорее уехать из этого страшного места и торопил меня.
Мы не вызывали ни у кого подозрений. Я дал ему одежду из своего гардероба. В те времена паспортов не было, и он выехал из Венгрии под видом моего английского друга, с которым мы должны были встретиться в Традже. Что было во Франции, вам известно. Вы можете проверить все, что я сказал, — закончил свою речь Дрэймен.
— А как насчет царапающего звука? — спросил Фелл. — Я думаю, что это важно, — пояснил он, — очень важно. Послушайте, мистер Дрэймен! У меня есть два вопроса. Вы слышали царапающий звук, доносившийся из могилы. А это значит, что могила была неглубокой, не так ли?
— Очень неглубокой, иначе бы он не смог выбраться из нее.
— Второй вопрос. Эта тюрьма — она хорошо охранялась?
Дрэймен был удивлен:
— Я не знаю, сэр. Но мне известно, что в то время в нее понаехало много начальства. Я думаю, тюремным властям досталось за то, что они не смогли предотвратить вспышку чумы — для рудников нужны были здоровые рабочие. Кстати, имена умерших сообщались в печати, я сам видел. Еще раз спрашиваю вас: зачем рыться в прошлом? Вы видите, что ничего дискредитирующего в биографии Гримо нет, но…
— Вот именно, — оказал доктор Фелл, — именно это я и хочу подчеркнуть. Ничего дискредитирующего. Просто человек в прямом смысле слова похоронил свою прежнюю жизнь.
— Но это может бросить тень на мадам Дюмон, — сказал Дрэймен, — неужели вам не ясно, на что я намекаю? А дочь Гримо? И все эти глупые предположения, что кто–то из его братьев мог остаться жив? Они умерли, а мертвые не встают из своих могил. Могу я узнать, откуда вам известно, что Гримо был убит одним из его братьев?
— От самого Гримо, — сказал Хедли.
Сначала Рэмполу показалось, что Дрэймен не понял. Потом старик вскочил с кресла, и тут же снова сел.
— Вы обманываете меня? — спросил он. — Почему вы меня обманываете?
— Это правда! Прочтите вот это!
Он бросил на стол записку доктора Питерсона. Дрэймен взял было ее в руки, но тут же опустил и покачал головой:
— Мне это ничего не говорит, сэр. Вы хотите сказать, что перед смертью он…
— Он оказал, что убийца — его брат.
— Кроме этого он ничего не сказал? — спросил Дрэймен.
Хедли не ответил, предоставив ему простор для воображения. Дрэймен, помолчав, продолжал:
— Но это невероятно! Вы хотите сказать, будто этот тип, что угрожал ему, был одним из его братьев? Я ничего не понимаю. Сразу, как только я узнал, что его зарезали…
— Зарезали?
— Да, а что?
— Его застрелили, — сказал Хедли, — с чего вы взяли, будто его зарезали?
Дрэймен пожал плечами.
— Я, кажется, очень плохой свидетель, джентльмены, — сказал он. — Наверное, я сам пришел к такому выводу. Мистер Мэнгэн сказал мне, что на Гримо напали и он умирает, что его убийца скрылся, изрезав на куски картину. И я заключил, что… — он шмыгнул носом. — Вы хотели спросить о чем–то еще?
— Как вы провели этот вечер?
— Я проспал его. У меня бывают боли, глазные боли. Сегодня глаза разболелись у меня за обедом, и я, вместо того чтобы идти на концерт в Альберт—Холл, принял снотворное и лег спать. И я ничего не помню с половины восьмого до того времени, когда Мэнгэн меня разбудил.
Хедли изучал его расстегнутое пальто.
— Понятно. Вы раздевались перед тем, как лечь спать, мистер Дрэймен?
— Прошу прощения, что вы сказали? Раздевался? Нет. Я снял обувь, и все. А что?
— Вы выходили из своей комнаты?
— Нет.
— Тогда откуда у вас эти кровавые пятна на пиджаке?.. Да, да, вот эти! Встаньте! Оставайтесь, где стоите! Теперь снимите пальто.
На Дрэймене был светло–серый костюм, на котором пятна были хорошо заметны. Цепочка пятен тянулась поверх пальто, потом переходила на костюм, к правому карману.
— Это не может быть кровью, — бормотал он, — я не знаю, что это, но это не может быть кровью!
— Мы разберемся. Снимите пальто, пожалуйста. Боюсь, нам придется пока забрать его у вас. В карманах что–нибудь есть?
— Но…
— Откуда у вас эти пятна?
— Я не знаю. Клянусь, я не знаю. Это не кровь. Почему вы так решили?
— Давайте пальто сюда, — Хедли наблюдал, как Дрэймен дрожащими руками вынимает из карманов мелочь, билет на концерт, носовой платок, пачку сигарет “Вудбайн” и коробок спичек. Затем Хедли взял пальто и разложил его у себя на коленях. — Вы не возражаете, если мы осмотрим вашу комнату? Хотя я обязан предупредить вас, что ордера на обыск у меня нет и вы можете отказать — пока…
— Нет, нет, что вы! — ответил Дрэймен, отирая пот со лба. — Если бы вы мне сказали, как это случилось, инспектор! Я ничего не знаю. Я не имею к этому никакого отношения, — он грустно улыбнулся. — Я арестован? Если да, то я также не возражаю.
Рэмпол заметил, что Хедли колеблется. Перед ним был человек, только что поведавший странную историю, которая может быть, а может и не быть правдивой. На его пальто обнаружены пятна крови. Но Рэмпол, сам но зная почему, был склонен верить этому человеку.
Хедли выругался себе под нос и окликнул: “Беттс! Престон!” Вошедшему полицейскому он приказал:
— Беттс! Отвезите это пальто эксперту, пусть проверит эти пятна. Видите? К утру чтоб доложили. На сегодня все. Престон, вы пойдете с мистером Дрэйменом и осмотрите его комнату. Вы хорошо знаете, что нужно искать, заодно поинтересуйтесь насчет маскарадных принадлежностей. Я сам к вам подойду… Вас, мистер Дрэймен, я попрошу утром зайти в Скотленд—Ярд. У меня все.
Дрэймен кивнул и вышел в сопровождении Престона, не переставая трясти его за рукав и спрашивая: “Откуда у меня взялась эта кровь? Ничего не понимаю, откуда она взялась?”
— Не могу знать, сэр, — отвечал Престон. — Осторожнее, не заденьте дверь!
В комнате воцарилась тишина. Хедли покачал головой.
— Что вы думаете о нем, Фелл? — спросил ок. — Он выглядит простаком, но, по–моему, не так прост, как кажется. Теперь я понимаю, почему молодежь его не любит.
— Гм, да! Когда я соберу остатки бумаг из камина, — отозвался доктор Фелл, — я поеду домой, что<бы подумать. Потому что то, о чем я сейчас думаю…
— Что, что?
— …поистине ужасно.
