Кирилл Шелестов - Пасьянс на красной масти
Хасанов принялся послушно переодевать кольцо.
— Пойду я, пожалуй, — сказал я. — Дела.
Ломовой отвернулся и промолчал. Наше короткое знакомство не обещало долгой дружбы. Хасанов выскочил за мной в приемную.
— Зря ты с ним так, — зашептал он мне. — Он — нормальный парень. В бизнес не суется, делает, о чем попросишь. С ним легко работать.
— У вас вообще много общего, — сдержанно ответил я. Он смутился и не стал спрашивать, чего именно.
— Ты приходи сегодня на банкет! — вместо этого пригласил он. — Там и поговорим. Ресторан «Урал», знаешь? Да любой тут покажет. В семь часов. Лады? Я прошу…
Я понимал, что он испытывал неловкость передо мной и не хотел, чтобы я рассказывал об увиденном Храповицкому. Мне стало его немного жаль. Я пообещал прийти.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Прямо от Хасанова я отправился к Бомбилину. Хотя я и отстаивал в кабинете Храповицкого связанный с Бомбилиным план и даже вынужденно гарантировал его успешность, на самом деле, все обстояло совсем не просто.
Проблема заключалась в характере Бомбилина. Он был яростным и неукротимым борцом за справедливость, готовым положить за нее жизнь. Свою, а лучше чужую. Мириться с тем, что мир устроен не по его, бомбилинским, представлениям, он не собирался. Легче было управлять стихией, чем таким человеком.
Когда-то он был одним из лучших сборщиков на автомобильном заводе, ударником труда, чья фотография красовалась на доске почета. Но существование праздной бюрократии, пользующейся партийными привилегиями, в виде квартир, дач и машин, которых он, честный труженик, был лишен, сводило его с ума. Веря, что демократия положит конец неравенству, Бомбилин стал застрельщиком всех первых стихийных митингов в городе. И громче других обличал с трибуны прогнивший режим.
Однако когда советская власть сменилась народной, а новая аристократия, состоявшая из чиновников, бандитов и коммерсантов зажила так, что бывшие партийные бонзы стали казаться аскетами, Бомбилина постигло страшное разочарование.
Он начал пить, отрекся от своих прежних идеалов и даже ушел из семьи. Со свойственной ему нетерпимостью, Бомбилин теперь вступил в неравную схватку с заводской администрацией, разворовывавшей его родной завод. В этой войне он был разбит наголову.
Я познакомился с ним, когда занимался журналистикой. Время от времени он, уже уволенный, но еще не сломленный, приносил в редакции моих газет разоблачительные статьи про грабеж на заводе. В статьях было больше брани, чем фактов, и печатали мы их редко. Обычно он не предупреждал о своих появлениях, часто являлся нетрезвый, дожидался меня в приемной, а потом сумбурно и страстно убеждал остановить разбой в стране. Остановить разбой я не сумел. И Бомбилин куда-то пропал.
Когда я нашел его перед выборами, он работал сторожем на стоянке, едва сводил концы с концами и выглядел жалко. Неряшливый и похмельный, он начал наш разговор с того, что попытался занять у меня пару сотен.
Неделя мне понадобилась, чтобы с помощью врачей вывести его из запоя и вернуть в чувства. И еще неделя на то, чтобы уговорить выдвинуть свою кандидатуру в мэры города. Хотя поначалу эта идея его пугала, надо отдать ему должное, обороты он набрал быстро. Его имя замелькало в газетах и зазвучало в разговорах обывателей.
Но, загоревшись, он запылал неугасимо. Вскоре, к моему нарастающему беспокойству, я обнаружил, что выборы для него являются своеобразной формой запоя, не имеющего ничего общего с реальностью. Он срывал встречи, злился на то, что я даю ему мало денег, а любые советы и вовсе воспринимал в штыки.
Вывести его на третье место было фантастической задачей, требовавшей изощренной изобретательности. Но что с ним делать потом, как заставить поддержать одного из победителей, я, признаться, вообще не представлял.
2
Штаб Бомбилина из экономии располагался в подвале обычного пятиэтажного дома на окраине города. Партизанские методы Бомбилин и его сторонники предпочитали всем остальным, поэтому старались окружить свою деятельность атмосферой повышенной секретности, понимаемой, впрочем, довольно своеобразно.
У входа в подвал на деревянном колченогом стуле сидел сухонький пенсионер-вахтер в очках и читал газету. Я приблизился в сопровождении Гоши.
— К кому?! — требовательно осведомился у меня вахтер дребезжащим голосом.
— К Бомбилину! — коротко, по-военному бросил я.
— А пропуск есть?! — спросил он подозрительно.
— А в лоб не хочешь? — добродушно вмешался Гоша. Пенсионер смерил цепким взглядом внушительную Гошину фигуру и пошевелил губами, словно что-то подсчитывая.
— Тогда проходи! — решил он и опять ткнулся в газету. Окон в подвале не было, как и обоев на кирпичных стенах, а из мебели стояло лишь несколько старых ободранных столов и стульев. Пара телефонов и несколько ксероксов, впрочем, имелась. Сам Бомбилин называл свой штаб «бункером».
Бункер был разделен на две части. В той, что побольше, собралось человек двадцать народу, занятых обычной предвыборной суетой: сочинением листовок, составлением графиков и телефонными звонками. Несколько человек сидели у допотопного телевизора и сквозь рябь и треск слушали новости. В целом вид у штабистов Бомбилина был чрезвычайно непотребным. Возможно, людей с приличной внешностью он на работу не принимал.
Картину дополняли трое нетрезвых работяг, которые за столом в углу резались в домино. Увидев меня, они повернули головы, но игры не прекратили.
Самого Бомбилина в бункере видно не было, несмотря на то, что мы с ним предварительно договаривались. Миновав игроков, я прошел в комнату поменьше. Там сидел Петрович и одиноко пил черный чай с сахаром, аккуратно подложив под стакан листовку с портретом Бомбилина. Фамилия у Петровича была Скороварин, наверное, имелось и имя, но все звали его просто Петровичем.
Он был старше Бомбилина, ему уже перевалило за пятьдесят. В свое время он тоже работал на автозаводе водителем грузовика. Это был степенный, практичный, рассудительный мужик с лысиной и хитрыми голубыми глазками.
Несколько лет назад он совершил непростительную ошибку. Поддавшись на агитацию Бомбилина, он утратил природную осторожность и вступил в бомбилинскую организацию, за что также был изгнан с завода. Какое-то время он потом работал монтажником, но, получив травму ноги, был вынужден уволиться и перебивался случайными заработками. Бомбилин привел его в штаб, а я, отметив его сообразительность, выделявшую Петровича из числа других сторонников Бомбилина, настоял на том, чтобы его назначили начальником штаба. За что Петрович испытывал ко мне благодарность.
— Садись, Андрей Дмитрич, чайку попей, — хмуро приветствовал меня Петрович. Он явно был чем-то расстроен.
— А где же народный герой? — осведомился я, пока Петрович наливал мне горький дешевый чай с плавающими в нем опилками.
— Митингует где-нибудь, поди, — хмыкнул Петрович. — Нам разве докладывают! Мы теперь люди маленькие, вождям неровня. Я сегодня заикнулся было, что надо планы встреч составлять, чтоб люди зря тебя не ждали, так он только наорал на меня. При агитаторах! И убежал куда-то.
В последние дни я стал замечать в Петровиче обиду на бывшего соратника. По мере того как Бомбилин входил в азарт, он становился все более нетерпимым и отдалялся от своего ближайшего окружения. Для меня, постоянно имевшего дело с политиками, это было вполне обычной историей, но непривычного Петровича такие перемены задевали.
В известном смысле это было мне на руку. В затеянном мною предприятии я не мог опереться на Бомбилина. И остро нуждался в союзнике. Следовало попробовать перетянуть Петровича на свою сторону.
— Митинговать тоже кому-то надо, — скрывая досаду, примирительно заметил я.
Петрович посмотрел на меня каким-то особым взглядом, но ничего не ответил.
— Или у тебя свое мнение? — спросил я настойчиво.
— А что мое мнение, — саркастически хмыкнул Петрович. — Кому оно тут нужно, мое мнение!
— Ты не прав. — Я попытался надавить на его самолюбие. — Ты являешься начальником штаба, и меня интересует, что ты думаешь о происходящем.
— Вот тебя только и интересует! — вяло огрызнулся Петрович.
Я сделал заход с другой стороны.
— Не нравится мне все это! — проговорил я решительно. — Бомбилина не найти, ты сидишь подавленный. Надо заканчивать с этой затеей и прекращать выбрасывать деньги на ветер.
Угроза остановки финансирования подействовала. На время выборов Петрович, как и все другие, получал приличную зарплату. Он вздохнул.
— Мое мнение, что не выиграет он нипочем, — убежденно сообщил он.
— Почему? — Я попытался изобразить удивление. Разумеется, я не сомневался в поражении Бомбилина и отчасти был в нем заинтересован, но не собирался раньше времени открывать Петровичу карты.
