Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна
Против чемпиона-мордобойца Рема с его штурмовиками выступали «два Г», мастера-тяжеловесы Геринг и Гиммлер. Их шансы отправить мордобойца в нокаут росли с каждым днем. На их стороне была армия. Последнее слово оставалось за Гитлером. Он колебался.
Илья ждал вестей от Дока, наивный и мудрый немецкий доктор помог бы разобраться в настроениях фюрера. Но очередное сообщение Флюгера не содержало никакой информации от Дока.
«Два Г» наносили противнику удар за ударом. По Германии распространялись слухи, будто Рем готовит кровавый путч. Рем занял оборонительную позицию. 19 июня «Фолькише Беобахтер» опубликовала официальное коммюнике. Рем заявил, что с 1 июля весь состав СА отправляется в отпуск на месяц. В течение этого месяца штурмовикам запрещено носить форму и оружие.
Рем пытался успокоить фюрера, показать, что его отряды разоружились, хотят отдохнуть на баварских озерах и устраивать заварушку в Берлине никто не собирается.
Последовал ответный удар. 25 июня главнокомандующий, генерал фон Фрич, привел армию в боевую готовность, отменил отпуска и запретил солдатам покидать казармы. 28 июня Рема исключили из немецкой офицерской лиги. «Фолькише Беобахтер» опубликовала статью за подписью военного министра генерала Бломберга, в которой утверждалось, что армия на стороне Гитлера.
«Два Г» дубасили Рема стальными кулаками рейхсвера, нагнетали панику вокруг заговора, убеждали Гитлера, что месячный отпуск штурмовиков всего лишь хитрый маневр перед решающей атакой.
29 июня Берлинское радио сообщило о небывалой жаре на всей территории рейха, особенно в Баварии, где дневная температура в тени достигала плюс тридцати семи градусов. Объявили штормовое предупреждение, ждали грозы. Вечером она разразилась с такой силой, что возникли помехи в эфире. Когда они исчезли, по радио звучала легкая музыка.
Утром 30 июня сообщения посыпались градом, аккредитованные в Берлине иностранные корреспонденты присутствовали на пресс-конференции, которую провел Геринг. Он долго и необыкновенно эмоционально рассказывал, как бесстрашные рыцари СС под его руководством разоблачили тайный заговор, предотвратили злодейский путч, спасли великий рейх и всех его честных граждан от неминуемой гибели.
Скоро пришло короткое сообщение от Флюгера. Геринг приказал полицейским управлениям сжечь все дела, связанные с «акциями двух последних дней». Министерство пропаганды специальным распоряжением запретило публиковать в прессе любую информацию об убитых или «застреленных при попытке к бегству».
Док опять не упоминался. Ни слова от него, ни слова о нем.
13 июля Гитлер выступил в рейхстаге. Спецреферент Крылов спешно с листа диктовал перевод речи машинисткам, ел за письменным столом и продолжал диктовать. Гитлер говорил пять часов. Илья сочувствовал слушателям в рейхстаге. Впрочем, для них время летело быстро. Для них это был спектакль.
Машинистки менялись, Илья диктовал. Он много раз видел выступления Гитлера в кинохронике и, чтобы не сбиться, не заснуть на ходу, пытался угадать, какие жесты и какие гримасы сопровождали каждый пассаж.
«Бунты подавляются по извечно одинаковым железным законам. Если кто-нибудь упрекнет меня в том, что мы не провели эти дела через обычные суды, то я могу ответить: в этот час я нес ответственность за судьбу немецкой нации и являлся единственным судьей немецкого народа».
Произнося «меня», «я», он ударял себя в грудь, а словосочетание «немецкий народ» сопровождалось выброшенной вперед правой рукой и паузой, во время которой взгляд из-под нахмуренных бровей устремлялся вдаль, поверх голов.
«Я приказал расстрелять главных виновников этого вредительства, я приказал выжечь язвы внутренней заразы до здоровой ткани. Нация должна знать, что никто не смеет безнаказанно угрожать ее существованию. Каждый должен навсегда запомнить, что, если он поднимет руку на государство, его неминуемой участью будет смерть!»
Первые две фразы фюрер пролаял громко и отрывисто, постучал стиснутым кулаком по трибуне. Перед третьей опять сделал паузу, на этот раз задумчивую, почти печальную. Голову опустил, смотрел вниз, затем резко вскинулся и заговорил медленно, глубоким, низким голосом. На последнем слове «смерть» сложил руки на груди, как складывают покойникам.
Илья расхаживал по кабинету с листками в руке, воспроизводил интонации, мимику и жесты фюрера, не замечая изумленных улыбок машинисток. Он не успевал вычитывать и редактировать текст перевода. Поскребышев влетал в кабинет, хватал свежие страницы. Хозяину не терпелось прочитать эту речь.
Через неделю Флюгер прислал большое сообщение, в котором изложил подробности событий в ночь с 29 на 30 июня.
Накануне Рем и его приближенные устроили грандиозную пьянку в гостинице «Ганзльбауэр» в Бад-Висзее на берегу озера Тегернзе. На рассвете к гостинице подъехала вереница автомобилей. Перепившиеся штурмовики спали. Гитлер в сопровождении двух инспекторов уголовной полиции ворвался в номер к спящему Рему. В руке у него был кнут из кожи гиппопотама, с которым он не расставался в те горячие дни.
Арестованного Рема отвезли в Мюнхен, в тюрьму Штадельхайм, где ему уже приходилось сидеть после «Пивного путча». Гитлер распорядился выдать ему в камеру пистолет. Но Рем отказался стреляться, заявил: «Пусть этот трус сам придет и убьет меня, когда-то он был солдатом», имея в виду Гитлера. Охранники пристрелили Рема в камере.
Большинство руководителей СА до последней минуты не понимали, что происходит, перед расстрелом кричали «Хайль Гитлер!»
Когда Илья стал читать последнюю страницу сообщения, у него чуть быстрее забилось сердце. Наконец мелькнул долгожданный Док. Ему был посвящен один коротенький абзац.
«Использовать D/77 как источник на территории рейха впредь не удастся. Однако появилась возможность нелегально переправить его в СССР. Если Центр сочтет такой вариант целесообразным, необходимо разработать план операции».
Подробности расправы Гитлера с бравыми штурмовиками и со старым товарищем по борьбе Ремом очень позабавили Сталина. На заседании Политбюро он делился с товарищами свежими впечатлениями: «Вы слыхали, что произошло в Германии? Гитлер такой молодец! Вот как надо поступать с политическими противниками!»
Через четыре месяца после «Ночи длинных ножей», 1 декабря 1934-го, был убит Киров.
В дверь постучали. Илья закрыл папку, убрал в ящик, только потом сказал: войдите. Официантка поставила на стол поднос с чаем и бутербродами. Чай был крепкий, хлеб свежайший, еще теплый. Масло слегка подтаяло под толстым слоем паюсной икры. Наверное, такой же поднос принесли спецреференту по сельскому хозяйству Сергею Телинскому дождливой летней ночью тридцать второго года. Илья каждый раз думал об этом, когда входила полненькая румяная официантка Тася в крахмальном фартуке и с улыбкой говорила:
– Приятного аппетита, товарищ Крылов, кушайте на здоровье.
Глава десятая
Бруно катил инвалидное кресло по аллее. Он навещал Карла каждый день, вывозил на прогулку в парк, окружавший клинику. Он снял комнату в пансионе рядом с клиникой, поселился там с женой и дочерью. Девочке было двенадцать, ее звали Барбара, она родилась с тяжелым пороком сердца, мало двигалась, сразу начинала задыхаться. Все ее двенадцать лет родители жили в страхе, что в любую минуту могут ее потерять.
– Послушай, у нас хорошие новости, – произнес Бруно, сворачивая с главной аллеи на небольшую стриженую лужайку. – Вчера Барбару посмотрел профессор Липперт, ты знаешь, он лучший в Европе специалист по врожденным порокам. Он приехал сюда вовсе не консультировать, главный врач этой клиники его племянник, и Липперт явился на пятидесятилетие племянника. Ганна каким-то чудом поймала Липперта и уговорила посмотреть Барбару. Ты меня слушаешь, Карл?
– Конечно, Бруно. И что сказал Липперт?
– Он считает, что можно обойтись без операции. Есть положительная динамика, он согласен наблюдать Барбару, его заинтересовал наш случай. Гипертрофия правого желудочка не прогрессирует, устье аорты…
