Андрей Щупов - Охота на волков
— Можем ли мы переговорить с Константином Николаевичем? — поинтересовался Валентин.
Клим Лаврентьевич покачал лысеющей головой. Улыбался он по-акульи — постоянно и угрожающе. Впрочем, они начинали к этому привыкать.
— Рядовых заданий у нас нет, и тем не менее это задание вполне рядовое. Собственно, и разговор наш состоялся только по просьбе Константина Николаевича, прекрасно осведомленного о щепетильности вашей сладкой парочки.
— За нами будут наблюдать?
— Скажем иначе, кое-кто вас подстрахует.
— Этот кое-кто серьезно рискует! Что, если мы примем его за человека Кота?
— Ценю вашу заботу о здоровье моих сотрудников, — Клим Лаврентьевич насмешливо кивнул. — Обещаю, что сделаю все от меня зависящее, чтобы печальных недоразумений не приключилось.
— Да уж постарайтесь! — подхватил Баринов. — Мы парни крутые — можем и оплошать.
Кажется, он тоже ерничал, и Клим Лаврентьевич это немедленно почувствовал. Обманчивые лампадки в его глазах потухли, голос немедленно построжал.
— На этот раз крутым парням придется воспользоваться ножами. На этот счет вас дополнительно проинструктируют. На месте преступления придется оставить кое-какие отпечатки пальцев и парочку приметных вещиц.
— Кого-то надо подставить?
— А это уже не вашего ума дело! — Клим Лаврентьевич снова раздвинул губы в акульей улыбке. — Считайте, что это одна из зэтовых составляющих. Нашему доблестному следствию тоже надо чуток посодействовать, — вот и посодействуем. Выстроим логическую цепочку из десяти звеньев.
— И десяти удивительных совпадений, — вставил Баринов.
— Правильно, — Клим Лаврентьевич благосклонно кивнул, голосом, лишенным всяческих интонаций, добавил: — На всякий случай вынужден повторить: этот Кот — отъявленный мерзавец — и свой приговор вполне заслужил. А посему поработать предлагаю с надлежащим рвением.
— Не сумлевайтесь, господин начальник, сделаем все, как надо! — отрапортовал Баринов.
— Увы, этого гарантировать не могу, — Клим Лаврентьевич изобразил в воздухе некое иероглифоподобное сомнение. — Такая уж у меня должность — сумлеваться всегда и во всем.
— Собачья должность. Я вам не завидую, — заверил его Баринов.
— И не надо, — Клим Лаврентьевич рассмеялся. — Нехорошее это чувство — зависть. По себе знаю…
Ходики на стене оказались с кукушкой. Щелкнула невидимая пружина, и черная птичка с распахнутым клювиком заторможенно высунулась из оконца, кивая головенкой, скрипуче проворковала о том, что наступил полдень. Все трое с безразличием, подкрашенным под вялый интерес, обернулись в сторону искусственной птахи. Кукование механического вещуна отчего-то настораживало. Чье-то время неуклонно приближалось к концу, чье-то напротив — пядь за пядью возносило к вершинам, доселе никем не покоренным. Внезапно Валентин остро ощутил свою близость к первым и невероятную разобщенность со вторыми… Вслед за Бариновым он поднялся из кресла. Нехитрый инструктаж был завершен.
* * *Ключи от парадного, им «сработало» ЭВМ. Три камеры зафиксировали с различных точек людей, входящих в подъезд, и трех этих пленок оказалось вполне достаточно, чтобы ориентируясь на эталонные «метки», электронная машина выдала точнейший чертеж необходимых ключей. Одновременно с помощью той же оптики был отслежен набираемый код на дверной панели.
Наверное, можно было обойтись и без этих технических излишеств, но кое-кому не терпелось опробовать новейшую программу «Взломщик». Тем более, что случай подвернулся прекрасный. Установив наблюдение за подъездом, особая группа с блеском выполнила свою часть операции. Три телеобъектива, соединенных с компьютером, в течение дня выдали всю искомую информацию. Конечно, не все было так просто. Подбиралась оптимальная дистанция, угол съемки, варьировались сами метки — от обычной спички, небрежно прилепленной к металлическому косяку, до микронных, наносимых на поверхность двери царапин, различимых только в самую сильную оптику. Ключ, мелькающий в руках «клиента», моментально переносился на электронный экран, сопоставлялся с иными проекциями, и относительно множественных меток производилось уточненное масштабирование. Уже к вечеру эскизы ключа были готовы, а на утро умельцы из технического отдела выложили на стол отвечающего за операцию связку сияющих дубликатов.
Так или иначе, но авторы программы заслужили всяческих похвал, — все сработало, как надо, ключ легко вошел в скважину, без усилия провернулся. В подъезд Лужин с Бариновым проникли беспрепятственно, и в нужную минуту оба застыли на заранее обусловленных местах. Это даже нельзя было сравнивать с шахматами. Операцию расписали до последней секунды, до последней нотки. Каждое возможное и невозможное отклонение учитывалось всего-навсего как дополнительный вариант. И степень организации подобных предприятий начинала пугать Валентина по-настоящему. ОНИ — те самые, на которых в поте лица трудились Лужин и Баринов, могли все! Любое дело аккуратнейшим образом раскладывалось по сотням аккуратных полочек, делилось между аналитиками, технарями и исполнителями. И первые, и вторые, и третьи обладали высочайшей квалификацией. Пытаясь предвидеть самое немыслимое, неведомые организаторы преспокойно ставили в один ряд банальность и изощренность. Власть скрупулезного анализа снисходительно внимала самому нестандартному трюкачеству. Подобный союз обещал серьезные проблемы любому противнику. И, находясь «внутри», Валентин пробовал охватить взором всю систему в целом, отчего прежнее его мнение, выношенное и устоявшееся с детских лет — о российской безалаберности, о вездесущем «авось» и вечносером руководстве, впервые дрогнуло, испуганно отступив в сторону. В людях, руководящих операцией, угадывался тот самый профессионализм, о котором столь много болтали с телеэкранов и который, в обыденной жизни по-прежнему оставался мифом. Грустно, но так уж выходило в его жизни, что он не встречал мудрых начальников. Здравый смысл наверху отчего-то не котировался. Там ценилось нечто иное — может быть, психологическая гибкость, сопряженная с желанием следовать рекомендациям Дейла Карнеги, угодливые улыбки, умение вовремя шутить. Не наблюдая ничего иного, Валентин все глубже увязал в трясине снисходительного презрения ко всему окружающему. Заводы, школы, больницы, десятки распухших от мутного словообилия институтов — все вызывало у Валентина кривую усмешку. Власть напоминала механизм устаревшего парового агрегата, упрямо работающего на угольном топливе. Мощь сочеталась с ужасающей медлительностью, и второе сводило на нет первое. Глупо вырезать аппендицит после того, как клиент уже скончался от перитонита. Но вырезали — и, надо сказать, со рвением, а после зашивали, делая вид, что так и надо. А позже кретинически удивлялись прорывам трубопроводов, гибели людей в шахтах, катастрофам с морскими паромами, падению отлетавших свое самолетов. Так было везде и всюду, но здесь ему впервые пришлось столкнуться с проблесками реального разума. Разума холодного, в высшей степени жестокого.
Их действительно страховали. Еще на подходе к дому Валентин заметил щуплую фигурку Бориса. Разумеется, малорослый агент изображал мальчишку. Обутый в валенки, он катал по снегу все тот же цветной мяч. Они не подали виду, что узнали друг друга. Мельком Валентин подумал, что перед заданиями Боре приходится пользоваться лучшими из бритв. Мужская щетина не слишком молодит. Должно быть, его еще и чуточку румянили. Во всяком случае выглядел он превосходно. Даже сверстники навряд ли угадали бы в нем чужого.
В подъезде они протерли подошвы специальной ветошью, Валентин натянул на лицо реденькую бороденку, глаза спрятал под треснувшие очки. На этот раз старика поручили играть ему. У каждого за поясом таилось по бесшумному пистолету, но пустить в ход они обязаны были ножи. Уже после операции холодное оружие у них должны были забрать, чтобы, снабдив заранее заготовленными «пальчиками», подбросить улику в нужное место и в нужный момент. Операция хороша, говаривал инструктор, когда одним выстрелом укладываешь трех или четырех зайцев. Первого «зайца» предстояло убрать им.
Баринов еще раз оглядел Валентина с ног до головы, придирчиво нахмурился.
— Вроде ничего. А как ты сам? В форме?
— Я всегда в форме, — Валентин угрюмо развернул Баринова к окну. — Не сюда смотришь, туда гляди!
— А что такое? — шепотом всполошился Баринов. — Уже прибыли? Рановато вроде.
— Дурень! Ты на двор взгляни, на детвору. Это ж воля, дубина! Мы, считай, впервые с тобой сами по себе!
Баринов послушно уставился в окно. Хотел что-то возразить, но не решился. Рука его нервно заелозила по подоконнику.
— Я, Валь, на эти темы, если честно, запретил себе думать. Пока. То есть поначалу тоже разное прикидывал. Насчет — как бы свильнуть в сторону при случае. Но потом сообразил: во-первых, отыщут, — очень уж серьезные ребята, а во-вторых… Понимаешь, слишком много они в нас вбухали, чтобы так запросто положить в каком-нибудь бардаке. Чудится мне, Валь, не сделают они этого. Удобно им иметь таких, как мы. А пока им удобно, то и мне удобно. И я, Валь, так полагаю: сегодня мы на волю отсюда любуемся, а завтра и вовсе будем гулять, как свободные граждане. Так какого хрена, скажи, рисковать?
