Лоуренс Блок - На острие
У входа в кафе мастак по игре в три листика охмурял зевак, советуя не сводить глаз с красной масти, а сам то и дело озирался, опасаясь полиции.
— Я читал об этой игре, — заметил Хольдтке.
— Это не игра, — ответил я, — а чистой воды надувательство, наглое мошенничество. Выиграть у них невозможно.
— Именно так и было написано. И все же люди надеются, что им повезет.
— Знаю, — сказал я. — Это трудно понять.
* * *После его ухода я зашел в копировальную мастерскую и заказал сотню отпечатков фотографии девушки. Затем вернулся в гостиницу и на обратную сторону каждого снимка шлепнул штамп с моим именем и телефоном...
Жилой дом из красного кирпича, где до исчезновения жила Паула Хольдтке, находился на Пятьдесят четвертой улице, неподалеку от Девятой авеню. Я отправился туда сразу после пяти; на улицах было полно возвращавшихся домой служащих. В вестибюле я насчитал более пятидесяти кнопок звонков, а рядом увидел отдельный звонок с табличкой «ДОМОУПРАВ». Прежде чем позвонить, я просмотрел список жильцов; имени Паулы Хольдтке там не было.
Домоуправом оказалась высокая, довольно худая женщина. Лоб ее был широковат, а подбородок казался чересчур узким, отчего лицо ее напоминало клин. Она была в цветастом домашнем платье, в руке дымилась сигарета. Как следует рассмотрев меня, женщина сказала:
— Простите, но сейчас у меня нет свободных мест. Если в ближайшие пару недель ничего подходящего не найдете, позвоните мне.
— А сколько вы берете за комнату?
— Сто двадцать в неделю, включая плату за электричество, но у нас есть комнаты и получше, они обходятся дороже. Формально в нашем доме жильцам не разрешается готовить в номерах, но если вы поставите у себя маленькую плитку, никто не будет против. В каждой комнате есть холодильник. Он совсем крошечный, но для молока места хватит.
— Я пью черный кофе.
— Тогда холодильник вам, наверное, не понадобится. Впрочем, это неважно. Все равно свободных комнат нет и в ближайшее время, вероятно, не будет.
— А у Паулы Хольдтке была плитка?
— Она работала официанткой и скорее всего питалась на работе. Знаете, я сначала подумала, что вы полицейский, но потом поняла, что ошиблась. Пару недель назад ко мне заходил легавый, а совсем недавно заглянул мужчина, назвавшийся ее отцом. У него приятное лицо, а волосы рыжие, седина почти не заметна... Что же случилось с Паулой?
— Как раз это я и пытаюсь выяснить.
— Не хотите ли зайти? Полицейскому, правда, я рассказала все, что знала, потом примерно то же самое сообщила ее отцу, но, наверное, у вас есть еще какие-то вопросы? Ведь так?..
Я спустился вслед за ней по длинному лестничному пролету. Мы остановились внизу, у стола, заваленного конвертами.
— Здесь жильцы разбирают почту, — сказала женщина. — Почтальон не раскладывает письма по ящикам, а просто оставляет корреспонденцию здесь. Хотите верьте — хотите нет, но так надежнее. В соседних домах почтовые ящики находятся в вестибюле, а туда часто вламываются бродяги. Они ищут чеки пособий по бедности, заодно воруют и письма... Прямо, пожалуйста. Последняя дверь налево — моя.
Ее комната была небольшой, но очень аккуратной. Ничего лишнего: только кушетка, стул с прямой спинкой кресло, небольшой кленовый письменный стол с откидной доской и комод, на котором стоял телевизор. На полу, покрытом линолеумом «под кирпич», лежал овальный коврик с кистями.
Я опустился на стул, а она принялась листать толстенный гроссбух. Через пару минут она нашла нужную запись и сказала:
— Смотрите: в последний раз мы виделись, когда Паула принесла квартплату. Это было шестого июля, понедельник. Как обычно, она заплатила сто тридцать пять долларов. У нее была чудесная, чуть побольше обычной, комнатка прямо над моей. В следующий понедельник она у меня не появилась, хотя обычно вовремя платила за жилье. Поэтому в среду я попыталась найти ее сама. Я всегда жду до среды, а потом обхожу тех, кто задолжал. Если кто-то просрочит два дня с оплатой, это не беда: я никого из дома не выбрасываю, а просто напоминаю, что пора заплатить. Знаете, есть люди, которые ни за что не заплатят, если им не напомнить.
Так вот, я постучала в ее дверь, но мне никто не открыл. На обратном пути, возвращаясь к себе, я снова к ней заглянула; Паулы по-прежнему не было. На следующее утро, а это уже был четверг, я снова попыталась достучаться до нее, а поскольку она не отозвалась, воспользовалась своим ключом.
Тут она нахмурилась.
— Не пойму, почему я так поступила. Я знала, что девушка по утрам обычно бывала дома, хотя и не всегда, конечно. Вроде бы беспокоиться не было оснований: квартплату она задерживала всего на три дня... Ах, да, припоминаю! Паула несколько дней не забирала письма — это показалось мне странным. Подумайте сами: письма, а тут еще и квартплата... Одним словом, я решила открыть ее комнату.
— Что же вы обнаружили?
— Слава Богу, не то, чего опасалась. Знаете, как противно вламываться к людям! Думаю, вы меня понимаете. Когда человек живет один в меблированной комнате, то, открывая его дверь, боишься увидеть самое худшее. На этот раз, к счастью, все обошлось: ее комната была пуста.
— Как — совершенно пуста?
— Нет, конечно. Мебель, естественно, стояла где положено. И еще она оставила постельное белье. Мои жильцы пользуются своим постельным бельем. Когда-то давно я его выдавала, но вот уже лет пятнадцать не делаю этого. Одеяло, простыни, наволочки Паулы были на кровати. Однако в шкафу оказалось пусто. Ничего не было и в холодильнике. Мне стало ясно, что она съехала.
— Не пойму, почему все-таки она бросила постельное белье?..
— Может быть, она нашла комнату в доме, где в квартплату включают стоимость белья? А может, она уехала из города надолго и не смогла забрать все. Впрочем, девушка могла просто о нем забыть. Вы же не забираете с собой простыни и одеяла, уезжая из мотеля, если вы не вор! Живя в меблирашках, люди привыкают к этому.
Я спросил:
— Вы говорите, она служила официанткой?
— Да, так она зарабатывала на жизнь. Вообще-то она была актрисой. А может, только мечтала ею стать? Большинство моих жильцов пробуют силы в шоу-бизнесе. Я имею в виду тех, кто помоложе. Но у меня живут и несколько стариков, они получают пенсии и пособия — этого им хватает. Вы не поверите, но одна жиличка платит за комнату всего семнадцать долларов тридцать центов в неделю, а у нее одна из лучших комнат в доме! Когда я по средам карабкаюсь к ней на шестой этаж за квартплатой, то, скажу вам, мне иногда кажется, что овчинка не стоит выделки...
— Вы не знаете, где Паула работала перед тем, как уйти?
— Я вообще не уверена, что она в то время работала. Не помню, говорила ли она мне об этом. Вряд ли. Знаете, я стараюсь с ними не сближаться. День прошел — и ладно. Жильцы ведь приходят и уходят. Только старики остаются со мной, пока их Господь не призовет, а молодежь день здесь — день там. Одни возвращаются домой, к родителям, другие подсоберут деньжат и перебираются на приличную, настоящую квартиру, третьи заводят семьи или просто с кем-то сходятся. Да мало ли что с ними может произойти!
— А Паула долго у вас прожила?
— Года три, пожалуй. Да, на этой неделе будет ровно три года, как она появилась. Помню, об этом спрашивал ее отец, когда заходил. Но раз прошло уже два месяца с тех пор, как она съехала, то полных трех лет не наберется. И все же она жила у меня дольше многих других, исключая, конечно, стариков, для которых квартплата заморожена. Мало кто прожил здесь столько же.
— Расскажите мне о ней.
— А что вас интересует?
— Не знаю точно. Ну, например, с кем она дружила? Как проводила свободное время? Вы — женщина наблюдательная, многое могли подметить.
— Так-то оно так, наблюдательная, да на многое закрываю глаза. Вам понятно?
— Думаю, да.
— Я сдаю пятьдесят четыре комнаты. Иногда девушки сбрасываются и вдвоем снимают комнату побольше. Сейчас у меня шестьдесят шесть жильцов. Я требую от них не так много: вести себя тихо, держаться прилично и платить за квартиру в срок. Но меня не касается то, как они зарабатывают деньги.
— Не была ли Паула мошенницей?
— У меня нет оснований так думать и подозревать ее в этом, хотя клясться на Библии я бы не стала. Одно скажу: по меньшей мере четверо из моих жильцов зарабатывают на хлеб подобным образом. Впрочем, их может быть и больше. Однако я не представляю, кто эти люди. Я только вижу, что женщина встает рано утром и отправляется на работу. Откуда же мне знать, чем она занимается? Она может разносить подносы в ресторане или обслуживать клиентов в массажном кабинете — или как там еще называются эти заведения. У меня правило: жильцы не должны принимать гостей в своих комнатах. За этим я строго слежу. Но то, чем они занимаются вне дома, — их личное дело.
— Вы никогда не встречали кого-либо из приятелей девушки..
— Она здесь с ними не появлялась. Это не разрешается. Я не дура: догадываюсь, конечно, что некоторые тайком проводят к себе гостей. Однако никто этим не злоупотребляет, зная, что я этого не потерплю. Если же у нее были подруга или приятель в моем доме, то я об этом ничего не слышала.
