Николас Блейк - Бренна земная плоть. В аду нет выбора. Голова коммивояжера
— Да… Примерно о том же подумал и я, когда прочел последнее письмо. — Найджел поставил свою рюмку на пол, поднялся и прислонился к камину. В ярком круге света, отбрасываемом лампой, бледное, с темной бородкой лицо О'Брайена было словно вычеканено на монете. Найджел внезапно понял, что этот человек очень раним, но тем не менее ведет себя очень спокойно, так, словно все неприятное для него уже позади, уподобляясь поэту, который сочиняет для себя эпитафию, когда смерть смотрит ему в лицо. По выражению лица О'Брайена можно было заключить, что он уже подписал договор со смертью, сшил себе саван, заказал гроб, сделал все приготовления к погребению и теперь ждет смерти как чего-то вполне обычного и незначительного в общем ходе вещей.
Найджел отогнал от себя эти странные мысли и снова перешел к делу:
— Вы говорили моему дядюшке, что у вас есть какие-то смутные подозрения, о которых вы не хотели упоминать в письме…
Последовало длительное молчание. Наконец О'Брайен выпрямился в кресле и вздохнул:
— Видимо, мне не нужно было этого писать… — Он говорил медленно, тщательно взвешивая свои слова. — Это все равно вам бы не помогло… Ну хорошо… Вам, наверное, бросилось в глаза, что в третьем письме он говорит, что хочет убить меня только после того, как мы отпразднуем Рождество? Но ведь я решил отпраздновать Рождество в этом доме только за неделю до того, как пришло это письмо. И я сразу скажу вам, почему я это сделал. Я всегда был против пышных празднеств. Предпочитаю в праздники быть в одиночестве. Так откуда же мой тайный недруг мог знать, что я собираюсь праздновать рождественский вечер среди своих друзей, если он не принадлежит к кругу тех людей, кого я пригласил?
— Выходит, он один из тех, кого вы пригласили, или знаком с кем-то из вами приглашенных?
— Да. И благодаря этому круг сужается. Только я никак не могу поверить, что писавший — один из моих гостей. Я пригласил только настоящих друзей. Но теперь я никому не верю — именно теперь. И я совсем не хочу умирать раньше времени! — В глазах его появился стальной блеск. На какое-то время он опять превратился в бесстрашного летчика и не выглядел больше запуганным сельским жителем. — Поэтому я сказал себе: Фергус, ты богатый человек, ты сделал завещание и те люди, которых ты упомянул в завещании, знают об этом! Поэтому-то я и решил, после того как получил второе письмо, пригласить на Рождество только моих главных наследников, чтобы всех их держать под контролем. Мне всегда было неприятно иметь врага у себя за спиной. Особенно того, чье оружие спрятано. Завещание находится у меня в сейфе.
— Вы хотите сказать, что все гости, которые приедут завтра, являются вашими наследниками?
— Нет. Мои наследники — только один или два из приглашенных. Я не скажу вам, кто именно. С моей стороны это было бы непорядочно по отношению к ним. Ведь, возможно, они так же невинны, как новорожденный младенец… Хотя бывают обстоятельства, при которых за пятьдесят тысяч фунтов люди убивают своего лучшего друга.
Произнеся эту фразу, О'Брайен вызывающе посмотрел на Найджела.
— Значит, от меня требуется только одно: быть начеку, — заметил тот. — Быть чем-то вроде сторожевого пса в овечьей шкуре? Это, разумеется, трудно, так как не знаешь, на кого в первую очередь нужно обратить свое внимание.
Обезображенное шрамами лицо О'Брайена осветилось какой-то обезоруживающей улыбкой.
— Да, это трудно. И я не попросил бы об этом никого другого. Я достаточно наслышан о вас, чтобы прийти к выводу, что вы, именно вы, относитесь к числу тех немногих людей, которые умны, трезво смотрят на вещи и обладают необходимой фантазией. Попробуйте сказать о себе, что это не так! Это так!
Найджел впервые в жизни встречался с такой открытой лестью — теплой, избыточной, почти детской, которая может исходить только от ирландца. И реакция у него на эту лесть была точно такая же, как и у любого другого англичанина, — он уставился глазами в пол и быстро переменил тему.
— Возможно, у этого человека были другие мотивы? — с сомнением спросил он.
— Речь может идти и об изобретении, над которым я работаю. Как вы знаете, дизельные машины сегодняшнего дня нуждаются в очень длинной стартовой дорожке. И если врагу, скажем, в будущей войне удастся уничтожить большую часть аэродромов массированным ракетным огнем, воздушный флот практически будет исключен из военных действий. О чем это говорит? — Маленький летчик вскочил с кресла, подбежал к Найджелу и несколько раз ткнул его пальцем в грудь. — О том, что самолеты в будущем не должны зависеть от взлетных полос! Что они должны подниматься в воздух вертикально! А так как они порой должны находиться в воздухе длительное время, то и расход горючего не должен быть большим! Над этой проблемой я и работаю…
О'Брайен снова упал в кресло и провел рукою по бородке.
— Мне не нужно говорить вам, что все это должно остаться в абсолютной тайне. Я узнал, что одной иностранной державе удалось разведать, над чем я работаю, и она с помощью шпионов пытается выяснить детали. Моя работа еще далеко не закончена, чтобы ею можно было воспользоваться, даже если и удастся выкрасть мои чертежи и расчеты. Но, возможно, они считают, что мне лучше умереть до того, как мои планы претворятся в жизнь.
— Свои разработки вы держите здесь?
— Они находятся в единственно надежном сейфе — в моей голове. У меня очень хорошая память на цифры и тому подобное. Поэтому я сжег все наиболее важные чертежи и расчеты. — О'Брайен вздохнул. В свете лампы его лицо казалось усталым и измученным.
— Может быть, есть еще какие-нибудь причины для вашего убийства? — после долгой паузы прервал молчание Найджел.
— Больше, чем вы думаете, — ответил О'Брайен. — Я немало путешествовал по свету и наверняка нажил себе достаточно врагов; я не сомневаюсь, что рано или поздно мне придется за все рассчитаться. Я убивал мужчин, любил женщин, а ведь при этом непременно появляются недруги. Но при всем желании я не могу вам дать список моих врагов, у меня его просто нет.
— Тон анонимных писем свидетельствует о том, что человек питает к вам личную ненависть. Таких писем не пишут, если хотят убить, чтобы завладеть деньгами или изобретением…
— Вы так думаете? А вы не допускаете, что это лучший способ замаскировать свои истинные мотивы?
— Хм… Ваши слова справедливы… Расскажите мне подробнее о приглашенных на Рождество.
— Только без всяких деталей. Я хочу, чтобы вы изучили каждого без предвзятости. Ну, в первую очередь — Джорджия Кавендиш. Эта женщина — ученый. В свое время я вызволил ее из одной очень неприятной истории в Африке, и с тех пор мы с ней друзья. Удивительная женщина! Ее брат Эдвард Кавендиш занимает какое-то видное место в Сити. Он похож на настоятеля церкви, но я подозреваю, что в юности Эдвард был настоящим сорванцом. Потом, у меня будет человек по имени Киотт-Сломан. Во время войны он был важной птицей, а сейчас содержит ресторан. Следующий — Филипп Старлинг…
— Что? Неужели профессор университета? — взволнованно перебил его Найджел.
— Он самый. Вы его знаете?
— Еще бы! Когда-то он был моим учителем, практически единственным, кому удалось примирить меня с греческим языком. Прекрасный человек! Его сразу можно вычеркнуть из списка подозреваемых!
— Это выглядит не совсем профессионально, — усмехнулся О'Брайен. — Ну вот, кажется, и все… Хотя нет, я забыл Люсиллу Траль. Настоящая красавица! Будьте осторожны, иначе попадете к ней в сети!
— Постараюсь поменьше с ней общаться. А какие меры предосторожности вы собираетесь принять? Или ожидаете их от меня?
— Об этом мы еще успеем поговорить. — Хозяин дома вяло повернулся в кресле. — У меня, например, есть револьвер, и я еще не разучился им пользоваться. Кроме того, я надеюсь, что наш незнакомец сдержит свое обещание и даст мне спокойно отпраздновать Рождество.
Позднее, уже лежа в постели, Найджел услышал, как хлопнула дверь дома и в саду послышались удаляющиеся сторону барака шаги. Найджел был обескуражен тем количеством противоречий, которые обнаружил в рассказе бывшего летчика. Тем не менее ему казалось, что все эти противоречия можно свести в единую схему. Но как? Он задумался. Все увиденное и услышанное за прошедший день позволяло сделать следующие три вывода: во-первых, О'Брайен относился к этим анонимным письмам гораздо серьезнее, чем представилось на первый взгляд и чем он хотел показать сэру Джону Стрэйнджуэйзу; во-вторых, далеко не полные объяснения, полученные от летчика, еще больше запутывали ситуацию; и в-третьих, даже при данных обстоятельствах выбор гостей был в высшей степени странным. Возможно, Найджел понял бы гораздо больше, если бы мог в этот момент заглянуть в окно барака. Он увидел бы улыбку на лице О'Брайена, укладывавшегося на свою походную кровать, и услышал бы полные страсти стихи из драмы елизаветинской эпохи, которые шептал маленький летчик, обращая взгляд к далеким звездам.
