Пошел купаться Уверлей - Высоцкий Сергей Александрович

Блондин не ответил. Еще раз посмотрел на часы и выбрался из машины. Корнилов видел, как он открыл багажник, достал канистру. Поставил на траву, прислонив к колесу.

От Корнилова не укрылась одна маленькая деталь — берясь за канистру, блондин рассчитывал, что она полная и тяжелая, и выхватил ее из багажника, словно пушинку. А потом, опуская на землю, «сыграл» на тяжесть.

Когда он вернулся в машину и взглянул на Корнилова, тот не сумел скрыть усмешки.

Блондин тоже улыбнулся:

— Догадались?

— Да.

— А я вас узнал. Полковник Корнилов?

— Генерал.

— Вот как?! — улыбка на лице погасла. — Тем хуже для вас.

— Я генерал отставной. Это не является смягчающим обстоятельством?

— Нет.

— И ваше лицо, молодой человек, мне показалось знакомым. Вы были у нас на практике? И фамилия у вас не то еврейская, не то немецкая. Острая фамилия. Извелся, вспоминая.

— Фризе.

— Фризе, Фризе… По-моему, я даже читал о вас в газете.

Бывший практикант молчал. И Корнилов, кивнув на руки, изрядно затекшие в наручниках, спросил:

— А с этим что будем делать?

— Вы и правда ничего не слышали о пропавшем немце по фамилии Кюн?

— Я не выкладываю информацию первому встречному, — жестко отрезал генерал. — Будете вы меня поджаривать или нет — не имеет значения. За те годы, пока мы с вами не виделись, много воды утекло. Люди стали другими. Даже друзья изменились. Вчера верили в какие-то идеалы — сегодня служат мафии.

Фризе долго молчал. И по его бесстрастному худощавому лицу трудно было догадаться, о чем он думает. Разделяет сказанное Корниловым или считает все это лабудой. Наконец он разродился:

— Генералы внутренних дел иногда служат и мафии. А я зарабатываю деньги частным сыском.

Он достал из кармана лицензию частного детектива и развернул так, чтобы Корнилов мог прочитать. Потом убрал в карман, аккуратно застегнул карман на пуговицу и неожиданно рассмеялся:

— Дожили! Никто никому не верит. Театр абсурда! Хорошо, что мы не начали палить друг в друга.

— Я свое уже отпалил, — проворчал Корнилов. — И, как вы сами убедились, пришел сюда без оружия. А этот немец вам на кой сдался?

— Вильгельма Кюна я разыскиваю по поручению его родственников, проживающих в Германии. — Фризе достал ключик, снял с генерала наручники.

— Первый раз в браслетах, — усмехнулся Игорь Васильевич, растирая запястья. — Одно утешение — заковал меня мой бывший практикант.

— Человек, который приехал на этой тачке, имеет прямое отношение к Кюну, — сказал Фризе. — Он приехал на его машине. Видите? — Фризе показал крышку капота. Она была темнее, чем вся машина. — Я сидел у него на «хвосте» от Павловска до вашего Рождествена.

— От него вы информации не получите. Никогда.

Сыщики

Фризе понравилась генеральская дача. Небольшой деревенский дом, обшитый теплой янтарной доской, как будто случайно вынырнул из сосновой рощицы на солнцепек. Внутри все устроено добротно и удобно. Немногочисленная мебель подобрана со вкусом. Хозяева приложили немало сил, чтобы чувствовать себя на даче уютно. И, похоже, преуспели в этом. Владимир поймал себя на мысли, что в этом доме, доведись ему оказаться его хозяином, он не переставил бы ни одного стула — просто вошел и стал жить.

Но больше всего Фризе поразило ощущение простора. Пройдясь вслед за хозяином по трем небольшим комнаткам, он понял, что иллюзию простора создают большие светлые окна. Они как бы включали во внутреннее пространство дома и залитый солнцем сад, и желтеющее поле пшеницы за аллеей из старых, умирающих берез.

— Деликатесов не обещаю, — сообщил Корнилов, — но малосольные огурцы и соленые волнушки на закуску будут. Водку-то пьете? Простенькую?

— А вы встречали москвича, который бы отказался?

— Да, знаете… Времена непонятные. Раньше слесарь-водопроводчик радовался бутылке «Московской», а нынче норовит «Смирновскую» заполучить.

Когда сели за стол, Фризе отметил, что водка-то у генерала не первая попавшаяся, а «Дипломатическая», подороже «Смирновской».

И кофе после обеда Корнилов сварил на славу.

Удобно устроившись с чашкой в просторном кресле, Владимир чувствовал, как постепенно отпускает его напряжение последних дней. Его кобура с пистолетом мирно висела на каминной решетке, и Владимиру было лень подняться и положить ее подальше от огня, который еле теплился в глубине очага.

Теплый сквознячок приносил сквозь открытое окно сладковатые запахи сада — цветущего шиповника, табака. И пряные, чуть горьковатые с полей — вызревающих хлебов, сена, полыни. В реке вопила купающаяся детвора, и где-то совсем рядом позванивал колокольчик-ботало пасущейся в поле коровы.

Хозяин дома сидел напротив и тоже с удовольствием прихлебывал кофе. Глаза, доброжелательные и грустные, смотрели на Владимира с затаенным вопросом. Весь облик Корнилова вызывал у Фризе ощущение спокойствия и надежности. И, как ни странно, вины. «Какой еще вины? За что? Бред. За наручники? Этот дядька живет по гамбургскому счету. Достаточно взглянуть в лицо. Такие не мелочатся. И нечего, господин Фризе, фантазировать».

— Ну что ж, Владимир Петрович, разминку мы закончили. Поговорим о деле, — прервал молчание Корнилов. — Объединим усилия?

«Вот откуда предчувствие вины», — осенило Фризе. Он давно ждал наконец-то прозвучавшего вопроса. Был готов на него ответить. И знал, что своим ответом огорчит Корнилова.

— У нас такие разные цели. — Он увидел, как тень разочарования пробежала по лицу хозяина. Его глаза еще больше погрустнели.

— Верно. У вас цель конкретная. А у меня, если на то пошло, и цели-то никакой нет. Наткнулся случайно на осиное гнездо, расшевелил, судя по всему. — Корнилов нахмурился и сразу стал похож на старого деда. — Вот и цель появилась.

И опять в комнате повисло молчание.

Каждый знал аргументы, логичные и убедительные, которые собеседник может привести в защиту собственной точки зрения. Только Корнилову невысказанные пока аргументы частного детектива казались более убедительными, чем свои. Он умел встать на точку зрения оппонента.

Долгие, изнурительные допросы, дознания, проведенные обоими сыщиками, противостояние изворотливым и умным преступникам научили их просчитывать свои действия на много ходов вперед не только за себя, но и за противника, ставить себя на его место. Понимать, а иногда и принимать его аргументы.

«Чего ради я буду ввязываться в это дело? — рассуждал Фризе. — Из-за того, что питерские менты мышей не ловят? Или их окоротил какой-нибудь всесильный дядя? Не важно. А этот могучий старикан, мой гостеприимец, занимается чистой воды любительством. Главное — ради чего? Ради забытого всеми чувства долга? Из желания вернуть Отчизне утраченные ценности? Да разве они попадут этой самой Отчизне? Как бы не так! Раньше они украшали пригородные дворцы, теперь перекочуют во дворцы чиновников и мафиози».

Он вспомнил интервью зарубежному радио, которое дал пожелавший остаться неизвестным участник аукциона «Сотби», прибывший из России. Нувориш заплатил восемьсот тысяч фунтов за две заурядные вазы Императорского фарфорового завода, переплатив почти в три раза.

«Не для себя переплачивал, — поделился банкир секретом. — Эти вазы пойдут за подпись». — «За подпись?» — удивился журналист. «В подарок чиновнику. За подпись на документе. И окупятся за пару месяцев».

«Так для кого стараться? — мрачнея от нарастающего чувства неловкости, рассуждал Владимир. — Отловлю пропавшего Вилю, как его называет Елена Петровна, и баста!»

Фризе понимал, что никакого «баста» не получится. Он уже не сомневался, что никто Кюна не похищал, что, узнав о смерти товарища, он в панике бежал из «Астории» и затаился где-то здесь, в Рождествене, неподалеку от клада, который собирается вывезти в Германию.

Если бы Кюн попал в лапы мафиози, пытающихся наложить на клад мохнатую лапу, бандиты не преследовали бы Елену Петровну и ее бывшего свекра. Они бы уже давно вытрясли из немца все секреты.