Росс Томас - Если не сможешь быть умничкой
— Хм… А ты думаешь, что мне приятно нырять туда? В ямы с дерьмом, по твоему изящному выражению.
— Нет, тебе это не нравится, — сказала она. — Но тебя зачаровывают люди, которые в нем плавают. Ты от них без ума, потому что думаешь, что они не такие, как ты. Хотя они точно такие.
— По-твоему, я — как они?
По ее лицу скользнула легкая улыбка. Я безумно любил, когда она так улыбалась.
— Мы все такие, как они, Дик. Просто они оказались поставлены перед выбором, который нам никогда не выпадал. Собственно, вот поэтому-то большинство людей остаются честными. Беднягам просто не предоставляется шанс быть какими-нибудь еще.
— Да ты, никак, записалась в циники? — сказал я.
— Нет, у тебя научилась. Наблюдая за тобой. Скажи — когда ты работал в правительстве, тебе когда-нибудь предлагали взятки?
Я кивнул.
— Несколько раз. Не знаю, может больше, чем несколько. Никогда нельзя быть уверенным, что кто-то предлагает тебе взятку.
— Но ты их отвергал, правда?
— Никогда не взял ни одной. Хотя не сказал бы, что всегда их отвергал. Иногда просто прикидывался, что не понимаю, о чем речь.
— А почему ты их не брал?
Я глотнул своего мартини. Это, кажется, самое то. Лучше, чем скотч с яблочным соком.
— Почему я их не брал? Нравственная чистополотность. Глубоко оскорбленное чувство приличия. Плюс еще сильный страх, что поймают.
— И еще пунктик, — сказала она.
— Да? Что за "пунктик"?
— Еще одна причина.
— Пусть так. И какая же?
— У тебя не было настоящей, нестерпимой нужды в деньгах. Представь, что у тебя был бы ребенок, которому бы срочно нужна была операция на почке, стоимостью как твоя годовая зарплата? А ты бы уже был по уши в долгах? И тут кто-то говорит: «Эй, Лукас, как насчет того, чтобы поиметь шальные десять штук баксов — только за то, что ты кое на что закроешь глаза?» Что бы ты ответил, как ты думаешь? И помни: если скажешь нет, твой ребенок, вероятно, умрет.
Я одарил Сару ухмылкой.
— Вот что я в тебе люблю, Сара. Ты изобретаешь свои собственные правила.
— А ты попусту болтаешь.
— Ну ладно, в данных обстоятельствах я не знаю, как бы я поступил. Может быть, взял бы деньги. Может быть, нет. Но я знаю одно. Если бы я не взял их и ребенок умер, моя чистоплотность не принесла бы мне ни малейшего успокоения.
— Ну вот, о чем я и говорю, — сказала она. — Люди, которых можно втравить в коррупцию, всегда нуждаются в деньгах. В твоем случае это нужда в деньгах для спасения умирающего ребенка. А кому-то другому срочно нужна новая яхта. И кто скажет, чья потребность больше? Парня, который жаждет яхту, или твоя — в спасении жизни ребенка?
— Слушай, брось, а? — попросил я.
— Я подняла тему, я и брошу, — сказала Сара. — А подняла потому, что ты меняешься.
— Что значит — «я меняюсь»?
— Ты стал гнуть правила под себя, — сказала она. — Раньше ты так не делал. Два месяца назад ты бы не стал тайком забирать ключи из руки той мертвой женщины. Ты бы не пронес спиртное в больницу для этой бедняжки Пиплз. По-моему, ты… да. По-моему, ты зачарован.
— Чем?
— Да этой девицей Мизелль.
— Я ее едва знаю, — сказал я. — Ешь свой салат. Он вкусный.
Сара попробовала ложку и кивнула.
— Ты прав, вкусный.
И она снова переключилась на прайм-тему сегодняшнего вечера — «Что же не так с Декатуром Лукасом?».
— Пускай будет, как ты сказал, — продолжала она. — Вы с ней встречались только пару раз. Но ты ее знаешь. Ты ее действительно знаешь. Я могу так сказать. Ты знаешь ее так же, как этого своего Бонневиля, хотя с ним ты вообще никогда не встречался. По-моему, ты знаешь Конни Мизелль лучше, чем меня.
— Не понимаю, чего ты хочешь, — пробормотал я.
Сара засмеялась, и этот смех был не из разряда приятных.
— А я вот вовсе не знаю эту женщину, но по тому, что ты мне рассказал, я могу сказать, что она хочет.
— Чего?
— Мести, — сказала Сара.
— Какое забавное слово.
— Отчего ж? — спросила Сара. — Оно из того же океана дерьма, откуда жадность, ненависть, алчность и все прочее. Все твои старые друзья. Или знакомцы.
— Нынче вечером ты выдаешь весьма занятные теории, — сказал я.
Сара взяла еще одну ложку салата и запила ее глотком заказанного мною вина. Затем она взглянула на меня, и, по-моему, я что-то заметил в ее глазах. Что-то мягкое. Может быть, даже нежность.
— Ты ведь намерен довести все это до конца, да? — спросила она. — До страшного, горького, кровавого конца?
— Верно, — сказал я.
— Зачем?
— Предположим, потому что я так хочу.
— Потому что хочешь или приходится?
Я пожал плечами.
— А что, есть какая-то разница?
— И эти ключи, которые ты украл. Что ты намерен делать с этими ключами?
— Намерен ими воспользоваться, — сказал я.
Она ничего не ответила на это. Фактически до конца вечера она так больше и не проронила ни слова. Мы заканчивали трапезу в молчании. Холодном, мрачном.
Два тридцать утра, по моему мнению, были самым подходящим временем для взлома. К этому времени уже почти все спят. Охранники тоже на грани отключки, даже в Уотергейте. Успех моего блестящего предприятия зависел от кооперации с заместителем помощника министра сельского хозяйства, которому я однажды оказал незначительную услугу — то есть решил не включать его имя в отчет, тогда как имел полную возможность включить его туда. Я также дал ему возможность узнать, благодаря кому его имени не оказалось в отчете. И с той поры он оставался мне предан — в разумных пределах, конечно. Как и большинство других таких же заместителей помощников.
Жил он двумя этажами ниже пентхауса, занимаемого экс-сенатором Робертом Эймсом и его большим и хорошим другом, а также постоянным партнером Конни Мизелль. Я стоял в телефонной будке на Вирджиния Авеню, через улицу от нужного дома. Опустил монетку и набрал номер. Трубку подняли после пятого гудка, и сонный голос пробормотал «Алло!»
— Привет, Хойт! — крикнул я. — Это Декатур Лукас. Прости, что беспокою.
— Кто?
— Дик Лукас.
Потребовалось еще время, чтобы информация дошла до адресата. Затем он сказал:
— Ты знаешь, который сейчас час?
— Два тридцать, — сказал я. — Ужасно извиняюсь, но я в беде. Все из-за этой вечеринки, чтоб ее… В общем, я потерял свой кошелек, у меня с собой нет машины, и я очень хочу знать — ты мне не одолжишь пять баксов, чтоб я мог добраться до дома?
— Ты хочешь занять пять долларов?
— Совершенно верно.
— А ты где?
— Тут внизу, через улицу.
— Ну, поднимайся. У меня квартира 519.
— Ох, Хойт, ну спасибо!
Охранник, сидевший за столом при входе, откровенно зевая, позвонил наверх, чтобы узнать, действительно ли меня ожидают. Выяснив, что это так, он кивком головы указал мне в направлении лифтов.
В лифте я нажал кнопку 7. На седьмом этаже я вышел и подождал, пока лифт двинется обратно вниз. Затем я открыл дверь, закрывающую выход с этажа на лестницу, нажав на кнопку под большим красным знаком «ВЫХОД». Я вдавил язычок замка обратно в щель и замотал его там скотчем, предусмотрительно купленным мною в круглосуточной аптеке на углу 17-й и Кей стрит. Затем я мягко прикрыл дверь и снова пошел к лифтам. На лифте я спустился на 5-й этаж, вышел и пошел по коридору, пока не отыскал № 519. Я позвонил. Дверь открылась почти немедленно, и мужчина в банном халате и пижаме протянул мне бумажку в 5 долларов.
— Я бы пригласил тебя, Дик, — сказал он, — но моя жена не очень хорошо себя чувствует.
— Огромное спасибо, Хойт. Я верну их тебе завтра же.
— Перешли просто почтой, да?
— Само собой.
Дверь закрылась, и я подождал несколько секунд — не откроется ли она снова. Затем я перешел к двери, выводящей с этажа на лестницу, поднялся на два лестничных пролета, снял клейкую ленту с замка двери на 7-й этаж и прошел по коридору до номера 712.
Достав ключи, взятые мной из мертвой руки Луизы Эймс, я вставил оба одновременно в замки квартиры сенатора. По поводу наличия дверной цепочки я не волновался. На этот случай у меня с собой были тяжелые кусачки для проволоки — жутко, впрочем, неудобные.
Я осторожно повернул ключи и толкнул дверь. Она открылась. Я толкнул ее еще на 5 дюймов, подождал. Опять ничего не случилось, тогда я приоткрыл ее настолько, чтобы пролезть самому, и вошел. Я был в прихожей. На маленьком столике горел ночник. Дверь удалось бесшумно закрыть.
Я надел специально заготовленные тапочки для взлома — на крепдешиновой подошве, но все же из прихожей до гостиной перебрался на цыпочках. Там я остановился и прислушался, дыша при этом через рот. Все хорошие грабители дышат именно так. Где-то я об этом читал. Или видел по телевизору. Из телевизионного ящика можно многое почерпнуть по части того, как правильно нарушать законы.
