Бегущая могила (ЛП) - Гэлбрейт Роберт

— Вы не пробовали обратиться к моему отцу? — спросила Нив.

— Да, — сказал Страйк, — но он отказался говорить.

— Он бы… Я понимаю, если вы не можете сказать, но почему вы пытаетесь подтвердить эти заявления? Вы работаете в газете или…?

— Нет, не в газете. У нашего клиента есть родственник в церкви.

— О, — сказала Нив, — понятно.

Страйк подождал.

— Хорошо, — наконец сказала Нив, — я не против поговорить с вами. Вообще-то, если бы вы смогли завтра или в пятницу…

— Завтра будет без проблем, — сказал Страйк, у которого были свои причины отдать предпочтение четвергу.

— Спасибо, это было бы здорово, потому что я не работаю — мы только что переехали. И, может быть, это немного нагло, но не могли бы вы приехать ко мне? Я недалеко от Лондона. Чалфонт-Сент-Джайлс.

— Нет проблем, — сказал Страйк, доставая ручку, чтобы записать ее адрес.

Повесив трубку, Страйк повернулся к Робин.

— Хочешь завтра поехать со мной в Чалфонт-Сент-Джайлс?

— Она согласилась поговорить?

— Ага. Было бы хорошо, если бы ты послушала, что она скажет, прежде чем вступить.

— Определенно, — сказала Робин, поднимаясь на ноги. — Не возражаешь, если я пойду домой? Мне нужно уладить несколько дел, прежде чем я отправлюсь на ферму Чепмена.

— Да, без проблем.

Когда Робин ушла, Страйк сел за компьютер, настроение у него было гораздо лучше, чем после пробуждения. Он только что сорвал возможность того, что Робин проведет с Райаном Мерфи весь свой последний свободный день перед работой под прикрытием. Если его действия и напоминали, хоть и слабо, махинации Шарлотты Росс в отношении себя, то совесть его оставалась на удивление спокойной, пока он искал в гугле приятные места для обеда в Чалфонт-Сент-Джайлсе.

Глава 21

Опасность неба заключается в том, что на него нельзя подняться. Последствия времени опасности поистине велики.

И-Цзин или Книга Перемен

Утром следующего дня Страйк и Робин въехали в прелестную сонную английскую деревушку, расположенную в часе езды от Лондона. Когда они проезжали мимо фахверковых зданий, возвышающихся над деревенской площадью, Страйк, принявший предложение Робин сесть за руль его БМВ, посмотрел на каменно-серую нормандскую башню приходской церкви и заметил табличку, сообщающую, что они находятся в самой сохранившейся деревне Бакингемшира.

— Все это обойдется недешево, — прокомментировал он, когда они свернули с Хай-стрит на Боустридж-лейн.

— Мы приехали, — сказала Робин, остановившись возле квадратного, отдельно стоящего дома из темного кирпича. — Мы приехали на десять минут раньше, нам подождать или…?

— Подождать, — сказал Страйк, которому не хотелось торопиться с интервью. Чем дольше оно длилось, тем больше вероятность того, что Робин захочет перекусить перед возвращением в Лондон. — Ты все собрала и готова к завтрашнему дню?

— Я положила свою непромокаемую куртку и нижнее белье в дорожную сумку, если это можно назвать сборами, — сказала Робин.

Она не сказала Страйку, что вчера впервые осознала, что не сможет взять с собой на ферму Чепмена противозачаточные таблетки. Проверив мелкий шрифт на брошюре, которую ей дали, она обнаружила, что они входят в список запрещенных препаратов. Она также не собиралась рассказывать Страйку, что накануне вечером между ней и Мерфи произошло нечто близкое к ссоре, когда Мерфи объявил, что в качестве сюрприза взял выходной, чтобы провести его с ней, а она сказала ему, что едет в Букингемшир со Страйком.

Зазвонил мобильный телефон Страйка. Идентификатор абонента был скрыт.

— Страйк.

— Привет, — сказал женский голос. — Это Эбигейл Гловер.

Страйк сказал Робин “дочь Джонатана Уэйса” и переключил свой мобильный на громкую связь, чтобы она могла слышать, что происходит.

— О, отлично, — сказал он. — Вы получили сообщение, которое я оставил на станции?

— Да, — сказала она. — В чем дело?

— Во Всеобщей Гуманитарной Церкви, — сказал Страйк.

После этих слов наступила абсолютная тишина.

— Вы еще там? — спросил Страйк.

— Да.

— Я подумал, не захотите ли вы поговорить со мной, — сказал Страйк.

Опять тишина: Страйк и Робин смотрели друг на друга. Наконец из телефона донеслось односложное слово.

— Зачем?

— Я частный…

— Я знаю, кто вы.

В отличие от акцента ее отца, акцент Эбигейл был чисто лондонским.

— Ну, я пытаюсь расследовать некоторые заявления, сделанные о церкви.

— Чьи заявления?

— Человека по имени Кевин Пирбрайт, — сказал Страйк, — который, к сожалению, уже умер. Он когда-нибудь вступал с вами в контакт? Он писал книгу.

Наступило молчание, самое долгое.

— Вы работаете в газете? — подозрительно спросила она.

— Нет, для частного клиента. Я подумал, не будете ли вы рады поговорить со мной. Это может быть не для протокола, — добавил Страйк.

Последовало еще одно продолжительное молчание.

— Алло?

— Я не знаю, — сказала она наконец. — Мне нужно подумать. Я перезвоню вам, если… Я перезвоню вам позже.

Связь прервалась.

Робин, осознав, что задержала дыхание, выдохнула.

— Ну… не могу сказать, что я удивлена. Если бы я была дочерью Уэйса, я бы тоже не хотела, чтобы мне об этом напоминали.

— Нет, — согласился Страйк, — но она была бы очень полезна, если бы согласилась поговорить… Кстати, вчера, после твоего ухода, я оставил сообщение для жены Джордана Рини. Отследил ее до места работы. Она маникюрша в заведении под названием Kuti-cles.

Он проверил время на приборной панели.

— Нам, наверное, пора.

Когда Страйк нажал на звонок, они услышали собачий лай, а когда дверь открылась, жесткошерстный фокстерьер вылетел из дома так быстро, что пролетел прямо мимо Страйка и Робин, поскользнулся на мощеной площадке перед домом, развернулся, побежал обратно и начал подпрыгивать на задних лапах, истерично лая.

— Успокойся, Бэзил! — крикнула Нив. Робин поразилась ее молодости: ей было лет двадцать пять, и уже второй раз за последнее время Робин обнаружила, что сравнивает свою квартиру с чужим домом. Нив была невысокого роста, плотная, с черными волосами до плеч и очень яркими голубыми глазами, одетая в джинсы и толстовку с цитатой Шарлотты Бронте, напечатанной спереди: “Я бы всегда предпочла быть счастливой, чем достойной”.

— Извините, — сказала Нив Страйку и Робин, прежде чем сказать: “Бэзил, ради бога”, схватив собаку за ошейник и затащив ее обратно в дом. — Входите. Извините, — повторила она через плечо, таща перевозбужденного пса по деревянным половицам к кухне в конце коридора. — Мы переехали в прошлое воскресенье, и с тех пор он был гиперактивен… убирайся, — добавила она, с силой выталкивая пса в сад через заднюю дверь, которую плотно закрыла за ним.

Кухня была оформлена в стиле фермерского дома, с фиолетовой плитой и тарелками, выставленными на комоде. Стол из строганной древесины был окружен выкрашенными в фиолетовый цвет стульями, а дверца холодильника была покрыта детскими рисунками, в основном каплями краски и закорючками, которые держались на магнитах. Там также была – и это, подумала Робин, объясняло, как двадцатипятилетняя девушка оказалась живущей в таком дорогом доме, — фотография Нив в бикини под руку с мужчиной в плавках, который выглядел по меньшей мере на сорок. От запаха выпечки у Страйка потекли слюнки.

— Большое спасибо, что приняли нас, миссис…

— Зовите меня Нив, — сказала их хозяйка, которая теперь, когда у нее не было фокстерьера, выглядела взволнованной. — Пожалуйста, присаживайтесь, я только что испекла печенье.

— Вы только что переехали и уже печете? — улыбнулась Робин.

— О, я люблю печь, это меня успокаивает, — сказала Нив, отворачиваясь, чтобы взять перчатки для духовки. — Как бы то ни было, сейчас у нас почти все в порядке. Я взяла пару дней отпуска только потому, что мне причитался отпуск.

— Чем вы зарабатываете на жизнь? — спросил Страйк, занявший стул поближе к задней двери, у которой теперь скулил и царапался Бэзил, страстно желая попасть обратно.