Сара Парецки - Смертельный удар
Я не знала, что сказать, и никак не прокомментировала услышанное, ибо поняла, что ничто не заставит ее говорить со мной. Наконец я спросила, в первый ли раз он не ночевал дома.
— О нет, — просто ответила она. — Иногда ему приходилось работать всю ночь. Какие-то презентации и важные встречи с клиентами или что-то в этом роде. За последние несколько месяцев у него было их достаточно. Но он всегда звонил мне.
Я усмехнулась про себя. Мальчик оказался более предприимчив, чем я могла ожидать. Я подумала с минуту и осторожно проговорила:
— Я как раз по одному из этих важных дел, миссис Юршак. Имя клиента — Нэнси Клегхорн. Арт разыскивает некоторые ее бумаги. Не скажете ли вы ему, что они у меня?
Имя Нэнси явно ничего не значило для нее. По крайней мере, она не побледнела, не хлопнулась в обморок и не отпрянула в страхе. Вместо этого она спросила, не могу ли я написать ему записку, поскольку у нее ужасная память и она так беспокоится, что не сумеет верно запомнить имена, как ей кажется. На обороте своей карточки я нацарапала имя Нэнси и короткую приписку о том, что у меня есть ее документы.
— Если что-то выяснится, миссис Юршак, вы сможете оставить мне сообщение по этому номеру. В любое время дня или ночи.
Пока я шла к калитке, она продолжала стоять в дверях, держа руки под передником.
Прошлым вечером мне следовало бы проявить большую настойчивость в разговоре с молодым Артом. Он был испуган. Он знал то, что знала и Нэнси. Так или иначе, мой приход был последним толчком. Он исчез, чтобы избежать ее участи. Или разделил ее участь. Я должна пойти к Мак-Гоннигалу и рассказать ему, что знаю, а точнее, что я подозреваю. Но! Но… на самом деле, у меня нет ничего конкретного. Может, стоит выждать двадцать четыре часа, чтобы дать парню возможность появиться? Если он уже мертв, это ничего не изменит, но если он еще жив, я должна обо всем рассказать Мак-Гоннигалу, чтобы он сумел помочь ему остаться в живых.
Все эти мысли вертелись у меня в голове. В конце концов я отложила принятие решения и поехала обратно в Южный Чикаго, чтобы отвезти документы Нэнси в ПВЮЧ, а затем навестить Луизу. Она обрадовалась, увидев меня, и выключила телевизор. С помощью пульта управления. Лежа, она сжала мою руку своими хрупкими пальцами.
Когда я закончила рассказ о Пановски и Ферраро и их проигранном иске, она, казалось, искренне удивилась.
— Я не знала, что они были так больны, — проговорила она дрожащим голосом. — Я видела их обоих до того, как они умерли, но они ни слова не говорили мне об этом. Не знала, что они предъявляли иск «Ксерксесу». На деле компания отнеслась ко мне по-доброму. Возможно, у ребят был тот же самый случай. Я могла бы понять, если бы они плохо поступили с Джоем — он всегда был проблемой для них. Особенно для девушек, которые отличались легкомыслием. Но старый Стив был честен и прям и не доставлял им хлопот, если ты понимаешь, что я имею в виду. Трудно понять, почему он не добился компенсации.
Я рассказала ей обо всем, что узнала об их болезни, смерти и семейной жизни от миссис Пановски. Слушая меня, Луиза смеялась, перемежая смех приступами мучительного кашля.
— Да, я могла бы кое-что порассказать о Джое. Любая из девушек, работавших в ночную смену, могла бы поделиться такими историями. В первый год своей работы там я даже не знала, что он женат. Когда же я узнала, то указала ему на дверь, можешь поверить. Я бы не потерпела соперницы. Конечно, были другие, не такие разборчивые, а ведь он умел позабавить девушек. Ужас берет при мысли, что они прошли через то, через что я прохожу сейчас.
Мы проговорили до тех пор, пока Луиза не почувствовала, что ее клонит в сон. Она определенно ничего не знала о беспокойстве Кэролайн. Я должна отдать должное своей сестричке — она оберегала свою мать.
Глава 22
ДИЛЕММА ДОКТОРА
Мистер Контрерас в беспокойстве ждал перед домом, когда я появилась. Собака, почувствовавшая его состояние, крутилась у ног. Увидев меня, оба по-своему выразили свою радость: пес завертелся волчком, а его хозяин принялся отчитывать меня за то, что я не сообщила ему заранее свой распорядок дня.
Я обняла его:
— Вы собираетесь отныне все время быть у меня за спиной? Повторяйте себе по двадцать раз на дню: она взрослая девушка и может падать на задницу, если ей так хочется.
— Не шутите так, моя дорогая. Вы же понимаете, мне не следовало бы говорить вам об этом и даже думать не следовало бы, но вы для меня больше, чем моя семья. Каждый раз, когда я вижу Рут, я думаю, почему мы с Кларой не завели себе ребенка. Когда я смотрю на вас, я словно вижу свою плоть и кровь, вот о чем я говорю, куколка. Вы должны быть осторожны. Ради меня и ее королевского высочества… — И он указал на собаку.
Я нехотя улыбнулась.
— Полагаю, что я — вылитая вы, такая же твердолобая и упрямая.
Он задумался на мгновение.
— Ну что ж, куколка, — неохотно согласился он, — вы можете поступать по-своему. Мне это не нравится, но я понимаю вас.
Идя к двери, я услышала, как он сказал собаке:
— Пошла в меня, ты слышала, принцесса?! Она унаследовала это от меня…
Несмотря на свою браваду, я весь день следила, что происходит у меня за спиной, и прежде чем сесть за почту, внимательно осмотрела свою квартиру. Никто не пытался проникнуть через входную дверь с укрепленной коробкой сквозь скользящую решетку черного входа.
Я не могла второй вечер подряд довольствоваться виски и арахисовым маслом. Но и не хотела, чтобы мой сосед с нижнего этажа почувствовал себя вправе суетиться вокруг меня. Как следует заперев дверь, я направилась на Бродвей к «Острову сокровищ», чтобы сделать запасы.
Когда позвонил Макс Левенталь, я запекала куриные окорочка с чесноком. Из-за плохого настроения первое, что я подумала, это — не случилось ли чего с Лотти.
— Нет-нет, она в порядке, Виктория. Но этот доктор, о котором ты спрашивала меня две недели назад, этот Куртис Чигуэлл… он пытался покончить жизнь самоубийством. Ты не знала этого?
— Нет. — Я учуяла запах подгоревшего оливкового масла и, держа в левой руке телефон на длинном шнуре, поспешила к плите, чтобы выключить духовку. — Что произошло? Как вы узнали?
— Было сообщение в шестичасовых новостях. Сестра Чигуэлла обнаружила его в четыре в гараже, пойдя туда за садовыми стульями. Виктория, я чувствую себя очень неприятно в связи с этим. Наинеприятнейшим образом. Две недели назад ты спрашивала его адрес, а сегодня он попытался покончить с собой. Какова твоя роль во всем этом?
Я тут же разозлилась:
— Благодарю, Макс. Я отдаю должное твоему комплименту. Много дней я не чувствовала за собой такой силы.
— Пожалуйста, не вешай трубку с присущим тебе легкомыслием. Ты втянула в это и меня. Я хочу знать, не способствовал ли я проявлению крайнего отчаяния этого человека.
Я пыталась сдержать свой гнев:
— Вы имеете в виду, что я напомнила ему о его безобразном прошлом и дошла до того момента, которого он не мог выдержать и потому откупорил бутылочку с ядом?
— Да, нечто вроде… — Макс был очень серьезен, и его венский акцент слышался сильнее, чем обычно. — Ты понимаешь, Виктория, в своих поисках правды ты нередко вынуждаешь людей встретиться лицом к лицу с вещами, о которых им лучше бы и не вспоминать. Я могу простить тебя за то, что ты проделала с Лотти, — она выносливая и сумеет пережить это. Ты и к себе беспощадна. Но именно потому, что ты очень сильная, тебе не понять, что другие не могут выносить правду.
— Послушайте, Макс. Я не знаю, почему Чигуэлл пытался убить себя. Я не видела медицинского отчета, поэтому я даже не знаю, так ли было дело. Возможно, у него просто случился приступ, когда он заводил автомобиль. Но если это случилось из-за вопросов, которые я задала ему, то я не чувствую ни капли раскаяния. Он участвовал в сокрытии правды относительно «Гумбольдт кэмикел». Что они скрывают, почему и насколько это серьезно, я не знаю. Но это не имеет никакого отношения к его личной силе или слабости. Это касается жизни множества других людей. Если — а это еще очень большой вопрос — так вот, если бы я две недели назад знала, что моя встреча с ним приведет к тому, чтобы включить газ, то, поверьте мне, я сделала бы это снова. — Выпалив все это, я ощутила, что мне трудно дышать и во рту у меня пересохло.
— Я верю тебе, Виктория. И не хочу говорить с тобой в таком тоне. Но должен высказать тебе одну просьбу: забудь обо мне в следующий раз, когда тебе понадобится моя помощь в каком-либо из твоих расследований.
— Хорошо, черт возьми… как тебя там… паршивый святоша! — прокричала я в оглохшую трубку. — Ты думаешь, ты — моя мать? Или само мерило правдивости?
Несмотря на ярость, мне было не по себе. Я подтолкнула Мюррея Райерсона, и он направился к доктору среди ночи. Возможно, они поднажали, и воображение доктора разыгралось, подведя его к мысли о самоубийстве. Надеясь облегчить свою совесть, я пригвоздила редактора криминального отдела к стулу тяжелым обвинением, найдя его в городском отделении «Геральд стар». Он был возмущен: он отправил репортеров, чтобы расспросить доктора о Пановски и Ферраро, но они никогда не позволили бы себе ничего подобного.
