Лео Мале - Солнце встает из-за Лувра
– Вы, несомненно, Нестор Бюрма?
– Он самый.
И открыл мне калитку. Как оказалось, она не была заперта на ключ. Поклонился.
– Очень рад. Доктор Мора,– представился он и протянул мне руку. Я пожал ее. На его лице отражалось печальное выражение, эдакая грусть по заказу, похоронное выражение, подходящее к случаю.
– Бедная мадам Шамбо…– начал он.
– Я знаю. Мадам только что сообщила мне об этом.
Он поспешно сказал:
– В самом деле, разрешите вас представить… Мадам Боллар, самая лучшая подруга нашей бедной покойной. Месье Нестор Бюрма, тоже друг.
Покончив с представлениями, он спросил меня, не хочу ли я видеть мадам Шамбо. Бывают менее скучные зрелища, но я не мог отвертеться от этого посещения и уехать, не почтив взглядом бренные останки старой дамы. К тому же, кроме всяких прочих причин, имело место завещание. Стоило несколько задержаться.
В сопровождении врача и мадам Боллар я вошел в дом.
На постели покоилась владелица «Кактусов» с самшитовыми четками между пальцев, цвет слоновой кости которых особенно выделялся под пламенем свечей, слева от нее сидела старая крестьянка, справа – кюре. Старушка и священник шептали молитвы.
Тихим шагом со шляпой в руке я подошел к ложу смерти.
Моя бывшая клиентка не очень изменилась со времени нашей последней и давнишней встречи.
В то время как я стоял как истукан, разглядывая ее, слова телеграммы бились в моей памяти: «при смерти… желает вас видеть…»
Меня видеть? Зачем?
Сначала письмо. Письмо, которое потерялось. До этой минуты я мог бы поклясться, что оно никогда не было ни написано, ни отослано, но поскольку, приехав, я нашел мадам Шамбо мертвой, что, впрочем, меня не слишком поразило из-за телеграммы: «при смерти», я поверил в существование этого послания Итак, письмо потерялось. А затем была телеграмма-призыв. И вся эта корреспонденция имела целью сообщить мне посмертно, что обещания остаются обещаниями, и что она, мадам Шамбо, их держит, а я стою в завещании на такую-то сумму?
Черта с два! Тут, должно быть, что-то другое.
Я не спускал глаз с холодного, как мрамор, лица, будто оно могло мне выдать свою тайну, да еще при условии, что такая тайна имелась. В течение своей карьеры я не раз убеждался в суетности попыток познать непознаваемое, поэтому после минуты скорбного молчания я дал доктору понять, что был бы не прочь переместиться в более веселое место.
Он отвел меня на кухню в задней части виллы, это оказалось единственным помещением, не погруженным в полумрак.
За окном простирался пейзаж дикой песчаной равнины, метрах в пятистах стоял еще один дом, окруженный кустарником, видимо, мимозами.
Доктор Мора пододвинул мне стул, открыл буфет, потом сундук и, не обнаружив искомого, извинился за бесплодность своих изысканий.
– Я не думаю,– сказал он,– что мадам Шамбо любила крепкие напитки. Во всяком случае, я не обнаружил ничего, чем можно было бы вас угостить. Эта идиотка Софи могла бы нам найти чего-нибудь, но ее нет.
Я раскурил свою трубку.
– Ничего страшного. Выпью в другой день. Надеюсь, что возможности представятся, прежде чем я последую за мадам Шамбо. Скажите, пожалуйста, доктор, это вы послали мне телеграмму, не так ли?
– Да, по просьбе больной.
– Вы знаете мою профессию?
– Кажется, детектив?
– Совершенно верно. Частный детектив. Гм!… Сейчас я не при исполнении, так я по крайней мере думаю, но тем не менее ощущаю какую-то странную нервозность. Это началось, едва я высадился на остров.
– Это морской воздух.
– Возможно… Знаете ли вы, зачем мадам Шамбо хотела меня видеть?
– Она мне не сказала. Знаю, что она вам писала – в это время она уже болела, лежала в постели и была удивлена, не получив от вас ответа. Тогда она попросила меня послать вам телеграмму.
Он немного помолчал и добавил:
– Текст составил я. Она не знала, что скоро умрет, а поскольку я видел, что она очень желает вашего присутствия, то не счел нужным приукрашивать действительность.
– Да… Да… Ей действительно было очень плохо?
– Да, очень плохо.
– Трагический конец был неизбежен?
– Увы!
– А это вас не удивило?
– Никак. Почему этот вопрос?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Безусловно, морской воздух продолжает действовать на мои нервы…
Я поднялся и стал смотреть в окно.
– Видите ли, доктор, как бы мало я ни общался со своими клиентами, у меня создается о них довольно верное мнение.
– Мадам Шамбо была вашей клиенткой?
Похоже, это действительно его удивило.
– Десять лет тому назад,– принялся я объяснять,– я оказал ей услугу – вытащил из одной довольно мерзкой истории ее обожаемого племянника, мелкого, не слишком интересного во всех смыслах волокиту. Тогда мадам Шамбо была вдовой, обладавшей весьма эксцентричными вкусами, но в то же время женщиной рассудительной, которая никогда не действовала легкомысленно. Она, например, пообещала внести меня в число своих наследников, и я уверен, что она сдержала слово.
Доктор Мора улыбнулся.
– Я не читал завещания и мне неизвестно, существует ли оно. Не знаю также, имела ли мадам Шамбо, прежде чем поселиться тут, эксцентричные вкусы. Здесь, в этом забытом углу, она не сделала ни одного жеста, ни одной выходки, которая могла бы кого-либо шокировать. В этой области нам вполне хватает мадам Дорсет.
– Мадам Дорсет?
– Да. Вы знакомы с ней?
– Нет. Кто это? Приятельница нашей общей клиентки?
– О! Нет, ни в коем случае! Мадам Дсрсет – это молодая парижанка, совершенно чокнутая, на мой взгляд, которая сваливается на нашу голову нежданно-негаданно в любой сезон года, устраивается в своем поместье «Ла Пляж»– это единственное место на острове, где есть немного мелкого песка,– и ведет там себя самым скандальным образом.
Я широко раскрыл глаза и посмотрел на врача. Мне подумалось, что он битком набит кучей предрассудков, не свойственных для такого молодого человека. Скандальным образом! Где он только отыскал такие слова?
– Да, скандальным образом,– продолжал он,– живет тут неделю, три недели или пару месяцев, как ей захочется, и принимает у себя друзей – тоже из Парижа, так по крайней мере я предполагаю – таких же несерьезных, как и она. Мадам Шамбо и мадам Дорсет никогда и нигде не встречались, могу дать гарантию. Возвращаясь к мадам Шамбо, можно сказать, что она всегда была женщиной рассудительной. В этом смысле она со своей приятельницей мадам Бол-лар составляли отличную пару, если вы позволите мне так выразиться.
– В таком случае,– сказал я,– не думаю, что она вызвала меня к себе только лишь для того, чтобы убедиться, не прибавил ли я в весе или еще для чего-нибудь в этом роде. По-видимому, она заметила где-нибудь что-то такое, что больше относится к моей компетенции.
Доктор вздрогнул. Потом пробормотал с ошеломленным видом:
– К вашей компетенции? Вы… вы хотите сказать… что она отправила письмо и телеграмму не к другу…, а… к детективу?
– Для нее я всегда был главным образом детективом. Я видел ее в последний раз десять лет назад, и с тех пор она не давала мне о себе знать.
– Это невероятно!
– Так ведь я и работаю в основном в невероятных ситуациях.
– Но это нелогично!
– Я работаю также и в нелогичном. Например, трупы… Поверьте мне, доктор, во всем этом есть что-то непонятное. Вы не обязаны чуять это так, как я. У каждого своя профессия. Кстати, о профессии… тут, в этой смерти, действительно ничего ненормального нет?
– Ничего,– сухо ответил он, по всей вероятности, считая, что меня несколько занесло, если уж говорить о профессиональных привычках.– Ничего. Она умерла вчера. Могла бы умереть сегодня, завтра или позавчера. Ее болезнь…
И он, сломя голову, пустился по той области, где имел преимущество, затопив меня потоком ученых слов, как и Поло-механик, если не считать того, что его объяснения касались более сложной механики.
По ходу дела я постарался найти трещину в его рассуждениях, куда смог бы проникнуть и посеять сомнение в уме врача, но он был убежден в своих словах, и мне пришлось примириться с очевидностью: никакая преступная рука, казалось, не ускорила конец старой дамы.
– Ну что ж,– сказал я, когда он закончил свою лекцию и с торжеством ожидал, чтобы все это отлили в бронзе для дальнейшего серийного изготовления изделий с надписью: «Медицина и Разум, повергающие ниц Бред измышлений».– Что ж! Тем лучше для мадам Шамбо. Это позволит избежать для нее посмертного вскрытия.
– Да. Для нее и для вас. Вам бы рассмеялись в лицо.
– А я не стремлюсь к этому. Тем не менее это случилось бы впервые. Надеюсь, забудем прошлое?
– Забудем.
Он расслабился и, снисходительно улыбаясь, посмотрел на меня – истинный человек искусства, знающий, что его больные имеют свои маленькие слабости.
