Мишель Лебрен - Детектив Франции Выпуск 8
— Но у меня нет револьвера.
— Есть, есть, тот самый, что ты мне как–то показывал! Дай мне его, умоляю тебя.
Фредди не мог, не потеряв лица, признаться сестре, что револьвер, которым он хотел произвести впечатление, был всего лишь банальным портсигаром.
— У меня его больше нет. Продал.
Эвелин вскочила с постели, надела туфли и, сильно хлопнув дверью, удалилась. Фредди недоуменно пожал плечами. Крутые парни вопросов никогда не задают.
Эвелин бежала, ничего не видя перед собой, и столкнулась с отцом, Гастоном Беррьеном. Тот выходил из ванной, благоухая лосьоном с запахом папоротника. Он поймал дочь в объятия и нежно спросил:
Что с тобой, малышка?
Отец, о отец! Если бы ты знал… — простонала она. Он подтолкнул её в свою комнату, где пахло погасшей сигарой.
— Ну хватит, хватит, лапушка. Ты сейчас расскажешь своему папочке о своей неизбывной печали.
Не в состоянии вымолвить ни слова, она, роняя слезы на ковер, кивнула головой. Отзывчивый Гастон протянул платок, и она уткнулась в него.
— Ты знаешь, отец, у меня горе! — воскликнула она.
Гастон Беррьен догадывался об этом. Но он хотел знать, до какой степени оно было непоправимым. Он стал допытываться об этом у дочери, которая только и ждала, кому бы выплакаться.
— Отец, у меня есть возлюбленный. Я люблю его.
Он молчал, ограничившись тем, что вставил в рот предварительно увлажненный конец сигары, запалив её с помощью газовой зажигалки.
Эвелин, ступив на путь исповеди, не могла более молчать. Ей казалось, что, признаваясь во всем отцу, она внутренне очищается.
— Его зовут Ги Тайней, он красив… Она принялась в лирических тонах описывать своего неверного возлюбленного, но отец прервал ее:
— Это сын бывшего политического деятеля?
— Да. Он блондин…
Но было очевидно, что перечисление физических достоинств сына Таннея никоим образом не волновало Гастона Беррьена.
— Давно ты его знаешь?
— Уже целый месяц. Он высокого роста…
— Часто с ним виделась?
— Ежедневно. У него голубые глаза…
— Так ты прогуливала занятия в лицее?
Эвелин слишком поздно заметила свою оплошность. В глазах сурового Гастона Беррьена иметь возлюбленного ничего не значило по сравнению с пропущенными ради свиданий занятиями. Она опять расплакалась.
— Видишь ли… иногда да… когда были уроки черчения, физкультуры…
— Ну и что дальше? Он что, не любит тебя, твой Ги?
— Да нет, любит, даже не знаю, как сказать… Ты лучше сам посмотри, что я получила.
Робким жестом она протянула отцу записку, который взял её кончиками пальцев, как нечто сугубо грязное, и прочитал. После чего заметил:
— Но это же анонимка. Никаких сомнений.
Эвелин смотрела на него. Она всецело ему доверяла. Отец был мужчиной, ничего не боялся. Он ей поможет. Торговец головными уборами понял состояние дочери и сказал:
— Хорошо, есть только одно решение: поехать на место и проверить, соответствует ли действительности то, о чем говорится в письме. Если это подтвердится, ты сама убедишься, что этот парень тебя недостоин и что он злоупотребил твоей наивностью, не так ли?
— Но это же неправда, отец! Этого не может быть!
— Дорогая, ради тебя я готов на это. Но я считаю, что за каждой анонимкой что–нибудь да кроется. В конце концов, посмотрим, что получится. Я свезу тебя в Сюси–ан–Бри после ужина. Брату, матери — молчок. Ей ни к чему волноваться из–за этой плачевной истории. Но ты пообещаешь мне больше не пропускать занятия ради этого парня, не так ли?
— Обещаю тебе, отец.
Внезапно в голову Гастона Беррьена пришла поразившая его мысль. Он воскликнул:
— Постой–ка! Надеюсь, между ним и тобой дело не дошло до крайней черты?
Заалев от смущения, Эвелин опустила голову. Отец встряхнул ее:
— Отвечай, несчастное создание! Что было между вами?
— Сегодня после обеда…
Ей стало стыдно. И вес же надо было выкладывать все.
— Что произошло сегодня после обеда? Говори! Девушка чуть слышно пролепетала:
— Он меня поцеловал в губы.
И она разразилась слезами, не заметив, что отец с облегчением вытирает платком вспотевший от волнения лоб
* * *
Машина Гастона Беррьена бесшумно остановилась перед решеткой, затерявшейся в зарослях неухоженного сада виллы. Гастон вышел из авто, поправил на голове шляпу — «Только от Беррьена» — и сделал дочери знак следовать за ним. Эвелин вцепилась в сиденье:
— Нет, отец, я не хочу туда идти.
— Надо, дочка, надо. Ведь ты для того сюда и приехала.
Она шла за ним, роняя на ходу слезы, зябко кутаясь в наброшенную на плечи меховую куртку, подаренную дядей Филиппом в день её восемнадцатилетия. Гастон был уже у решетки и поворачивал входную ручку.
— Не заперто. Твой молодой человек не позаботился даже о мерах предосторожности.
В саду под ногами хрустел гравий. Эвелин испуганно ахнула, заметив стоявший перед домом «ягуар» Ги. Но она взяла себя в руки. На этот раз она хотела знать правду. На какой–то момент она залюбовалась стройным силуэтом своего отца, безукоризненным кроем его костюма, элегантностью плотно надвинутой на лоб шляпы, решительной походкой. Да, она чувствовала, что была бы способна влюбиться в такого мужчину, как отец. Луна, до сих пор кое–как освещавшая сад, окончательно скрылась за облаками. Гастон посмотрел на часы, подняв их к глазам. Он прошептал:
— Без десяти десять.
Внезапно он сбился с шага, а затем и вовсе остановился. Подошла Эвелин. Он смотрел на темный фасад.
— Ну и что ты теперь будешь делать, отец?
— Еще ве знаю. Дай подумать и не шуми.
Вздрогнув, она ещё плотнее запахнула куртку. Залаяла собака. Снова выглянула луна. Недалеко, пыхтя и посвистывая, прокатил поезд. Где–то на колокольне часы величаво отбили десять ударов. В одном из окон нижнего этажа зажегся свет. Гастон Беррьен облегченно вздохнул и потянул дочь за собой.
Они приблизились к фасаду и заглянули в освещенное окно. Внутренние тюлевые занавески не мешали отчетливо и в малейших деталях видеть все происходившее в комнате. Подвесная четырехламповая люстра освещала самые дальние закоулки помещения. Его стены были оклеены обоями в желтый цветочек. Направо была дверь. Слева виднелся бар. В центре прямо под окном стоял диван, обтянутый красным репсом. А на диване…
На диване ужасного вида старуха не моложе тридцать лет, безобразная блондинка с отталкивающими ярко–красными губами, вырядившаяся в прозрачный черный пеньюар, под которым угадывались чудовищной величины груди, отвратительно терлась о Ги, без галстука и в одной рубашке, которому, судя по всему, эта омерзительная ситуация была по душе.
Эта отвратительная женщина — точная копия Джейн Мэнсфилд — ласково поглаживала голову юноши, который не только не противился этому, а напротив, смеялся, как последний болван.
Эвелин услышала, как кто–то присвистнул рядом с ней. Это был отец, который, чтобы лучше видеть, даже приподнялся на цыпочки. Она потянула его за рукав:
— Отец, уйдем отсюда, прошу тебя.
— Ну уж нет, — взъерепенился Гастон. — Это тот самый парень, с которым ты знакома?
— Да, — стыдливо призналась Эвелин.
— Превосходно. Оставайся здесь. Сейчас я скажу пару ласковых этому красавчику.
Подчинившись воле отца, Эвелин продолжала невольно наблюдать за развернувшейся в комнате сценой. Теперь уже Ги, склонившись над женщиной, вдыхал с глупым видом запах её волос и держал её за руку. От легкого движения у блондинки распахнулись полы пеньюара, обнажив гладкую, блестевшую на свету ногу.
— Чудовищно, — прошептала Эвелин.
Внезапно картина резко изменилась. Расположенная справа дверь открылась, и Эвелин увидела появившегося на пороге отца. После первых же сказанных им слов Эвелин осознала, что может все прекрасно расслышать, и навострила уши. У Гастона Беррьена, неподвижно стоявшего в проеме в своей плотно надвинутой на лоб шляпе, играла на губах презрительная улыбка. Он сказал:
— Извините, что я нарушаю вашу милую встречу, но это ненадолго.
Если бы на середину дивана в эту минуту упал космический спутник, это произвело бы меньший эффект. Ги вскочил на ноги, пытаясь подтянуть узел отсутствующего галстука, а блондинка, громко вскрикнув, упала в обморок, использовав ситуацию, чтобы выставить на обозрение и вторую оголенную ногу.
— М–месье! — промямлил Ги.
— Позвольте представиться: Гастон Беррьен, продавец головных уборов. Отец той самой девушки, с которой вы вот уже в течение месяца встречаетесь.
— Рад познакомиться, месье, — пролепетал Ги.
— А я нет, месье. Я доволен, что застал эту сцену, которая высветила всю правду в отношении тех чувств, которые вы питаете к моей дочери. Не стоит уточнять, что отныне вы её больше никогда не увидите, иначе я буду вынужден довести сегодняшний инцидент до сведения вашего отца. Это сначала. А потом и до более широких кругов общественности. Вы поняли меня, не так ли?
