Рик Риордан - Тустеп вдовца
— Баррера, — улыбнувшись, поздоровался я. — Что новенького, Сэм?.. Заходил получить кое-какие сведения у конкурента?
Сэмюель Баррера, старший региональный директор «Ай-Тек, секьюрити энд инвестигейшн», не улыбнулся мне в ответ. Я уверен, что в жизни Барреры наверняка случались моменты, когда он улыбался, и так же точно не сомневаюсь, что он постарался стереть с лица земли всех свидетелей данного события. Кожа вокруг его глаз была на два тона светлее, чем на лице, и на ней остались вечные круги, которые он приобрел, потому что много лет носил темные очки агента ФБР до того, как перешел работать в частный сектор. Он оставил темные очки в прошлом, необходимость в них отпала, поскольку их холодная непроницаемость проникла прямо в роговицу его глаз.
Баррера с легким отвращением посмотрел на меня и следом наградил точно таким же взглядом Джема. Малыш улыбнулся и спросил, не хочет ли дяденька посмотреть фокус. Видимо, тот не хотел, потому что снова взглянул на меня и заявил:
— Я разговариваю с Эрейни.
— Ну, тогда пока, еще увидимся.
— Возможно.
Баррера сказал это так, будто соглашался, что больную лошадь необходимо пристрелить. Не говоря больше ни слова, он прошел мимо меня, сел в свой желто-горчичный «БМВ» и укатил.
Я стоял и смотрел на перекресток 410-й и Бланко, пока Джем не потянул меня за рукав и не напомнил, где мы находимся. Мы вошли в ресторан.
До того момента, когда здесь соберется толпа служащих на ленч, оставалось еще два часа, но Маноли уже стоял за столом на кухне и срезал узкие полоски с громадной колонны из мяса ягненка. У меня сложилось впечатление, что всякий раз, когда я сюда захожу, мясная колонна становится все более тощей, а Маноли толстеет.
Внутри ресторана невероятно вкусно пахло поджаренным на гриле луком и свежими пирогами со шпинатом и фетой. Совсем непросто создать средиземноморский уголок в торговом центре, но Маноли сделал все, что мог, — побелил стены, повесил парочку туристических плакатов прямо из Афин и греческие музыкальные инструменты, а на столах стояли бутылочки с оливковым маслом. Впрочем, сюда приходили вовсе не ради интерьера.
Эрейни сидела на табурете у стойки бара и разговаривала с Маноли на греческом. Она была в туфлях на высоких каблуках и платье-футболке, черном, разумеется. Когда я вошел, она посмотрела в мою сторону, подняла худую руку и влепила воздуху пощечину, словно это было мое лицо.
— Ага, явился, — сказала она с отвращением, но ни к кому определенному не обращаясь.
Маноли ткнул в мою сторону тесаком и улыбнулся.
Джем подбежал к мамочке и обнял ее ногу. Эрейни умудрилась взъерошить ему волосы и сказать, что он хороший мальчик, не изменив смертоносного выражения лица, направленного в мою сторону.
Единственное, что есть у Эрейни большого, это глаза. Они огромные, с темной радужной оболочкой, почти как у какого-нибудь жука, но такие глубокие, что совсем не кажутся смешными. Все остальное в ней маленькое и жесткое — черные волосы, худое тело под легким платьем, руки, даже рот, когда она хмурится. Как будто ее собрали из кусочков вешалок для одежды.
Эрейни соскользнула с табурета, подошла ко мне и еще сильнее нахмурилась. С каблуками ее рост составляет пять футов, но я еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь сказал про нее, что она коротышка. Все, что угодно, только не это.
— Ты получила мое сообщение по телефону? — спросил я.
— Получила.
— Чего хотел Баррера?
— Давай сядем за столик, — сказала она мне.
Мы уселись за столик, Маноли посадил Джема на барную стойку и заговорил с ним по-гречески. По моим сведениям, Джем не знал греческого, но, похоже, сей факт не волновал ни того, ни другого.
— Ладно, давай детали, — велела мне Эрейни.
Я рассказал ей, как провел утро. Примерно где-то на середине доклада она принялась отрицательно качать головой и не останавливалась, пока я не закончил.
— Не верю, — заявила она. — Интересно, как тебе удалось уговорить меня дать тебе это дело?
— Сработало мое мужское обаяние.
Эрейни сердито посмотрела на меня.
— Ты симпатичный парень, милый, но не настолько.
Она улыбнулась и посмотрела в окно на свой офис, но никто не ломился в дверь «Агентства Эрейни Манос» и перед ним не выстроилась очередь страждущих получить помощь от детектива греческого происхождения.
— Что делал здесь Баррера? — повторил я свой вопрос.
Эрейни снова врезала воздуху пощечину.
— Не обращай внимания на этого придурка, милый. Ему просто нравится за мной присматривать и проверять, не отнимаю ли я у него клиентов.
Она этим гордилась, и я кивнул, будто поверил, что именно так все и обстоит. Можно подумать, Баррере нужны дела о разводах и проверки служащих, чтобы оставаться на плаву. Как будто ему мало контрактов на охрану половины компаний в городе.
Я в миллионный раз посмотрел на Эрейни и попытался представить ее в те времена, когда конкуренция действительно существовала — тогда ее муж Фред Барроу был жив и возглавлял агентство, Эрейни звалась на английский манер Ирэн и выполняла роль помощницы мужа, довольно известного частного детектива. Но все это происходило до того, как она выстрелила Барроу в грудь, после чего он стал в некотором смысле мертвым.
Судья объявил, что это была самооборона. Ирэн сказала: «Прими, Боже, его душу», обналичила акции мужа и уехала на родину, откуда вернулась через год уже под именем Эрейни (отлично рифмуется с Трансильванией) Манос, являя собой очень греческую мать усыновленного ею боснийца и мусульманина, которого назвала в честь героя какого-то романа. Она снова открыла агентство, принадлежавшее раньше ее мужу, и стала расследовать дела так, будто это написано ей на роду. Однако ее бизнес постепенно и неуклонно катился под гору.
Два года назад, когда я вернулся в город и подумывал о получении лицензии частного детектива, один из приятелей моего отца, служивших в департаменте полиции, который не знал, что Барроу умер, посоветовал мне обратиться к нему, сказав, что тот занимает в своем деле второе место и у него есть чему поучиться. Первым был Сэм Баррера.
После того как нам с Сэмом не удалось договориться, я отправился в офис Фреда Барроу и через тридцать секунд обнаружил, что моей наставницей будет Эрейни.
«Мистер Барроу здесь?»
«Нет, он был моим мужем. Мне пришлось его пристрелить».
— Значит, с делом Кирнс покончено, — сказала Эрейни. — У тебя сколько осталось… двадцать часов?
Я колебался пару секунд.
— Джем говорит, десять.
— Всего десять? Двадцать. В любом случае у нас полно других дел.
— Ты сказала, что я могу заняться этим.
Эрейни постучала по пластиковой поверхности стола с таким звуком, будто ее пальцы состояли из одних только костей.
— Я сказала, что ты можешь попробовать, милый. Совершено убийство — конец истории. Теперь делом будет заниматься полиция.
Я уставился на фотографию Афин, висевшую у нее за спиной.
— Ты ведь не собираешься возвращаться к старому разговору? — вздохнув, поинтересовалась Эрейни.
— Какому разговору? Хочешь напомнить, как ты сказала, что не можешь ничего мне заплатить на этой неделе, а потом попросила поработать нянькой?
Ее глаза потемнели.
— Нет, милый, я о разговоре про причины, по которым ты хочешь заняться частным сыском. Ты провел несколько лет в Сан-Франциско, где выкручивал людям руки по заказу сомнительной юридической компании, и теперь думаешь, будто можешь быть детективом? Ты считаешь, что слишком хорош для рутинной работы, и желаешь заниматься только тем, что тебе интересно?
— Ты совершенно права, мне совсем не хочется снова затевать этот разговор, — ответил я.
Эрейни пробормотала что-то по-гречески, но наклонилась ко мне через стол и на середине предложения перешла на английский.
— …вот что я тебе скажу. Ты считаешь себя крутым парнем, раз вернулся к нам со степенью доктора философии из Беркли, или что там еще ты получил. Хорошо. Думаешь, быть стажером ниже твоего достоинства, потому что ты некоторое время работал на улицах. Пусть так.
— Ты не забыла, что это я научил тебя трюку с суперклеем?
На сей раз она замахала двумя руками, будто решила дать по пощечине людям, сидящим по обе стороны от нее.
— Ладно, ты действительно показал мне одну полезную штуку. Ты решил стать частным детективом, потому что твой отец был копом, — хорошо. И считаешь, что время от времени можешь заниматься какими-то делами бесплатно, в виде благотворительности — отлично. Только так на жизнь не зарабатывают. У нас тяжелая профессия, но мы стараемся этого не замечать, и, по большей части, она не затрагивает наши личные интересы. Мы по восемь часов сидим в машине, мечтая о туалете, и фотографируем какого-нибудь ублюдка, потому что другой ублюдок нам заплатил. Мы разбираемся в поступках, совершенных давным-давно, и разговариваем с наводящими тоску служащими бюро кредитной информации, которых даже симпатичными нельзя назвать. Мы стараемся не раздражать полицию, иными словами, пытаемся держаться подальше от ситуаций, когда кого-то убивают. Да, много денег мы не имеем, и, да, иногда нам приходится брать с собой ребенка. Короче говоря, я имею в виду все то, что обеспечивает нас хлебом с маслом. Не знаю, в состоянии ли ты принять условия игры, милый. Пока еще не знаю.
