Избранные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Дашкова Полина Викторовна

Михаил Владимирович не преминул воспользоваться изумлением и трепетом главного врача. Лазарет получил несколько партий лекарств, инструментов, шовных и перевязочных материалов, и почти ничего не исчезло. Профессор пугал Смирнова комиссиями, инспекциями, не давал ему успокоиться и начал потихоньку хлопотать об увольнении завхоза Добрюхи.

Петя навещал своего приятеля каждый вечер. Они шептались о чем-то. Однажды Таня оказалась рядом и заметила, что Кудияров через лупу разглядывает какие-то документы.

– Похоже на дореволюционные паспорта, – сказала она Михаилу Владимировичу, – наверное, ты прав. Эти двое собираются удрать за границу.

– Отлично. Я рад за них.

В пятницу утром, заглянув в палату, Михаил Владимирович увидел, что больной держит на коленях раскрытую жестяную коробку из-под печенья. Внутри, на черном бархате, лежала изящная статуэтка пеликана, отлитая из темного металла. Небольшой костяной кинжал с пятиконечной звездой на рукояти. Какие-то ключи, брелоки, миниатюрные молоточки и нечто, напоминающее нижнюю челюсть человеческого черепа.

– Необходимо, чтобы эти предметы находились со мной рядом, когда вы будете производить вливание, – спокойно пояснил Кудияров.

Михаил Владимирович не возражал.

– И еще, у меня к вам просьба, профессор. Как-нибудь убедите фельдшерицу Чирик уйти домой, хотя бы на одну ночь.

– Нет уж, Григорий Всеволодович, я не возьмусь, увольте. Это только вам по силам.

Вечером, часам к девяти, явился Петя. Красный, потный, он пронесся по коридору, влетел в палату, ни с кем не здороваясь, захлопнул дверь.

Минут через десять в палату сунулась Аграфена и тут же выскочила как ошпаренная.

– Я только хотела попрощаться, пожелать спокойной ночи, – всхлипывала она в ординаторской, – я ухожу домой, спать, которые сутки уж на ногах, ради него, а он на меня кричит, грубо, матерно.

Петя покинул палату через полчаса, сильно хлопнув дверью. Заглянул в ординаторскую, вызвал Михаила Владимировича в коридор, сопя, пряча глаза, спросил:

– Как долго он должен будет лежать потом, после этой вашей процедуры?

– Не знаю. Все зависит от индивидуальной реакции организма. Но в любом случае, не меньше недели он должен оставаться под наблюдением.

– Черт! – крикнул Петя и болезненно сморщился. – Слушайте, а быстрее нельзя?

– Нет. Нельзя. Я объяснял и ему, и вам. Впрочем, еще не поздно отказаться. Григорий Всеволодович может уйти хоть сию минуту.

Петя метнулся назад, к палате, прошел несколько шагов, но остановился, махнул рукой, злобно выругался и ушел прочь, не попрощавшись.

К одиннадцати стало тихо. Больница засыпала. В палатах гасили лампы. В приемном отделении дремал за столом дежурный. Ночные санитары играли в дурачка.

Михаил Владимирович вышел во двор. Из-за того что Москва погружалась во мрак, ясными ночами звезды казались ярче. Такие звезды бывают только за городом, над чистым полем, над лесом. Полная розовая луна висела над головой. Михаилу Владимировичу всегда чудилось в ней одно и то же милое женское лицо. Луна для него была похожа на няню Авдотью Борисовну, конечно, не теперешнюю высохшую старушку, а какой она была когда-то, в его детстве. Круглые щеки, платок надвинут на лоб. Улыбка, особенная, таинственная, шепот, как шорох ночных листьев: «Сказку тебе, Мишенька? Ну, так и быть, слушай».

Михаил Владимирович вдохнул полной грудью чистый ночной воздух. Часов у него не было, однако время он отлично чувствовал. Без двадцати минут полночь. Пора.

В вестибюле его встретила Таня.

– Папа, куда ты пропал? Чекист беснуется.

– Ничего, подождет. Ступай в процедурную, приготовь капельницу с изотоническим раствором.

– Подожди, – Таня схватила его за руку, – ты можешь ответить мне на один вопрос, только не сердись, пожалуйста.

– Хорошо, Танечка, постараюсь.

– Я точно знаю, что ты ввел препарат Лидии Петровне. Я почти уверена, что есаула ты тоже спас именно таким образом. Неужели ты собираешься сделать вливание Кудиярову?

– Умница ты моя. – Михаил Владимирович тихо рассмеялся и погладил Таню по голове. – Зачем ты задаешь вопросы, если сама все знаешь?

– Папа, ты с ума сошел? Не делай этого, очень тебя прошу, ты потом не простишь себе.

– Разумеется, не прощу. Я все-таки врач, а не убийца.

– Если ты будешь вводить препарат ворам и убийцам, ты станешь как они. Неужели ты не понимаешь, стоит только начать, и они все захотят! Это не удастся сохранить в секрете. Представь, что получится! Повалит толпа чекистов, комиссаров, их жен, любовниц, родственников. Тебе будут грозить револьвером, подвалом Лубянки, пытками, и ты никому отказать не сумеешь.

– Да, мне это снится иногда. Один из постоянных моих ночных кошмаров в последнее время.

– И ты намерен превратить этот кошмар в реальность? Честное слово, лучше бы комиссар Шевцов перебил все твои склянки, лучше бы ничего не осталось от этих проклятых цист!

Она не кричала, но голос ее дрожал, глаза светились в полумраке, казались огромными и невероятно синими. Михаил Владимирович обнял ее, поцеловал в макушку, прошептал:

– Вроде бы взрослая, разумная, замужняя дама, сильный самостоятельный человек, так мудро воспитываешь Мишеньку, уже неплохо знаешь медицину. Ну, успокойся, посмотри на меня. – Он достал платок, вытер ей слезы.

Несколько секунд она молчала, шмыгала носом, хлопала мокрыми ресницами, наконец чуть слышно произнесла:

– Да, папа. Я поняла. Капельницу с изотоническим раствором.

Электричества в больнице ночами давно уж не было. В палате чекиста горели три керосиновые лампы, но, кроме того, на тумбочке стоял подсвечник в виде черепа, и в нем толстая церковная свеча. Кудияров лежал, скрестив руки на груди. В одном кулаке он сжимал статуэтку пеликана, в другом костяной кинжал со звездой. Остальные магические предметы были разложены на подоконнике. Койка стояла как раз напротив окна, и луна смотрела прямо в лицо Кудиярову.

– Я готов, профессор, – сказал он, не поворачивая головы.

– Хорошо, Григорий Всеволодович, только вы вот эти ваши важные предметы пока на тумбочку положите. Руки должны быть свободны.

Кудияров неохотно приподнялся. Покосился на профессора, пеликана поцеловал в клюв, звезду на рукояти кинжала приложил ко лбу и быстро прошептал что-то. Михаил Владимирович тактично отвернулся.

Вошла Таня. В руках у нее была банка капельницы. Профессор незаметно подмигнул ей. Таня закрепила банку на штативе у кровати. Кудияров осторожно повернул голову, искоса взглянул на мутную жидкость в банке и хрипло спросил:

– Все? Теперь можно начинать?

– К сожалению, пока нельзя.

– Как – нельзя? До полуночи семь минут! В чем дело?

– Я не говорил вам, но мне казалось, вы достаточно умны, чтобы понимать такие вещи без слов – профессор грустно вздохнул. – Боюсь, ничего у нас не получится.

За окном послышался звук мотора. Свет фар мягко скользнул по стеклу открытой створки, по стене. Таня выглянула в окно, подошла к Михаилу Владимировичу, тронула его за руку, испуганно прошептала:

– Папа…

– Ступай, Таня, тебе пока рано присутствовать, – сказал Михаил Владимирович, – ступай в ординаторскую, ты нам мешаешь.

Она растерянно кивнула и вышла, бесшумно прикрыв дверь. Звук мотора за окном затих.

– Ну, теперь уж можно? – спросил Кудияров.

– Нет.

– Три минуты до полуночи! Что происходит?

– Григорий Всеволодович, я чувствую непреодолимое препятствие, я чувствую холод, где-то здесь, в районе вашей головы.

– Я не понимаю! – отчаянно крикнул Кудияров. – Какой холод? Начинайте сию секунду!

– У вас под подушкой холодный металл, – произнес профессор страшным шепотом, – он символизирует нечто обратное тому, что мы с вами намерены делать. Металл излучает смерть. Смотрите, луна уходит, ваш пеликан темнеет, в растворе появляется серый осадок.

Не дожидаясь, пока чекист опомнится, Михаил Владимирович сунул руку под подушку, вытащил револьвер и быстро спрятал его в карман халата.