Кормак Маккарти - Старикам тут не место
Придурок он сосед этот.
Да? Я виделся с ним сегодня утром и он не показался мне придурком.
Официантка принесла кофе. Демарко насыпал четверть чашки сахару и сидел помешивая ложечкой.
Тебе известно что этот человек перед тем как попал в аварию убил женщину в двух кварталах оттуда?
Да. Но тогда я этого не знал.
А тебе известно сколько людей он убил?
Я ничего о нем не знаю.
Он показался тебе высоким?
Не очень. Скорей среднего роста.
Он был в сапогах?
Да. Кажется в сапогах.
И что за сапоги?
Кажется из страусиной кожи.
Дорогие сапоги.
Да.
Кровь у него сильно текла?
Не знаю. Он был в крови. Голова порезана.
Что он тебе сказал?
Ничего.
А ты что сказал ему?
Ничего. Просто спросил как он.
Подумал что он может умереть?
Ничего я не думал.
Белл откинулся на спинку сиденья. Повертел солонку. Потом поставил ее на место.
Скажи мне с кем ты был.
Ни с кем я не был.
Белл разглядывал мальчишку. Тот пренебрежительно цыкнул языком. Взял чашку отпил глоток и поставил на стол.
Не желаешь мне помогать, да?
Я все сказал что знаю. Вы же видели протокол. Больше мне нечего вам сказать.
Белл посидел глядя на мальчишку. Потом встал взял шляпу и вышел из кафе.
Утром он пошел в школу и учитель Демарко назвал ему несколько имен. Первый с кем он говорил захотел узнать как он нашел его. Рослый мальчишка сидел сложив руки на груди и уставясь на свои теннисные туфли. Туфли наверное четырнадцатого размера на носках которых фиолетовыми чернилами было написано «левая» и «правая».
Что-то вы оба утаиваете.
Мальчишка помотал головой.
Он угрожал вам?
Нет.
Как он выглядел? Это был мексиканец.
Вряд ли. Просто смуглый.
Вы его боитесь?
Я не боялся пока вы не появились. Черт, шериф, понимаю не надо нам было брать тот проклятый пистолет. Ну сглупили мы. Но я не стану сваливать на Дэвида будто это была его идея пусть даже это и так. Я уже большой чтобы отвечать за себя.
Да, ты уже большой.
Все было так жутко. Те мертвые парни в машине. Меня теперь привлекут?
Что еще он сказал вам?
Мальчишка оглядел школьный буфет где они сидели. Он был готов расплакаться.
Больше такого не повторится. Честное слово.
Что он сказал?
Он сказал что мы его не видели. Дал Дэвиду сотенную.
Сто долларов?
Да. Дэвид отдал ему свою рубашку. Чтобы сделать перевязь для руки.
Белл кивнул.
Ясно. А как он выглядел?
Среднего роста. Обычного сложения. Похоже что в хорошей форме. Лет наверно за тридцать. Волосы темные. Не знаю, шериф. Человек как все.
Как все, повторил Белл.
Мальчишка глядел на свои туфли. Потом поднял взгляд на Белла.
Нет не как все. То есть внешне ничего особенного. Но чувствуешь что с таким лучше не связываться. Если что скажет подальше не пошлешь. Сломанная кость проступает под кожей а ему хоть бы что.
Ну хорошо.
Меня теперь привлекут?
Нет.
Спасибо, шериф.
Никогда не знаешь как все обернется, а?
Нет сэр, откуда. Но это мне урок. Если хотите знать.
Именно. А Демарко по-твоему извлек из этой истории какой-нибудь урок?
Мальчишка помогал головой.
Не знаю. Я не могу говорить за Дэвида.
XI
Я поручил Молли разыскать его родственников и мы наконец нашли его отца в Сан-Сабе. Я отправился туда в пятницу вечером и как помнится еще подумал что бессмысленно туда ехать однако поехал. Предварительно позвонил ему. Судя по голосу он не горел желанием видеть меня но сказал что так и быть приезжайте вот я и поехал. В Сан-Сабе переночевал в мотеле а утром был у него дома.
Его жена умерла несколько лет назад. Мы уселись на крылечке пили чай со льдом и небось так бы до сих пор и сидели не заговори я первым. Он был постарше меня. Может лет на десять. Я собственно для того и приехал чтобы кое-что рассказать. О его сыне. Как все произошло. Он сидел и кивал. Сидел в качалке и легонько покачивался вперед и назад держа стакан с чаем на колене. Я не знал что еще добавить и просто замолчал и мы долго так сидели. А потом он сказал, и он не глядел на меня глядел перед собой на двор и сказал:
Он был лучшим стрелком какого я когда-либо видал. Стрелял без промаха.
Что тут ответишь?
Во Вьетнаме был снайпером.
Этого я не знал, сказал я.
Наркотиками он не занимался.
Нет сэр. Не занимался.
Он кивнул. Сказал:
Не так был воспитан.
Не сомневаюсь.
На войне были?
Воевал. В Европе.
Понятно. Ллуэлин как вернулся домой навестил семьи нескольких его друзей которым не случилось вернуться. Но потом перестал ходить. Не знал что сказать им. Признался мне что видит как они жалеют что он не погиб там. Это по лицам видно. Вместо их любимых сыновей, понимаете.
Да. Я могу их понять.
Я тоже. Но дело еще в том что они там творили. Мы ничего подобного на войне не делали. Или очень редко. Он избил парочку этих хиппи. Те плевали в него. Называли убийцей детей. У многих парней которые оттуда вернулись до сих пор проблемы. Поначалу я считал, это оттого что за ними не стояла страна. Но теперь думаю что дело еще хуже. Их страна была расколота. Она и сейчас расколота. Это была не вина хиппи. И не вина мальчишек которых туда послали. Восемнадцати- да девятнадцатилетних.
Он обернулся и посмотрел на меня. И я подумал что за эти несколько минут он сильно постарел. Глаза постарели. Он прибавил:
Люди скажут вам что это Вьетнам поставил страну на колени. Но я в это никогда не верил. Она уже была нездорова. Вьетнам стал просто последней каплей. Нам нечего было дать им с собой когда мы посылали их туда. Если б мы послали их без винтовок не знаю намного ли было бы хуже. Нельзя вот так отправляться на войну. Нельзя идти на войну без Бога в душе. Не знаю что будет когда случится новая. Просто не знаю.
Вот так мы поговорили. Я поблагодарил его за то что он не пожалел на меня времени. Назавтра был мой последний день на службе и надо было о многом подумать. Проселочными дорогами я вернулся на шоссе I-10. Доехал до Чероки и свернул на 501-е. Я пытался оглянуться на свое прошлое но иногда оно просто еще слишком близко. Целая жизнь нужна чтобы по-настоящему себя понять и даже тогда можешь ошибиться. А ошибиться мне не хотелось. Я думал о том почему меня потянуло в полицейские. С одной стороны во мне всегда жило желание руководить. Покоя не давало. Чтобы люди подчинились мне. А с другой стороны просто хотелось каждого тонущего втащить обратно в лодку. Если бы я старался что-нибудь улучшить то улучшение наступило бы. Думаю мы, все мы плохо подготовлены к тому что на нас надвигается не важно какую форму оно принимает. И что бы это ни было мне кажется у нас недостаточно сил противостоять ему. Эти старики с которыми я разговариваю, если б я сказал им что придет время когда на улицах наших техасских городов появятся люди с зелеными волосами и костями в носу говорящие на языке которого понять невозможно, они бы просто не поверили. А если сказать им что это будут их собственные внуки? Да, такие вот знаки и чудеса и неведомо откуда все взялось. И неведомо как с этим бороться. Было у меня чувство что смогу хотя бы что-то исправить но теперь такого чувства просто больше нет. Я чувствую то же что старики с которыми разговаривал об этом. Что лучше уже не станет. Я должен защищать то во что теперь не верю так как когда-то. Должен верить во что-то с чем больше не могу соглашаться так как прежде. Вот в чем дело. И прежде-то у меня не получалось. А теперь я увидел все совершенно ясно. Увидел множество таких кто отступил от своей веры. Меня заставили увидеть это снова и заставили увидеть себя. К лучшему или к худшему не знаю. И не знаю даже стоит ли советовать вам идти служить в полицию как я хотя раньше не сомневался бы. Если сейчас я лучше разбираюсь в жизни то это далось мне немалой ценой. Очень немалой. Когда я сказал ей что подаю в отставку она сперва не восприняла это буквально но я объяснил что действительно ухожу со своего поста. Мол, надеялся что люди этого округа окажутся достаточно благоразумны чтобы даже не голосовать за меня. Мол, не чувствую себя вправе брать их деньги. Она говорит, ты ведь это не серьезно а я ей: Нет совершенно серьезно. С этой моей работой у нас шесть тысяч долларов долгу и я не знаю как мы будем выкручиваться. Помолчали оба. Я не представлял что она так расстроится. Наконец говорю ей: Лоретта, я больше не могу на этой работе. А она улыбнулась и сказала: Ты хочешь уйти пока находишься наверху? И я ответил: Нет мэм я просто хочу уйти. Ни на каком я к черту ни наверху. И никогда не буду.
