Виктор Каннинг - Рука-хлыст
— Герр Стебелсон может устроить это.
— В таком случае позвони, пожалуйста, ему или Малакоду и попроси их послать человека в Мюнхен, в аэропорт, прямо сейчас, чтобы, если удастся, он проверил вертолет в Венеции, а Затем до тех пор, пока не поступят дальнейшие указания, не спускал с него глаз. Я хочу знать, появятся ли в Мюнхене тот же самый летчик, его команда и тот же самый груз, который вылетел из Венеции. Скажи, что больше всего меня интересует Хессельтод и что мне хотелось бы знать, будет ли он хромать в Мюнхене. И лучше всего, если они позвонят прямо сюда.
Кэтрин написала в своей записке — «десять тридцать». Но так как это было довольно позднее время и мне думалось, что предварительный осмотр виллы Саббиони не будет лишним, я прихватил с собой все необходимые инструменты, бинокль и «Le Chasseur», протерший дырку в моем кармане.
Северус ждал меня у своей лодки. Мы спустились вдоль главного канала к устью реки Порто-де-Лидо, которая впадала в море. Затем поднялись вверх по каналу Трепорти, самое глубокое место которого не превышало четырех саженей, но в основном его глубина колебалась от одной до двух саженей. Слева от нас длинной низиной простиралась Изола-Сан-Эразмо, а справа раскинулось Литторале-де-Каваллино, скрывавшее собой море. Трепорти тянулось на пару миль вдоль канала в направлении небольшого залива, который вдавался глубоко в Литторале-де-Каваллино. Это были плоские, негостеприимные земли, усеянные редкими кучками деревьев и приземистыми строениями ферм.
Северус сказал, что вилла Саббиони, построенная лет пятьдесят назад одним бизнесменом из Рима, расположена в двух-трех сотнях ярдов от Трепорти и довольно далеко от деревни.
Но бывал он тут редко, обнаружив, что здесь слишком много москитов. Бизнесмены стыдятся подобных ошибок. Сейчас этот человек уже умер, и вилла принадлежала его сыну, который никогда не жил на ней, но сдавал за небольшую плату каждому, кто готов был платить и смазывать себя ядовитой для москитов мазью с утра до ночи. Лично мне это казалось безумием, и ворота виллы явно не привлекали толпы туристов и зевак.
Северус высадил меня у входа в залив, и мне пришлось пробираться пять ярдов по болотистому берегу, прежде чем ступить на твердую землю. Я двинулся через длинную песчаную пустошь в сторону трех ломбардских тополей, которые, если верить Северусу, росли всего в четырех сотнях ярдов от виллы. Неожиданно прямо мне под ноги выскочил заяц и тут же кинулся прочь, прижав уши, а затем, отбежав на безопасное расстояние, присел и принялся наблюдать за мной. Вверху пролетел кроншнеп, держась вкось к ветру, а я, делая очередной шаг, чувствовал, как у меня под ногами разлетаются стаи мушек. Время от времени они кусали меня в шею, и их укусы напоминали уколы ржавой подкожной иглой. Это место «очаровывало» меня все больше, особенно когда вокруг стало буквально темно от полчищ москитов. Сюда не стоило приводить вечером девушку, за которой ухаживаешь. Далеко справа среди равнин и воды затерялась Венеция, скрытая пеленой вечерней летней дымки.
Я забрался на тополь и оказался на высоте в двадцать футов.
Устроившись в развилке веток, я достал бинокль. Вилла Саббиони представляла собой длинное двухэтажное здание с красной черепичной крышей. Насколько я мог видеть, с трех сторон, выходящих на залив, вилла была окружена стеной примерно восьми футов высотой, крытой наверху красной черепицей.
Возле угла ближней ко мне стены располагалась белая дверь, верхняя часть которой представляла собой фигурную решетку.
Сквозь нее я увидел сад. Я поднялся еще футов на шесть, и теперь мне была видна не только внутренняя сторона стены, но и широкая дорожка, бегущая к фасаду здания. Увитая плющом лоджия вытянулась вдоль всего фасада. Если бы игра Кэтрин была честной, белая дверь должна быть не заперта.
Неожиданно сзади, со стороны Венеции, раздался рев работающих моторов — глухой, тяжелый звук. Я изогнул шею и увидел, что к побережью Литторале, держась низко над землей, летит оранжевый вертолет, своим видом напоминающий неуклюжее насекомое. Миновав кучку деревьев, вертолет изменил направление и направился к вилле.
Я наблюдал за ним в бинокль, и ровно в тот момент, когда вертолет с лязганьем и ревом приземлился, на посыпанном гравием дворике что-то резко изменилось. Я не видел всего, потому что дальняя стена, окружающая сад, частично закрывала мне обзор. Из вертолета вылезли двое, и я увидел, что из открытой дверцы грузового отсека они вытащили какие-то ящики. Я насчитал три ящика, а затем позади вертолета заметил людей, выходящих из виллы и загораживающих мне вертолет. Я разглядел Зигфрида, мелькнули пятна рубашек или платьев, которые могли принадлежать как Кэтрин, так и мадам Вадарчи, а затем я заметил, как двое поволокли ящики к вилле. Я не видел, как они входили в дом из-за не очень удобно выбранного угла зрения. Мне следовало залезть на дерево, которое располагалось в пяти футах справа. Возле вертолета была заметна суета. Затем трое обошли вертолет с моей стороны, неся длинный ящик, который они загрузили на борт. По тому как они шли, было совершенно ясно, что ящик весил немало, а размеры его были примерно десять футов в длину и три в ширину. Дверца грузового отсека захлопнулась, лопасти винта начали вращаться, и вертолет, подняв клубы пыли, поднялся в воздух, завис ненадолго, а затем полетел прочь.
Все это продолжалось секунд сорок, а еще через двадцать секунд вертолет исчез, скрывшись за домом. Он вернулся на курс, согласно которому должен был миновать Тревизо, а затем лететь прямо на Мюнхен, если не считать (а я готов был побиться об заклад) небольшого изменения курса в одном месте и короткой остановки.
Я осторожно закурил, прикрываясь ветками, попутно раздумывая над тем, не был ли командир экипажа вертолета членом партии «Искупление». А может быть, членом этой партии был и владелец авиакомпании?
Я просидел на дереве часа два, солнце наконец село, и откуда-то из-за Адриатики медленно выплыла луна, похожая на апельсин кроваво-красного цвета, а тем временем полчища москитов постепенно набрали высоту и принялись бомбардировать мою шею и руки. В мире не существовало другой женщины, кроме Кэтрин, ради которой я согласился бы просидеть на дереве так долго, к тому же я даже не был уверен в том, что она была в доме и собиралась прийти на встречу со мной.
Без десяти десять я спустился на землю, споткнувшись при этом, так затекли колени, а затем осторожно принялся пробираться к белой двери.
Она была не заперта, с внутренней стороны торчал ключ.
Я проскользнул внутрь, закрыв за собой дверь. Оказалось, сад имел размеры теннисного корта. Все вокруг было украшено маленькими клумбами, заросшими сорняками. Очевидно, никто из компании Вадарчи не занимался садом. Посередине двора земля была расчищена и прикрыта каменными плитами, на которых стоял небольшой пьедестал с солнечными часами. На другой стороне сада виднелась еще одна белая дверь, с решеткой в верхней части, за которой располагался широкий проезд, ведущий на задний двор. Справа от меня, спрятавшись в тени стены, стоял маленький летний домик с разбитыми стеклами. Я забрался внутрь (дверь его была слегка приоткрыта) и встал так, чтобы видеть перед собой двор с солнечными часами и короткую дорожку, бежавшую ко второй белой двери.
Потом вынул «Le Chasseur» и положил его на подоконник рядом с собой, прогнал мысль о сигарете и уселся, ожидая Кэтрин.
Прошло пятнадцать минут, прежде чем я услышал шум, доносящийся со стороны дома. Дальняя дверь вдруг резко отворилась, и в сад вошли трое мужчин. На мгновение их скрыла глубокая тень. Затем они пошли по узкой дорожке и оказались на открытом пространстве, залитом лунным светом.
Среди них был Зигфрид. Он шагал первым, зажав под мышкой какой-то предмет, завернутый в ткань. За ним шел мужчина в рубашке с короткими рукавами, а замыкал шествие тот самый пожилой тип в панаме, которого я видел на веранде у Сан-Марко.
На Зигфриде была черная рубашка и черные брюки. Он подошел к постаменту с солнечными часами и бросил сверток на землю. И тут я разглядел человека, который шел за ним, и с этого момента я стал свидетелем медленно разворачивающегося ночного кошмара. Человеку этому было около сорока, он был крепкого телосложения, невысокий и лысый, одетый в грубые полосатые брюки, а его руки были связаны. Он послушно прошел мимо панамы и остановился у солнечных часов. Зигфрид повернулся и что-то сказал. Мне показалось, что он говорил по-немецки. Лысый покачал головой, а затем покорным жестом вытянул связанные руки.
Зигфрид встал у него за спиной. Панама встал спереди и неуклюже принялся развязывать веревку на руках лысого.
Покончив с этим делом, он встал на краю каменных плит, а Зигфрид наклонился над свертком, лежащим на земле, развернул тряпку и выпрямился. Что-то, блеснув, рассекло воздух.
