Олег Голиков - Крымский Джокер
За ним потянулся и я. Предъявив на вахте новенький студенческий билет, поднялся на второй этаж к себе в номер, и уснул крепко-крепко. Но не надолго…
Заполночь меня разбудил громкий стук в окно. Стояла тихая сентябрьская ночь. И стучать в окно второго этажа должны были только ветви деревьев. Но стучал какой-то мужик. И стучал активно.
Я, слегка дрожа от страха, подкрался к подоконнику.
— Вот, бля — одеяло какое-то…, - проворчал ночной бэтмен и сдёрнув мою импровизированную заглушку, свалился прямо мне на голову.
Я тихо застонал.
— Мамочки, а ты откуда здесь, человече? — крепко удивился ночной гость, вставая с моей спины. — Здесь же ещё вчера никто не жил!
— А ты откуда здесь? — насмешливо передразнил я его, заметив, что он одного со мной возраста. — Занятия уже начались, дядя!
Парень поморщившись, икнул, испустив густой сивушный дух:
— Меня, вообще-то, Игорем зовут. Я на абитуре здесь жил. Выпить есть?
Мой новый знакомый, видно, не отличался особой сообразительностью. Он был с крепкого будуна и не совсем ещё пришёл в себя. Это я понял по его манере задавать вопросы.
Не дождавшись ответа, Игорь, глядя на меня во все глаза, задал ещё один странный вопрос:
— Слышь, чувак, — ты кто-о-о?…
В то весёлое время я ещё не сталкивался с такими глубокими мыслями и ответил кратко:
— Я — Володя. Выпить нет.
Ночной гость расстроился. И задал вопросик попроще:
— А балабасы есть? Ну, в смысле, деньжата?
Так как мне на ум пришёл отрывок из студенческой клятвы о взаимопомощи, ответ мой был положительный, и как потом выяснилось, весьма конкретно определивший дальнейшее моё путешествие по жизни.
-Да-а…. Вот так и происходят самые обыкновенные вещи. С далеко идущими последствиями.
А надо сказать, что в школе я как-то не успел пристраститься к спиртному. Ну, не то чтобы совсем не успел…но так… немного. Чуть-чуть.
Но мой новый друг оказался с Дальнего Востока. Точнее, с городишки якутского Нерюнгри. Поэтому его познания в деле выпивки были основательны и развиты. Несмотря на то, что Игорю только недавно стукнуло семнадцать. Как выяснилось, он тоже в этом году поступил на первый курс матфака. Но, правда в отличие от меня, успешно завершив сдачу вступительных экзаменов, уже с недельку как принимал различные горячительные смеси. И, конечно, ни о какой утренней клятве первокурсника слыхом не слыхал. О товарищах там. О братстве студентов. И прочей чепухе.
Как бы там ни было, он сразу расставил всё по местам:
— Сколько монет у тя, гуманоид?
— Двенадцать рублей, — промямлил я, вспоминая наказ мамы особо не шустрить в расходах.
— О-оо!.. ништяк…Так мы на пьянчике щас чудно отоваримся!
И с этими словами, странный паренёк поволок меня к окну.
— Давай через дверь… — поосторожничал я, прикидывая незнакомое слово «пьянчик» к моему скудному школьному словарному запасу.
— Ты чо, мужик — полвторого ночи… Какие двери?
И Игорь ловко сквозанул обратно в проём окна, и, повиснув на руках на подоконнике, спрыгнул на землю. Я тоже осторожно проделал эту процедуру.
Но очень скоро я узнал, что такое «пьянчик». Пьяный угол. И почём там ночью самогон и портвейн. Да и многое другое…
Следующее утро университет встретил без двух первокурсников, которые с припухшими лицами еле доползли только к началу третьей пары…
-Понимаешь, Витёк — все далёкие события и люди, сильно повлиявшие на мою жизнь, видятся мне сегодняшнему более отчётливо, чем прошлая неделя. И, когда я, пытаясь обмануть время, заводил некое подобие дневника, всё мною написанное, каким-то непостижимым образом превращалась через несколько лет в творение чужого пера и фантазии.
Где-то здесь кроется сильный подвох природы, — ощущал я своим сумбурным сознанием.
И в тщетных попытках перепрыгнуть через изменчивость мироощущения, я снова и снова обращался к книгам. Мне казалось, что вот-вот скажется то, о чём так много и безнадёжно пишутся тысячи страниц. Но чем больше впитывал я в себя мудрость философов и писателей, тем дальше уходил я в определении своего верного местоположения и предназначения в этом мире. И, наверно, благодаря излишней любознательности, мне теперь уже не слышатся по ночам тихие шаги Степного Волка. И совсем уж потеряна свежесть причастности к чему-то неземному, неприступному. И в этой новой зрелости я чувствую себя, честно говоря, обобранным и жалким. Теперь лишь недолгие приступы похмелья возвращают на миг далёкое ощущение странности и зыбкости каждого вздоха, каждого дня…Временами бывает так тоскливо — не поверишь!
Но я отвлёкся…
Моего нового друга звали Игорь Гладков. Имел он богатых родителей на Севере. Также безусловно имелись в наличии у этого весёлого паренька две вещи: немного фантазии и стойкое пристрастие к дешёвым спиртным напиткам. Зачем он приехал в Крым, и уж тем более зачем поступил на матфак — остаётся загадкой для меня и по сей день. Сам он объяснял это своим восхищением процессом решения задач и сверкой результата с правильным ответом. Причём восхищало его вечное несовпадение этих двух цифр. Почему-то в свои семнадцать, он отпустил бороду, и это сомнительное украшение его добродушного, слегка рябоватого лица, смотрелось скорее как постоянная похмельная небритость.
Тем не менее, Борода имел очень независимый вид. Курил «Беломор», знал все цены на спиртное, и места, где можно разжиться бухалом в любое время суток.
Впереди у нас, первокурсников, маячил колхоз. То есть то место, где весь сентябрь и часть октября будущие преподаватели и профессора должны были ползать раком по мёрзлой земле, выдирая из неё различные гниловатые дары природы. Плюс, как нам объявили, мы должны отрабатывать свои харчи, которыми нас будут потчевать в местной колхозной рыгаловке. Этот минимум рабства оценивался в три рубля сорок копеек ежедневно. Так что лень была поставлена в некие границы. И на мой глупый вопрос о том, что будет, если я не вытяну норму, прозвучал вполне конкретный ответ: «Вычтем из стипендии».
Но всё равно большей массой первокурсников овладело предвкушение некоего первого самостоятельного шага. Создавались небольшие группки по интересам. Выпускались стенгазеты. Назначались различные ответственные неведомо за что. Делались какие-то складчины и приобретения. Но весь этот детсадовский студенческий энтузиазм мало трогал наши с Бородой юные сердца. Ибо двух студиозов волновало только одно — наличие в сельмагах региона достаточного количества дешёвого спиртного. «Не бзди, утешал меня со знанием дела приятель, — наверняка у селян имеется море самогона».
И надо же так случится…
На небе со скрежетом провернулись какие-то заржавелые шестерни — и прямо накануне отъезда у нас появился третий единомышленник. Ставший впоследствии идейным вдохновителем и организатором всей асоциальной деятельности небольшого круга людей, в который входил и я.
Сцена появления этого персонажа просится в отдельный рассказ.
Решив вспрыснуть прощание с двухнедельной учёбой в уже немного надоевшем университете, я и Борода приобрели дюжину бутылочек сухого винца под романтическим названием «Струмок». Пить его без добавления сахара было невозможно. При первой дегустации этого нехитрого пойла невольно приходила в голову мысль о близком родстве вина «Струмок» с уксусной эссенцией. Но, добавив в бутылочку пару столовых ложек сахару, тщательно разболтав, мы получали вполне сносный слабоградусный напиток. Слабость градусов вполне компенсировалась количеством — двенадцатью бутылками на двоих, и полным отсутствием закуски.
Выпив по паре бутылок, мы обсудили достоинства и недостатки наших сокурсниц.
Странно, что при наличии на первом курсе матфака ста сорока особей женского пола и всего около тридцати мужского, на факультете имелся серьёзный пробел с симпатичными мордахами и, уж совсем полный провал с нормальными фигурами. Эта несправедливость нас весьма угнетала. Она же и явилась причиной посещения двумя благородными студентами соседней женской комнаты. Правда, это случилось после девятой бутылочки чудного напитка «Струмок», и некоторых словопрений по поводу доказательства теоремы Коши о пределе последовательности. Но приличия были соблюдены: в девичью комнату нами было привнесено три бутылки сухаря и, как нам казалось, неотразимое обаяние двух благороднейших донов.
