Ричард Пратер - Шеллшок
— Насколько я тебя понял, Бентли, мисс Уоллес не сможет потратить ни цента из оговоренной суммы без согласия ее отца, Клода Романеля, оформленного письменно и в твоем присутствии.
— Точно. Однако это же самое ограничение распространяется и на мистера Романеля. Отныне и он сам не сможет распоряжаться своим состоянием.
— Ну и ну! Это все равно, что подарить коробку конфет, предварительно вынув их и заперев в буфете. Или вообще лишь подразнить свою маленькую дочурку, показав ей конфеты на недосягаемом расстоянии.
— Наоборот, Шелдон. И мисс Уоллес. — Он посмотрел на Спри, всем своим видом демонстрируя самое искреннее расположение. — В тот момент, как вы подпишете этот документ, вы сможете осуществлять полный, негативный контроль над огромным состоянием вашего отца, обеспечивая его неприкосновенность. Вы не сможете без одобрения второго подписанта распоряжаться своей долей — это правда. Но в то же самое время вы можете быть совершенно спокойными за сохранность активов, так как вправе наложить вето на любые траты со стороны отца, просто не ставя вашу подпись под соответствующим документом-приложением. И поверьте, это вам только на руку, учитывая возраст и состояние здоровья мистера Романеля.
Уортингтон умолк, поняв, что в запале сболтнул лишнее. Но Спри, казалось, не придала его последним словам особого значения. Она задумчиво произнесла:
— Кажется, мне понятны причины столь сложной в юридическом плане комбинации, мистер Уортингтон. Если разобраться, то отец не знает, какая я и чего от меня можно ожидать. Я угадала?
— Абсолютно, — сияя, ответил Бентли. — Вы попали в самую точку. Условия, которые мы тут обсуждаем, беспрецедентны, даже, я бы сказал, парадоксальны. Поразмышляем на эту тему дальше, если не возражаете.
Спри не возражала, я тоже.
— Мистер Романель, — продолжил адвокат, — неважно себя чувствует, к тому же недавно в него стреляли какие-то негодяи. — Он замолчал и спросил Спри: — Полагаю, вас информировали о столь прискорбных фактах?
— Да. Шелл рассказал мне все, что знает об этом деле, перед тем, как мы покинули Лос-Анджелес. Но он располагает довольно скудной информацией, к тому же очень скуп на слова. Я была бы вам очень благодарна, мистер Уортингтон, если бы вы посвятили меня в детали.
— К данному моменту, милая леди, Шелдон знает гораздо больше о сложившейся ситуации, нежели я. Однако продолжим наши рассуждения. Я убежден, что мистер Романель искренне желает, чтобы его дочь воспользовалась плодами его многолетних трудов. Чтобы она унаследовала его состояние в случае его смерти, или вкусила от этих плодов, пока он жив. Однако не следует забывать, что в данном случае речь идет о многих миллионах и его осторожность вполне понятна. Естественна, он не может доверить даже половину состояния кому попало, то есть ему нужны твердые гарантии, что дело его жизни не пойдет прахом.
Спри понимающе кивнула.
— Именно об этом я и говорил минуту назад. Я полностью разделяю вашу точку зрения на то, что было бы глупо и крайне неосмотрительно со стороны моего отца подписывать такие важные обязательства, когда он не видел меня двадцать лет. Это мог сделать только глупец, а я его таковым не считаю.
— Вот именно, мисс Уоллес! — воскликнул Уортингтон, озаряя кабинет улыбкой шесть на девять. — Именно поэтому составленный мной документ изобилует всем этим «если», обставлен многими, казалось бы, на первый взгляд противоречивыми ограничениями. Согласитесь, это была бы настоящая катастрофа, если бы его дочь вдруг оказалась каким-нибудь монстром — современной Ма Баркер, или Тифозной Мери, или…
— Медузой Горгоной, — подсказал я.
— Меду… — Уортингтон прервался и с любопытством взглянул на меня: — Медузой? Почему именно Медузой?
— Или Ксантиппой.
— А… вот ты о чем, — наконец дошло до Бентли. — Правильно, что, если дочь в глазах отца, конечно, оказалась бы еще хуже, чем ее мать? Впрочем, вы, слава Богу, далеко не такая, — заключил Уортингтон. — Не знаю, что на самом деле думает мистер Романель. Возможно, гадает. А что, если его дочь — какая-нибудь страхолюдина? — Адвокат вновь расплылся в широченной улыбке. — Но я уверен, что он будет приятно поражен. Как и я, мисс Спри. Такой красивой и сообразительной девушки я не встречал за всю свою многолетнюю практику. Редкое сочетание в женщинах…
Спри мило улыбнулась, подтверждая, что не относится ни к одной из категорий, только что перечисленных адвокатом.
— Итак, — подытожил Уортингтон, — мистер Романель разумно рассудил, не без моей помощи, что ему следует подстраховаться на тот случай, если его дочь вдруг окажется… недостойной его щедрости. Такое безответственное чадо могло умыкнуть половину его состояния и скрыться с каким-нибудь хахалем, надрывая животик от смеха над своим незадачливым, выжившим из ума папашей-маразматиком. — Бентли с усилием оторвал взгляд от приятного лица Спри и перевел его на мое, менее приятное. — Прокутила бы их где-нибудь в Беверли-Хиллз…
— Я знаю, где это, Бентли, — перебил его я, — так что не стоит отвлекаться.
— Теперь у меня не осталось ни малейшего сомнения в том, — закончил адвокат, пожирая глазами Спри, — что когда вы встретитесь с мистером Романелем, все его страхи и опасения развеются, как утренний туман. — Его явно тянуло на лирику.
— Да разве может быть иначе? Мисс Уоллес, вы… вы… что-то особенное… н-да…
— Бентли, — строгим голосом вернул я его из заоблачных высот. — Значит, можно надеяться, что когда мистер Романель убедится в том, что его дочь — не женский вариант Аттилы царя гуннов, он возможно снизит свои драконовские ограничения, замурованные с твоей подачи в этом документе?
— Ну… да… конечно… Думаю, что да. И мисс Уоллес сразу станет очень богатой женщиной.
— Мы не обсудили еще один аспект, — прервала его Спри, — о котором я говорила с Шеллом. Я… не уверена в том, что захочу получить эти деньги, то есть половину его состояния. Я и сейчас не знаю…
— Не захотите?
Розовое пышущее здоровьем лицо Бентли X. Уортингтона мигом увяло от неожиданно возникшего осложнения. Но он тут же овладел собой и, выдавив отеческую улыбку, наклонился к Спри:
— На данном этапе ваша реакция мне вполне понятна, дорогая. И это еще раз подтверждает, что вы — не какая-то там пустозвонка и вертихвостка. Однако я считаю, что самым разумным сейчас было бы подписать эти бумаги, а уж потом, в спокойной обстановке, решить, как вам следует поступить, предварительно встретившись и поговорив с вашим отцом, конечно. У вас же сохранились о нем лишь смутные детские воспоминания. Прошло столько лет, а с годами люди меняются и необязательно в худшую сторону.
— Я с вами согласна, но лишь частично, — ответила Спри. — Если я вас правильно поняла, то после подписания документа, смогу изменить свое решение в любой момент? Аннулировать свою подпись, если мне вдруг что-то не понравится?
— Ну конечно же! — всплеснул пухлыми ручками Уортингтон. — В любой момент. Для этого вам достаточно отозвать свою подпись, написав заявление об отказе от своей доли состояния в присутствии меня и мистера Романеля.
— Я так и решила, читая эти бумаги, — призналась Спри. Она помолчала некоторое время, покусывая губку, потом решительно сказала: — Хорошо. Я подпишу. Только сначала прикиньте, пожалуйста, общую сумму, в которую оценивается состояние отца. А то я не обратила внимания на цифры.
— С удовольствием. Ну, во-первых, это два банковских счета на кругленькие суммы. Один на 100.000, второй — на 65.000. Резиденция мистера Романеля в «Парадайз Вэлли» оценивается в 560.000. Вилла Монтери в Скоттсдейле, также полностью выкупленная, оценивается в 90.000. «Мерседес-бенц» — 60.000. Обстановка, ювелирные украшения, золотые монеты, серебряные изделия и тому подобное оценивается примерно в 250.000. Плюс 1.700.000 акций компании «Голден Финикс Майнз, Инкорпорейтед», текущий курс которых — 14 долларов 50 центов, то есть на общую сумму 24 миллиона долларов.
— То есть, если их продать все разом, не считая оптовой цены, — уточнила Спри. — У меня еще один вопрос, мистер Уортингтон. — Сколько их всего было выпущено?
— Хм… Одну минутку. — Уортингтон покопался в красной коробке и извлек из нее какую-то справку, испещренную колонками цифр. — Всего официально зарегистрировано 15 миллионов акций. В свободное обращение выпущено 12 миллионов, пятью миллионами из которых владеют основные держатели, то есть ваш отец и его компаньоны.
— Значит, 3 миллиона держатся в резерве, а 5 миллионов составляют основной пакет, который контролирует отец с компаньонами, — спокойно констатировала Спри. — Таким образом, практически используются лишь 7 миллионов акций, возможно, меньше. Не могли бы вы уточнить, каковы компаньоны отца и сколько им принадлежит акций? А также владеют ли они этими акциями в течение трех лет и более?
