Рэймонд Чандлер - Сестричка
Глава 23
Я остановился у входной двери с ключом в руке. Потом бесшумно подошел к соседней, что всегда отперта, встал и прислушался. Орфамэй уже могла ждать меня там с блестящими за стеклами раскосых очков глазами, с маленьким, жаждущим поцелуев влажным ртом. Вместо нежностей ей придется услышать суровую весть. Вскоре после этого она уйдет, и я никогда больше ее не увижу.
Изнутри не слышалось ни звука. Я вернулся назад, отпер дверь, взял почту и, войдя, бросил ее на стол. Ничто в ней не могло улучшить моего настроения. Потом я пошел открывать щеколду двери в другую комнату и, помедлив, отодвинул ее и заглянул в пустое помещение. Пустота. У моих ног лежал подсунутый под дверь сложенный листок бумаги. Я поднял его и развернул.
«Пожалуйста, позвоните мне домой. Дело очень срочное. Необходимо встретиться». И подпись "Д".
Набрав номер Шато-Берси, я попросил мисс Гонсалес. Можно узнать, кто ей звонит? Минуточку, мистер Марлоу. Дзинь-дзинь. Дзинь-дзинь.
– Алло?
– Сегодня у вас очень сильный акцент.
– А, это ты, амиго. Я очень долго ждала в твоей маленькой смешной конторе. Можешь приехать сюда, поговорить со мной?
– Исключено. Жду звонка.
– Ну а я могу приехать к тебе?
– А в чем, собственно, дело?
– Не могу сказать по телефону, амиго.
– Приезжайте.
Я сидел, дожидаясь звонка. Телефон не звонил. Я поглядел в окно. На бульваре кишела толпа, вентиляция соседней кофейни источала запах кофе.
Время шло, я сидел, сгорбясь и подперев рукой голову. На горчично-желтой штукатурке стены мне смутно виделась фигура умирающего человека с короткой пешней в руке, ощущалось ее острие между лопатками. Поразительно, что может сотворить Голливуд с разной шушерой. Заурядная девица, которой бы гладить рубашки водителю грузовика, превращалась в блестящую очаровательную красавицу, мальчишка-переросток, которому на роду написано таскаться на работу с жестяной коробкой для завтрака, становится полубогом со сверкающими глазами и неотразимой улыбкой. Техасская официантка с образованностью юмористических персонажей, подающая еду в автомобили, преображается в международную куртизанку,сменившуюшесть мужей-миллионеров и в конце концов до того пресыщенную и развращенную, что пределом ее мечтаний становится соблазнение грузчика мебели в пропотевшей майке. Голливуд даже может незримыми щупальцами ухватить захолустную никчемность вроде Оррина Квеста и за несколько месяцев превратить его в бандита, доведя незатейливую зловредность подросткового характера до классического садизма маньяка-убийцы.
На дорогу у мисс Гонсалес ушло чуть больше десяти минут. Я услышал, как открылась и закрылась дверь, вышел в приемную и увидел эту Всеамериканскую Гардению. Восхищенно уставился на нее. Глаза же Долорес были глубокими, темными и суровыми.
Она была в черном, как и накануне вечером, но на сей раз в сшитом на заказ костюме, щегольски заломленной широкополой черной соломенной шляпе; воротник белой шелковой блузки был отогнут поверх воротника жакета, шея была смуглой и мягкой, а губы красными, как новенькая пожарная машина.
– Я долго ждала, – сказала Долорес. – И не обедала.
– А я обедал, – сказал я. – Цианидом. Очень плотно. Синева только что прошла.
– Мне сейчас не до смеха, амиго.
– Вам и не нужно смешить меня. Я смешу себя сам. Совершенно бескорыстное деяние. А потом катаюсь от смеха. Прошу.
Мы вошли в мой частный мыслительный салон и сели.
– Вы всегда носите черное? – спросил я.
– Ну да. Оно действует очень возбуждающе, когда я раздеваюсь.
– Вам необходимо говорить, как шлюха?
– Ты плохо знаешь шлюх, амиго. Они в высшей степени респектабельны.
Кроме самых дешевых, конечно.
– Угу, – сказал я. – Спасибо, что просветили. Что это за срочное дело, о котором нам надо поговорить? Улечься с вами в постель – дело не срочное.
Это можно устроить в любой день.
– Ты в дурном настроении.
– Да, в дурном.
Долорес вынула из сумочки длинную коричневую сигарету и осторожно вставила в золотые щипчики. Подождала, чтобы я поднес ей огонь. Не дождалась и прикурила сама от золотой зажигалки.
Держа щипчики рукой в черной перчатке с раструбом, она глядела на меня бездонными черными глазами, в которых уже не было смеха.
– Ты бы хотел улечься со мной в постель?
– Как и любой мужчина. Но давайте пока не будем касаться секса.
– Я не провожу резкой границы между делом и сексом, – спокойно сказала она. – И не пытайся меня унизить. Секс – это сеть, в которую я ловлю дураков. Кое-кто из них полезен и щедр. Иногда кое-кто бывает опасен.
И приняла задумчивый вид.
– Если вы хотите выяснить, – сказал я, – известно ли мне, что представляет собой определенный человек – то да, известно.
– Ты сможешь это доказать?
– Вряд ли. Полицейские не смогли.
– Полицейские, – с презрением проговорила Долорес, – не всегда говорят все, что знают. Не всегда доказывают все, что могут доказать. Ты, наверное, знаешь, что в феврале он десять дней просидел за решеткой.
– Да.
– Тебе не кажется странным, что он не освободился под залог?
– Я не знаю, на каком основании его держали в камере. Если как важного свидетеля...
– А ты не думаешь, что он бы мог изменить это самое основание на допускающее освобождение под залог – если бы захотел?
– Как-то не думал об этом, – солгал я. – Мы с ним не знакомы.
– Ты ни разу не разговаривал с ним? – небрежно, даже слишком небрежно, спросила Долорес.
Я не ответил.
Она коротко хохотнула.
– Совсем недавно, амиго. Возле дома, где живет Мэвис Уэлд. Я сидела в машине на другой стороне улицы.
– Я там случайно с кем-то столкнулся. Это он?
– Не пытайся обмануть меня.
– Что ж, ладно. Мисс Уэлд была со мной очень несдержанной. Я ушел злющим. И тут навстречу мне попался этот красавчик с ее ключом в руке. Я вырвал у него этот ключ и швырнул за кусты. Потом извинился, поднял ключ и вернул ему. Мне показалось, что он славный парень.
– Оч-чень славный, – протянула Долорес. – Он был и моим любовником.
Я хмыкнул.
– Как ни странно, мисс Гонсалес, ваша любовная жизнь меня мало интересует. Полагаю, в ней участвовало немало людей – от Стейна до Стилгрейва.
– Стейна? – негромко переспросила Долорес. – Кто такой Стейн?
– Бандит из Кливленда, которого в феврале застрелили перед вашим домом.
Он снимал там квартиру. Думаю, вы могли его знать.
Она издала серебряный смешок.
– Амиго, есть мужчины, которых я не знаю. Даже в Шато-Берси.
– Газеты писали, что он был убит в двух кварталах оттуда, – сказал я. – Меня бы больше устроило, если б это произошло прямо перед вашим домом. А вы смотрели из окна и все видели. Видели, как убийца дал деру, прямо под уличным фонарем оглянулся, свет упал на его лицо, и это оказался не кто иной, как старина Стилгрейв. Вы узнали его по накладному носу и высокой шляпе с сидящими на ней голубями.
Долорес не засмеялась.
– Тебя больше бы устроило такое положение дел, – промурлыкала она.
– Так мы загребли бы больше денег.
– Но Стилгрейв сидел в тюрьме, – улыбнулась Долорес. – А даже если бы и не сидел. Даже если бы, например, я оказалась в близких отношениях с неким доктором Чалмерсом, бывшим врачом окружной тюрьмы, который в одну из интимных минут сказал бы мне, что выдал Стилгрейву пропуск на посещение зубного врача – под конвоем, разумеется, – и как раз в тот самый день, когда произошло убийство. Пусть даже все это окажется правдой, разве лучшим способом использования этих сведений будет шантаж Стилгрейва?
– Не хочу хвастаться, – сказал я, – но я не боюсь Стилгрейва и даже дюжины таких, как он.
– Ну а я боюсь, амиго. В этой стране быть свидетелем убийства небезопасно. Нет, шантажировать Стилгрейва мы не станем. И будем помалкивать об убийстве мистера Стейна, которого я могла и не знать.
Достаточно того, что Мэвис Уэлд – близкая подружка известного гангстера и появляется с ним на людях.
– Надо еще доказать, что он известный гангстер, – возразил я.
– Разве мы этого не можем?
– Каким образом?
Долорес разочарованно скривила губы.
– Но я была уверена, что именно этим ты и занимался последние два дня.
– Почему?
– У меня есть свои причины.
– Не представляю, какие.
Она бросила окурок коричневой сигареты в пепельницу. Я подался вперед и загасил его тупым концом карандаша. Долорес легонько коснулась моей руки пальцем в перчатке. Улыбка ее была очень соблазнительной. Она откинулась назад и забросила ногу на ногу, в глазах заплясали огоньки. С последнего заигрывания со мной, по ее меркам, прошло очень долгое время.
– Любовь – как скучно это звучит, – задумчиво сказала она. – Поражаюсь, что язык, столь изысканный в любовных стихах, может назвать ее таким слабым словом. В нем нет жизни, нет звучности. Оно ассоциируется у меня с маленькими девочками в платьицах с оборками, с розовыми улыбочками, робкими голосками и, очевидно, очень грязным бельем.
