Честер Хаймз - И в сердце нож
Три музыканта продолжали наяривать вовсю, безучастно глядя в пространство, словно видели землю обетованную за рекой Иордан.
— Повторяю: я преподобный Шорт, — сказал голос.
Сестренка внезапно перестала смеяться и осерчала:
— Хочешь, скажу, почему я сразу поняла, что ты не преподобный Шорт?
— Очень хочу, — сердито отозвался гость.
— Потому что преподобный Шорт уже здесь, — торжествующим голосом объявила Сестренка. — Стало быть, ты кто-то другой.
— Господи Боже, — отозвался ее собеседник, — дай мне терпение! — И нетерпеливо забарабанил в дверь опять.
Мейми Пуллен открыла дверь ванной.
— Что происходит? — спросила она, высунув голову. Увидев перед входной дверью Сестренку, она осведомилась у нее: — Кто пришел?
— Какой-то алкаш. Говорит, нахал, что он преподобный Шорт, — доложила Сестренка.
— Я и есть преподобный Шорт! — взвизгнул человек за дверью.
— Этого не может быть! — отрезала Сестренка.
— Ты, часом, не напилась, дорогая? — спросила у нее Мейми, направившись в комнату.
Аламена крикнула из кухни:
— Это, наверное, Джонни решил пошутить.
Мейми подошла к двери, отпихнула Сестренку и открыла дверь.
Через порог переступил преподобный Шорт. Он шатался, словно собирался вот-вот упасть. Его худое лицо с пергаментной кожей искажала гримаса ярости. За очками в золотой оправе полыхали огнем красноватые глаза.
— Батюшки светы! — ахнула Сестренка. Ее лицо посерело, глаза засверкали белками так, словно она увидела призрак. — Это и правда преподобный Шорт.
— А я что говорил! — прошипел тот.
Рот у него был как у зубатки. Заговорив, он обрызгал слюной Дульси, которая подошла и стала рядом с Мейми, положив ей руку на плечо.
Она сердито отпрянула и вытерла лицо маленьким черным кружевным платочком — то была единственная деталь ее туалета, указывавшая на траур.
— Хватит на меня плевать, — фыркнула Дульси.
— Он не нарочно, — примирительно сказала Мейми.
— Грешник, объятый дро-о-ожью! — выводил Южанин.
Преподобный Шорт вдруг дернулся так, словно у него начинался припадок. Собравшиеся смотрели на него с интересом.
— Стоит трепещет, дядя Джо-о! — вторил Южанину Окей.
— Мейми Пуллен, если вы не велите перестать им коверкать замечательный спиричуэл,[1] клянусь Всевышним, я не произнесу проповедь на похоронах, — проскрежетал преподобный Шорт срывающимся от злости голосом.
— Они хотят выразить свою благодарность, — выкрикнула Мейми, пытаясь перекрыть и музыку, и общий гвалт. — Большой Джо вывел их на путь к успеху, когда они выпрашивали на чай, играя в притоне Эдди Прайса. А теперь они провожают его в путь на небеса.
— Так на небеса не провожают, — отозвался преподобный охрипшим от криков голосом. — От их воплей скорее мертвые восстанут из гробов.
— Ладно, сейчас я их остановлю, — пообещала Мейми и, подойдя к оркестру, положила свою черную морщинистую руку на мокрое плечо Южанина. — Все было отлично, мальчики, а теперь немного передохните.
Музыка прекратилась так внезапно, что в наступившей тишине явственно послышался шепот Дульси:
— Почему вы разрешаете этому грошовому проповеднику вмешиваться в ваши дела?
Преподобный Шорт посмотрел на нее с нескрываемой злобой.
— Прежде чем упрекать меня, сестрица Перри, стряхните грязь с ваших юбок, — проскрежетал он.
Молчание сделалось напряженным.
Сестренка воспользовалась тишиной и спросила громким пьяным голосом:
— Скажите, преподобный, как вы оказались за дверью?
Напряжение как рукой сняло. Все захохотали.
— Меня вытолкнули из окна спальни, — сообщил преподобный, еле скрывая злобу.
Сестренка схватилась за живот и принялась было хохотать, но, увидев лицо преподобного, осеклась.
Кое-кто тоже было рассмеялся, но тут же умолк. Гробовое молчание, словно саван, окутало пьяную компанию. Гости, выпучив глаза, таращились на преподобного. Их рты хотели смеяться и дальше, но сознание говорило: тпру! С одной стороны, лицо преподобного искажала ярость, понятная в человеке, которого выпихнули из окна, но, с другой стороны, на его теле не было признаков падения с третьего этажа на бетонный тротуар.
— Это сделал Чарли Чинк, — проскрежетал преподобный.
— Кто-кто? — ахнула Мейми.
— Вы шутите? — резко спросила Аламена.
Первой опомнилась Сестренка. Она издала пробный смешок и одобрительно пихнула преподобного в бок.
— Ну, вы даете, — сказала она.
Преподобный ухватился за ее руку, чтобы не упасть.
На ее лице написалось идиотское восхищение одного шутника перед другим.
Мейми яростно обернулась к ней и влепила пощечину.
— Марш на кухню! — велела она. — И не смей больше брать в рот ни капли.
Лицо Сестренки сморщилось, словно черносливина, и она заплакала в голос. Это была крепкая, как лошадь, крупная молодая женщина, и ее плачущая физиономия придавала ей совершенно идиотский вид. Она ринулась было на кухню, но споткнулась о чью-то ногу и пьяно грохнулась на пол. На нее, впрочем, никто не обратил внимания, ибо преподобный Шорт, лишившись в ее лице опоры, тоже начал падать.
Мейми успела подхватить его и усадила в кресло, приговаривая:
— Посидите, отдохните и расскажите, что с вами стряслось.
Он схватился за сердце, словно оно причиняло ему дикую боль, и сказал еле слышно:
— Я пошел в спальню, чтобы подышать свежим воздухом. А пока я стоял у окна и смотрел, как полицейский гонится за вором, сзади подкрался Чарли Чинк и вытолкнул меня из окна.
— Боже! — воскликнула Мейми. — Он пытался вас убить?
— Вот именно!
Аламена посмотрела на дергающееся от ярости лицо преподобного и уверенно сказала:
— Мейми, он просто пьян.
— Ничего подобного, — запротестовал преподобный. — Я в жизни не брал в рот ни капли пагубного зелья.
— А где Чинк? — спросила Мейми, озираясь по сторонам. — Чинк! Эй, кто-нибудь! Разыщите Чинка.
— Он ушел, — сообщила Аламена. — Он ушел, когда вы с Дульси заперлись в сортире.
— Этот проповедник все придумал, — сказала Дульси. — Потому что они с Чинком повздорили из-за гостей.
— А чем плохи мои гости? — спросила Мейми преподобного.
Она спрашивала Шорта, но за него ответила Дульси:
— Он сказал, что здесь не должно быть никого, кроме прихожан, а также собратьев Джо по ложе. А Чарли напомнил, что Джо был профессиональный игрок…
— Я не говорил, что Большой Джо никогда не грешил, — возвестил преподобный звучно, словно с кафедры, совсем забыв, что он жертва покушения. — Но он двадцать лет работал поваром на Пенсильванской железной дороге и являлся членом Первой церкви Святого Экстаза. Таким и видит его Господь.
— Но здесь все его друзья, — смущенно возразила Мейми, — те, кто работал с ним, кто был с ним все эти годы…
Преподобный Шорт поджал губы.
— Не в этом дело. Нельзя окружить его этим развратом и грехом и надеяться, что Господь призовет его к себе.
— Это в каком смысле? — вспыхнула Дульси.
— Оставь его, — посоветовала Мейми. — Только еще ссоры нам не хватало.
— Если он не перестанет делать грязные намеки, Джонни ему задаст, — пробурчала Дульси вроде бы только для ушей Мейми, по ее услышали все.
Преподобный Шорт посмотрел на нее со злобным ликованием.
— Угрожай сколько угодно, Иезавель, но от Всевышнего не утаить, что из-за твоей бесовщины Джо Пуллен раньше времени оставил сей мир.
— Ничего подобного, — возразила Мейми. — Ничего не раньше времени. Он уже много лет засыпал с сигарой во рту. Когда-то он должен был ею подавиться и задохнуться.
— Если вы готовы слушать этого горе-проповедника, то на здоровье, — сказала Дульси. — Нос меня хватит. Я пошла домой. Можете так и сказать Джонни, когда он придет и спросит, где я.
В наступившем молчании она вышла и хлопнула за собой дверью.
— Жаль, здесь нет Вэла, — вздохнула Мейми.
— Этот дом — притон убийц! — воскликнул преподобный.
— Не надо так говорить, даже если вам не по душе Чарли Чинк, — сказала Мейми.
— Господи! — вспылила Аламена. — Если бы он и правда выпал из окна, то лежал бы на тротуаре мертвый!
Преподобный Шорт окинул ее невидящим взглядом. В уголках рта собралась пена.
— Я вижу нечто ужасное, — пробормотал он. — Ужасное видение.
— А вот это правда, — согласилась Аламена. — У вас одни сплошные видения.
— Я вижу человека с ножом в сердце, — упорствовал преподобный.
— Давайте-ка я дам вам рюмочку на сон грядущий и уложу в постельку, — предложила Мейми, — а ты, Аламена…
— Хватит ему пить, — оборвала та Мейми.
— Господи, да перестань же! Лучше позвони доктору Рэмси и попроси приехать.
— Он не болен, — отозвалась Аламена.
