Ричард Пратер - Будет револьвер — будем путешествовать (сборник)
Мне очень не нравилась вся эта возня, ибо все они были настоящие хулиганы и громилы, такие же опасные, как взрослые, только моложе. Если они настроятся на такой лад, они могут наброситься на меня всей бандой и, может быть, раскроить мне череп. Но я должен соблюдать вежливость. Ведь они — продукт их среды! Как ни странно, не более, чем все другие люди, включая и меня. Так что я никак не мог вызвать в себе по отношению к ним чувство симпатии.
Девяносто девять из ста подростков да и взрослых тоже, с которыми вы сталкиваетесь, прекрасные люди, но всегда найдется один процент или меньше таких, которые как будто принадлежат к другой породе. Есть хорошие дети и есть плохие, хорошие и плохие люди, но, если они пускают вам пулю в лоб, вы умираете независимо от того, родились они в особняке или в трущобе, стреляли в вас из настоящего или самодельного револьвера. А я, сдается мне, из тех, кто имеет дело с готовой продукцией наших цивилизованных джунглей, а не с процессом ее изготовления. И я не тот тип, который говорит каннибалу, обгладывающему ему ногу: «Да благодарит вас Бог, сын мой». Я сознаю, что я — продукт своей среды.
Наконец все эти юные каннибалы посмотрели на фото Пэм, но, насколько я мог судить, видели ее впервые. Это было странно, потому что в этот день фото Пэм появилось во всех газетах. И если те, кто задушил и изнасиловал Пэм, были здесь, что они думали и чувствовали в эту минуту?
Крыс отделился от своих дружков, подхватил фото и подошел ко мне. Он протянул мне фотографию и снова сунул руки в карманы.
— Удовлетворены? — спросил он.
— Угу. Все-таки, мне нужно повидать Чака.
Он вытащил из кармана свой нож, на этот раз не скрываясь, и срезал узенький краешек ногтя с большого пальца.
Остальные стояли шеренгой посреди комнаты и смотрели на меня. Один из них перебрасывал из одной руки в другую что-то блестящее. Сначала я не понял, что это, но потом, разглядев, увидел, что это самодельный кастет, сделанный, вероятно, из ручек бака для отбросов, с торчавшими из него стальными остриями, которые могли бы превратить человеческое лицо в окровавленные полоски кожи. Несколько других, включая и низкорослого, держали руки в карманах.
— Катитесь отсюда, — произнес Крыс. — Ну? Я серьезно.
Мне ужасно надоело слушать, как эта малолетняя шпана указывает мне, что я должен делать.
— Слушай, ты, шпана мелкопузая, — сказал я, — прекрати трепать об меня язык, или...
— Или что? — прервал он меня. — Эй, — повернулся он к дружкам, — они не хочут уходить!
Он махнул рукой, и вся эта банда двинулась на меня. Они подходили медленно, тот, что с кастетом, надел его на правую руку, остальные по-прежнему держали руки в карманах.
Я сунул руку под пиджак, не колеблясь. Я не вынул револьвер. Вы можете стрелять в Аля Капоне, когда он взрослый Аль, но когда он еще маленький, это считается неприличным. Я вспомнил, как Сэмсон предупредил меня, что у меня будет куча неприятностей, если я начну отвешивать «малышам» оплеухи. Однако я приблизился к той черте, за которой мне уже будет на все наплевать, и, если бы любой из этих подростков бросился на меня с ножом или кастетом, очень возможно, что я выстрелил бы ему в голову.
Я крепко сжал рукоятку револьвера и прижался спиной к стене.
— Не подходите, — сказал я. Мой голос прозвучал немного напряженно. — Ей-богу, если вы приблизитесь, я могу забыть, что вы — дети.
Они продолжали наступать. Я начал медленно вытаскивать револьвер, но в этот самый момент я услышал, как к дому, визжа тормозами и издавая громкие гудки, подъехала машина и остановилась у входа. Атмосфера в комнате изменилась. Мальчишки остановились, усмехаясь и шпыняя друг друга. Крыс засеменил к двери, сопровождаемый коротышкой, который был, видимо, его другом. Оба поспешно вышли. Очевидно, приехал их босс.
Через минуту подростки вернулись с нахальным видом. Крыс подмигнул остальным, что, мол, приехал Чак, уж он-то со мной разделается. На дорожке послышались шаги. Это, конечно, был Чак, но рядом с его шагами слышно было мелкое постукивание каблучками. Первым вошел Чак, и если за ним вошла женщина, я все равно ее не видел. Будь за ним дизельный локомотив, я бы его тоже не увидел.
Сэмсон оказался прав, это был огромный парень.
Все вокруг пришло в движение, и я перестал быть центром внимания. Послышались возгласы: «Эй, Чак!», «Где ты был, Чак?» и «Эй, Чак, этот тип портит нам настроение!»
Он взглянул на кастет в руке одного подростка и на другого, у которого в кармане торчал какой-то металлический предмет.
— Уберите оружие, — сказал он. Потом, пройдя в комнату, остановился против меня. — Что случилось? — спросил он.
Он был на полдюйма выше меня, но такой узкоплечий и широкобедрый, что казался даже еще выше. В плечах он был шире меня дюйма на три или четыре. У него были длинные руки, слишком длинные. Жесткие черные волоски покрывали руки и запястья и курчавились на шее, выступавшей из белой майки, которую он носил под коричневым пиджаком. У него была довольно приятная внешность, совсем не та, что я ожидал.
— Ничего не случилось, — ответил я. — Пока еще ничего. Просто я задал несколько вопросов.
Он усмехнулся. Мягким приятным голосом он спросил:
— А кто вас просил задавать вопросы?
— Мистер Франклин.
— Франклин? — сказал он твердо. — Не знаю такого. Так что лучше выходите в эту дверь и ступайте туда, откуда пришли.
Голос все еще звучал приятно, но усмешка вышла натянутой. Что-то в связи с этим парнем меня тревожило. Я подумал, что откуда-то его знаю, но откуда? Где я мог его видеть?
— Мы с вами когда-нибудь встречались? — спросил я его.
— Никогда. Мы бегаем с разными стаями.
Я оглянулся на мальчишек и сказал:
— Видимо, да.
Видимо потому что я оглянулся, я увидел девушку, или, скорее, женщину, ибо при самом смелом воображении ее нельзя было отнести к подросткам. Взглянуть на нее вот так, неожиданно, было почти то же, что получить по башке.
Это была высокая платиновая блондинка, «девочка что надо», с жестким наглым лицом, на котором было полфунта косметики и скромности ни на грош. Даже потеряй она половину своих форм, она бы все равно сохранила фигуру, а я видел, что формы — ее собственные, натуральные, потому что на ней была сильно декольтированная блуза, чуть не сползающая с плеч, и туго облегающая юбка. Она направилась к нам. Ремень от большой коричневой кожаной сумки, наброшенный на правое плечо, перетягивал ее блузку несколько набок.
Она остановилась рядом с Чаком и посмотрела на меня. Увидев вблизи ее карие глаза с длинными густо накрашенными ресницами и все остальное, я подумал, что если бы она соскребла с себя побольше этой дурацкой краски, держалась бы более естественно и носила бы другую сумку и на другом плече, она бы выглядела очень недурно. Но тут она открыла рот и испортила благоприятное впечатление, которое вроде бы зародилось во мне.
— Чак, — сказала она, — кто этот гад ползучий?
Не хватало только жевательной резинки, которую она бы вынула изо рта, держа между большим и указательным пальцами. Голос у нее был высокий, скрипучий, гнусавый.
— И то, — сказал Чак. — Прежде, чем вы уйдете, кто вы?
Я снова повторил свой жест, полез за бумажником во внутренний карман, откинув полу пиджака так, чтобы он мог заметить мой револьвер. Мое удостоверение произвело на него столь же малое впечатление, как и на подростков. Но он увидел револьвер, поднял одну бровь и произнес:
— Сыщик по особым делам, а? Настоящий мужской револьвер. — Он снова взглянул на мое удостоверение. — Ну и что же вы разузнали? Ищейка. Первоапрельский дурак из полиции.
Платиновая блондинка гнусаво захихикала.
— О, Чаки!
Он рассмешил ее до смерти. Ее глупое восхищение явно подзадоривало его, потому что он сказал:
— Ну-ка, поглядим, что ты за штука. — И протянул руку, чтобы взять у меня револьвер. Я подождал, пока его пальцы не прикоснулись к нему, и с силой ударил его по руке ребром ладони. Я знал, что это очень больно и почти парализует его руку. Удар привел его в такое бешенство, что я подумал, что у него глаза вылезут из орбит.
Это было здорово. Именно этого я и хотел. Я хотел довести его до кипения и сказал:
— Я показываю людям свой револьвер только тогда, когда собираюсь их застрелить.
Я вынул из кармана фото Пэм и сунул его ему в руку, прежде чем он успел размахнуться и ударить меня.
— Я зашел просто для того, чтобы спросить, знаете ли вы эту девушку, — сказал я. — Узнаете?
На его щеках прыгали желваки, и он старался расшевелить пальцы правой руки, но фото он взял. Однако не сразу посмотрел на нее. Он глядел на меня, сжимая челюсти, пока не овладел собой настолько, чтобы подавить горящий в его глазах гнев. Наконец он сказал хрипло, саркастически:
— Рад сотрудничать с ищейкой.
Лицо его приняло спокойное, даже приятное выражение, однако оно мгновенно исчезло, стоило ему взглянуть на фото. Его как будто передернуло, и он перевел на меня вспыхнувший гневом взгляд.
