Якоб Арджуни - Кисмет
— А может, сразу позвонить в полицию?
— Вы не знаете нашу полицию? Пока они приедут, вас уже превратят в калеку, а эта братва будет уже в Узбекистане или еще где-нибудь у черта на рогах. Я уж не говорю о тех вопросах, которые они могут вам задать. Наша полиция ведь не отличается хорошими манерами — наорут, еще не переступив порога, начнут расспрашивать, чем вы там занимались с русскими девчонками. Представляете, в самый разгар романтического свидания…
Снова мертвая тишина в трубке.
— В общем, сразу звоните мне, а я уж знаю, как с ними разговаривать. И ничего не бойтесь.
Он промямлил еще что-то в том смысле, что ничего не понимает, а я дал ему указание сварить побольше кофе на предстоящую ночь, и на том мы закончили наш разговор. Что касается меня и Лейлы, то сегодня мы могли спокойно выспаться.
Вскоре раздался звонок в дверь дома. Выглянув из окна и убедившись, что это не толстогубый гессенец и не напудренный киллер, я открыл дверь, потом поставил на столик перед софой бутылку минеральной воды для Лейлы, себе налил водки и попытался составить план на завтрашний день.
В субботу прибывает хорватская делегация, и, если Звонко меня не обманул, в ее составе с большой долей вероятности должен быть хорват, глава «Армии здравого смысла». А до этого мне предстояло выяснить, где должен состояться ужин, для которого дядя Звонко закупил партию мясного филе. Уютное застолье с участием всех руководящих членов банды — более подходящего случая для того, чтобы нагрянуть с албанцем и его головорезами, трудно было себе представить. Теперь оставалось решить, что я могу сделать для своей новой клиентки. Чтобы не поставить под угрозу налет на делегацию, я должен был в течение ближайших дней залечь на дно. Пусть Аренс думает, что разгром офиса заставил меня выйти из игры. Это также освобождало меня от необходимости проведения операции обмена детектива на мать клиентки. Итак, для Лейлы я могу сделать только одно: выяснить, действительно ли ее мать находится у Аренса и добровольно ли, поскольку, по словам фрау Шмитцбауэр, она была шлюхой, которая прибрала к рукам часть «поборов» Аренса, или вынужденно. По-видимому, ее нрав не сильно отличался от характера дочери, поэтому Аренс вынужден был держать женщину в узде, то есть где-нибудь в подвале, а изредка брать ее на «сафари».
Я сделал глоток и закурил. Мысль о том, что мать Лейлы с воскресенья находится в сексуальном рабстве у Аренса, была мне неприятна. Добросовестный полицейский мог задержать ее разве что за езду без водительских прав или другое нарушение правил дорожного движения. А что, если Аренс держит ее взаперти и она просто не в состоянии вырваться из его лап? Что я мог предпринять в таком случае? Оставить все как есть до следующей субботы? Господи, и вся эта морока только из-за того, что мне, по недоразумению, пришлось хлопнуть двух отморозков, которые сейчас кормят червей в пригородном лесу.
Дверь из ванной комнаты приоткрылась, и появилась — кто бы вы думали? — одалиска, исполняющая танец живота. На Лейле была короткая белая блуза с пышными расписными цветами, шелковые шаровары золотистого цвета, перевязанные поясом, на котором побренькивали золотые монеты, и мягкие восточные туфли с ярким вышитым узором. Пояс с монетами свободно прилегал к голым бедрам, опускаясь вперед в виде буквы «V». Когда Лейла двигала бедрами, монеты позвякивали и четко вырисовывался угол между ее ногами.
Что это могло означать? Намек на мою экзотическую родину? Или это была детская игра, маскарад? А может быть, Лейла пыталась меня соблазнить? Она вышла на цыпочках, робко переставляя ноги и испытующе глядя на меня.
— Черт побери! — Я дружески посмотрел на нее. — Я вижу, у тебя большие планы на вечер?
— Планы?
— Ты собралась на вечеринку потанцевать или еще куда-то?
Она остановилась, глядя на меня как на идиота, потом посмотрела куда-то сквозь меня, ленивой походкой, опустив плечи, прошла к софе и плюхнулась на подушки.
— Ужинать будем?
— Да, будем.
Интересно, на что она рассчитывала — на гром аплодисментов с моей стороны? Для чего устроила весь этот спектакль? Наверное, общаясь со своими наставниками-евангелистами в интернате, она считала, что в стране «мерседесов» достаточно надеть на себя экзотические тряпки, чтобы произвести фурор. Или это была чисто детская выходка. Во всяком случае, так я расценил странный поступок Лейлы. Возможно, я чего-то не понял.
— Лично я с сегодняшнего утра ничего не ел, и, насколько мне известно, ты тоже. Во всяком случае, после обеда.
Я положил на ее тарелку еду и, несмотря на полное равнодушие Лейлы к еде, пожелал ей приятного аппетита. Возможно, она просто не хотела есть? Или не любила мясо в горшочке? А может быть, девчонки в ее возрасте слишком следят за фигурой? Во всяком случае, ужин на двоих превратился в малоприятный прием пиши.
— Что, нет аппетита? — спросил я, съев несколько ложек.
Лейла сидела откинувшись назад и выставив вперед босые ноги и теребила в руках какую-то соломинку. Не глядя мне в лицо, она промямлила:
— Аппетита?
— Ну ты не голодна? Есть не хочешь?
— Пахнет, как в интернате.
— Значит, у вас не такой уж плохой интернат.
Мой голос показался мне похожим на нравоучительные интонации ведущих детских телепередач, которые я иногда слышал, находясь днем дома после тяжелого похмелья. Я тогда спрашивал себя, неужто есть люди старше трех лет, которые могут серьезно воспринимать таких противных ведущих.
Сочувственно подняв брови, Лейла косо на меня посмотрела, потом перевела взгляд на соломинку и громко выдохнула.
— Ладно, тогда признавайся, что ты любишь. В конце концов, тебе же надо что-то есть.
— Почему надо?
Почему надо есть? От этого вопроса ложка в моих руках остановилась на полпути ко рту. Какая же упрямая, несносная и наглая девчонка!
— Потому что люди должны есть, чтобы не умереть с голоду, — буркнул я и сунул ложку в рот.
— Я нравлюсь?
— Нравишься ли ты мне? Да, нравишься. Ты прекрасна, — ответил я в надежде, что моя первая реакция на ее выход с голым животом ускользнула от ее взгляда. — Но если будешь и дальше упорствовать, то превратишься в прекрасный скелет.
— Тебе больше нравятся тощие неряхи, да?
— Тощие неряхи? Слушай, где ты набралась таких словечек, и кто в вашем интернате преподает такой немецкий?
— Мы сами учим.
— Сами? И как же, интересно?
— Порно.
— Что?
— У ребят из интерната есть кассеты и книжки. У меня тоже есть одна книжка. Называется «Охотницы за спермой».
— Вот как. — Я попытался придать лицу деловитость, поймав себя на том, что машинально помешиваю ложкой в миске. — У тебя очень специфический набор слов. А если тебе надо просто купить хлеб или еще что-нибудь?
Лейла медленно повернулась и уставилась на меня, а потом вдруг рассмеялась. Нет, я явно чего-то не понимал.
Насмеявшись, она ответила:
— Мы смотрим фильмы.
— И что это за фильмы?
— Кассеты моей матери, недотепа.
Недотепа. Ясно. Это, наверно, тоже из порнофильма? Типа «трахни меня, недотепа»?
Обрадовавшись смене темы, я показал ложкой в другой конец комнаты:
— Вон там видак.
Интересно, если бы я учил немецкий по порнофильмам? Наверное, тогда я был бы среди лучших учеников. Как много я упустил в своем образовании! Чем черт не шутит, может быть, с такими познаниями уже давно сидел бы где-нибудь в ООН.
Нагрузившись кипой видеокассет, доходившей ей до подбородка, Лейла вернулась из спальни. В руках у нее было не меньше пятнадцати кассет. Не обращая на меня внимания, она устроилась перед видеомагнитофоном.
— Слушай, если ты собираешься смотреть все эти кассеты, я успею написать диссертацию.
— Диссертацию?
— Ну да, посвященную охотницам за спермой. Нам до завтрашнего вечера не просмотреть все эти кассеты.
— Я поставлю самые клевые, о’кей?
— Поставь кассету, где твоя мать лучше всего выглядит. И вообще, что это за кассеты?
— День рождения, свадьба, каникулы, мой первый день в школе и все такое прочее. Бабушка, дедушка, мать в саду, отец едет на велосипеде… с одним колесом. Или просто погода. Мы часто выезжаем за город. Свадьба тоже была за городом. Начну со свадьбы, о’кей?
— А почему со свадьбы?
— Потому что там много моей матери. И вообще мне нравится эта кассета.
— Как, кстати, зовут твою мать?
— Сташа.
Первые десять минут на экране мелькали только машины и накрытые столы. На пленку снималось, как выходит из машины каждый прибывший гость. Было много гостей и много накрытых столов, подробных панорамных кадров: дома из булыжника, оливковые деревья, дикие луга. Потом появилась картина крестьянского двора, где происходила свадьба, внутренний дворик с очагом, у которого трое мужчин, все время заглядывающих в камеру и чокающихся бутылками, крутили на вертеле пять бараньих туш. Лейла сосредоточенно смотрела на экран, устроившись на полу с пультом в руках, чтобы в любую минуту перемотать пленку назад, подробно комментируя и называя имена действующих лиц. При некоторых кадрах она заливалась смехом, при других — поджимала губы, а увидев мелькнувших пару раз щенков, начала их подзывать.
