Гарри Грей - Однажды в Америке
В дверь позвонили. На пороге стоял Косой, одетый в водительскую форму. Еще один комплект формы он привез для Патси. На комбинезоне было написано: «Чистка ковров». Косой насмешливо произнес, подражая деловому тону служащего:
— Сколько ковров, мадам?
— Хватит паясничать, — резко сказал Макс. — У нас работа.
С профессиональной ломкостью мы передвинули мебель, скатали ковер вместе с завернутым в него Натчи и завязали оба конца. Патси надел униформу. Вместе с Косым они потащили ковер, в котором лежал Натчи, вниз по лестнице к грузовику. Макс и я допили бутылку скотча.
Когда мы уже собрались уходить, толстяк Оскар спросил:
— А ковер вы мне вернете? Вещь дорогая, импортная, из Китая.
— Разумеется. Вычистим и вернем как новый, — ответил Макс. — Не беспокойтесь, настоящие чистильщики ковров доставят вам его в течение десяти дней.
Толстяк опять начал посмеиваться. Я поскорей ушел, пока у меня не лопнуло терпение и я не натворил чего-нибудь лишнего.
Мы поехали к похоронному бюро. Патси и Косой были уже там. Они готовили Натчи к погребению. Мы положили его в самый дешевый сосновый гроб, какой только нашли. Макс послал Косого к Питу, печатнику, на Томпсон-стрит за нужными бумагами. Макси позвонил на кладбище, чтобы подготовили могилу. Я связался с нашими профессиональными могильщиками. Через тридцать минут Натчи был уже на пути к своему последнему приюту.
— Быстрые у него похороны, — сказал Макс.
— Его похоронили гораздо лучше, чем он того заслуживал, — заметил Пат.
Я спросил Косого:
— На кого написано свидетельство о смерти? Для нашей внутренней отчетности.
— Я не могу выговорить эту фамилию, — ответил Косой. — Пит сказал, что это его шурин, и, заполняя форму, все время повторял: «Надеюсь, надеюсь».
— Тогда черт с ним, — сказал я. — Этого типа не стоит никуда записывать.
Не успели мы войти в свой офис, как к нам подошел Толстяк Мо с полным подносом выпивки и сообщением, что нам звонили из главного офиса.
— Они хотят, чтобы вы им сразу перезвонили. Они сказали, это важно.
Макси взял телефон. Как обычно, мы услышали только его невразумительные «да, да, да». Наконец он повесил трубку. Медленно вернулся к столу и сел с задумчивым видом, прожигаемый тремя парами глаз. Макс взял стакан, взболтал его и опрокинул одним глотком.
— Ничего важного, — сказал он. — В городе ничего особенного не происходит, по крайней мере в том, что касается нас. Единственное, что заслуживает упоминания, это тот чертов парень, Винсент Колл. Он получил от Синдиката свои пятьдесят штук и вернул им Француза в целости и сохранности.
— Не считая одного уха, — сказал я.
Макси улыбнулся:
— Не будем вдаваться в тонкости, Лапша. Как бы там ни было, мне сказали, что Безумный Мик снова на тропе войны и готовится похитить еще какую-нибудь важную персону. — Макси снова улыбнулся. — Наверное, парень вообразил, что, похищая крупных шишек, он нашел себе хороший бизнес. Пока он в выигрыше. В его активе пятьдесят штук баксов и пять мелких убийств.
— Может быть, и нам стоит ввязаться в игру, Макс, — спросил я, — и заполучить этого Винсента?
Макси ответил:
— Нет. В офисе сказали, что за ним охотятся уже пятьсот торпед.[12] Мы им не нужны. Кроме того, они наладили связь с Коротышкой, правой рукой Винсента. Коротышка спрашивает, может ли он рассчитывать на награду от Голландца. Офис ответил, что сезон открыт для всех. Каждый может принять участие в состязании, так что, я думаю, это дело одного-двух дней. Коротышка ближе всех к цели. Скорее всего, он и получит приз.
Патси выглядел разочарованным.
— Значит, для нас ничего нет?
Макси покачал головой:
— Нам сказано сидеть на месте. Но это тоже неплохо. Сегодня я жду того парня, Джона.
— А зачем он придет? Хочет выкупить камни обратно, чтобы предъявить их страховой компании?
— M-да, — отозвался Макси. — Ты мне кое о чем напомнил. — Он повернулся к Косому. — Привези сюда камни из сейфа Эдди. — Макс бросил ему ключи.
Косой с ворчаньем вышел. Он вернулся минут через сорок и протянул Максу мешочек с бриллиантами. Макс молча положил его в карман. Потом он отодвинул кресло, положил ноги на стол, надвинул на глаза шляпу и погрузился в сон. Патси и Косой, точно в каком-то водевиле, последовали его примеру.
У меня на языке все еще оставался вкус скотча, который я пил в квартире у толстяка Оскара. Мы редко имели дело с шотландским виски, предпочитая хлебную водку. Я подошел к бару и взял запечатанную бутылку «Кингс Рэнсом». Я открыл ее и налил полный бокал. Я медленно выпил его до дна. Аромат был замечательный. Я налил еще и выпил снова. Я решил, что это отличное шотландское виски. Я снова наполнил бокал. Я сидел и пил, глядя на моих товарищей.
От скуки я достал оселок из ящика стола и начал точить нож. Это занятие всегда меня успокаивало. В комнате было тихо, слышался только громкий храп Косого и скрежещущий звук точильного камня.
Не знаю, как долго они спали. Все это время я стакан за стаканом пил шотландское виски и методично водил ножом по камню.
Когда в комнату наконец вошел Мо, он прервал одновременно мою выпивку, точение ножа и их сиесту. Он остановился, глядя на меня со странным выражением лица. Он взял бутылку, присвистнул и поставил ее обратно на стол. Только тогда я увидел, что она почти пуста.
Он снова на меня посмотрел и сказал:
— Не хотелось вас будить, ребята, но там снаружи болтается какой-то парень, который говорит, что его зовут Джон. Он утверждает, что вы его ждете. Я спросил, как его фамилия, и он ответил: «До». Это что, шутка? Мне впустить его?
Макси потянулся и зевнул:
— Да, да, все в порядке. Можешь впустить.
Я с интересом наблюдал, как в комнату быстро вошел высокий худой мужчина средних лет. В руках у него был портфель. Я почувствовал к нему мгновенную антипатию, хотя никогда не видел его раньше. И было это вовсе не потому, что он являлся мужем той садомазохистки. Он напомнил мне какого-то типа, которого я ненавидел много лет назад. Да, вот в чем дело: он сильно смахивал на того гнусного домовладельца, что сдавал нам жилье на Деланси-стрит. У него были те же бойкие глаза, похожие черты лица и такие же аккуратные усики. Даже его костюм выглядел очень знакомым: лихо заломленная шляпа и белая бутоньерка в петлице приталенного пиджака. Как и тот домовладелец, он оглядел нас с надменным видом человека, которому принадлежит весь мир. Однако больше всего меня задела белая бутоньерка в петлице.
Макси представил его как мистера Джона До.
Он улыбнулся высокомерной, механической улыбкой. Даже жест, с которым тип с бутоньеркой протягивал руку, выглядел оскорбительным. Я подумал: кем, черт возьми, считает себя этот ублюдок? Очевидно, Макси его хорошо знал.
Макс спросил:
— Что-нибудь выпьешь, Джон?
Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь отвечал «нет» таким пренебрежительным тоном. Выглядело это так, как будто мы не заслуживаем того, чтобы с нами пить. Я посмотрел на Макса. Поначалу он, кажется, тоже был задет манерами нашего посетителя, но потом сделал вид, что все в порядке. Я почувствовал, что мое терпение быстро иссякает.
Макс дружелюбно спросил:
— Как дела в страховом бизнесе, Джон?
— Лучше оставим бесполезные разговоры и приступим прямо к делу, — последовал резкий ответ.
От этих слов все во мне вспыхнуло. Мне хотелось подойти к нему и как следует врезать прямо в его наглую рожу. Я посмотрел на своих товарищей. Они холодно смотрели на него. Странно, они вовсе не были в такой ярости, как я. Стало быть, это и есть тот самый страховой агент, который дал нам наводку на выгодное дело? Тот самый Иуда, который предал своих друзей и коллег по работе за пресловутые тридцать сребреников? Он и его распутная жена. Забавно, подумал я. Можно побиться об заклад, что он смотрит на нас как на бандитов из ист-сайдских трущоб, а на себя — как на честного и законопослушного бизнесмена, почетного члена общества. Лицемерный ублюдок!
Господи, сколько людей, с которыми нам приходилось иметь дело, смотрели на нас с таким же брезгливым видом. Притом, что сами они были просто шлюхи. Их всех можно купить за русские шарлотки. Работодатели и профсоюзные боссы, которые торговали рабочими. Продажные чиновники в муниципалитетах, бравшие взятки и предававшие правительство. Судейские чины и адвокаты, манипулировавшие законом и предававшие клиентов. Процветающие бизнесмены, которые вытягивали деньги из бедняков с помощью сутяжничества и крючкотворства.
Во мне кипели ярость и негодование. Я знал, что такие обвинения со стороны бандита выглядят нелепыми. Но я не мог контролировать себя. Мои мысли неслись неудержимым потоком.
Внезапно я вспомнил нашу мебель, сваленную в кучу на улице, мою мать, плачущую от отчаяния и стыда, и то, как я подошел к одному из мужчин, вышвыривавших наши вещи. Все, что я мог, это взять его за рукав и умолять: «Пожалуйста, мистер, пожалуйста». А он гаркнул на меня: «Вали отсюда, вонючий жиденок».
