Никита Воронов - Зона поражения
Владимир Александрович собрался было рассчитаться, но передумал. В конце концов, для сна есть долгие январские ночи, а сейчас представлялась возможность и людей, так сказать, посмотреть — и себя показать.
И действительно, вскоре пустых мест не осталось — даже пришлось выносить из прокуренного помещения под навес дополнительные стулья. Рассаживались сразу большими, человек по десять, компаниями: шум, гам, звон посуды и хохот… Испанская, английская, французская речь моментально перемешалась с клубами табачного дыма — видимо, все здесь уже успели перезнакомиться и вели себя с непринужденностью творческой и околотворческой интеллигенции.
Откровенно пьяных не было — но и трезвым ни одного из посетителей Виноградов назвать бы не решился. Тем более что и в ожидании закусок столы не пустовали: одна за другой на скатерти появились бутылки «тин-то», пиво и коктейли — в основном, разумеется, «кола» с ромом.
Неожиданно разрозненный гул посетителей слился в единый радостный рев — это два парня в ресторанной униформе вынесли на всеобщее обозрение ящик с мутно-зелеными, причудливой формы бутылками. Наклейки на таре отсутствовали, а из горлышек торчали края ничем не прикрытых пробок.
Владимир Александрович не знал, что это такое, а потому почувствовал себя одиноким, всеми покинутым странником:
— Эй, хефе! — поднял он вверх указательный палец, подражая жестам и фразе носатого толстяка на противоположном конце террасы.
Тут же, со скоростью атакующего миноносца, примчался один из официантов:
— Сеньор?
Виноградова в жизни обзывали по-всякому, но именно такое обращение с каждым разом нравилось ему все больше.
— Сайдра? — Парень как по заказу держал в руках одну из загадочных стеклянных емкостей.
— Си. — Майор в очередной раз на всякий случай кивнул. И не ошибся.
— Сеньор! — Откуда-то появился огромный стакан, официант звонко удалил пробку из горлышка и вытянул вверх до предела правую руку с бутылкой.
Постепенно меняя угол наклона, парень выцедил тонкую бледную струйку, сразу же устремившуюся с высоты вниз, на пол — но вместо этого угодившую точнехонько на дно стакана, притаившегося у его левого бедра.
— Грациас! — поблагодарил Владимир Александрович, принимая вспенившуюся жидкость. Зрелище было действительно впечатляющим — во всех уголках террасы одновременно с полдюжины кабальерос разного роста, возраста и комплекции проделывали то же самое, что виноградовский официант.
С неравным, конечно, успехом… Действия некоторых, явно приезжих, сопровождались женским визгом и шутливыми угрозами обрызганных соседей. И все равно — даже самые неловкие в этот момент походили на торреадоров.
Поставив на скатерть перед Владимиром Александровичем заботливо закупоренную вновь бутылку, парень удалился.
— Будь здоров! — сам себе пожелал майор и не без опаски пригубил напиток. На вкус он показался чуть кисловатым и явно не крепче простой деревенской бражки.
Тогда Виноградов допил содержимое стакана до конца, вытянул пробку и аккуратно добавил себе еще — на этот раз побольше, почти до краев.
— О Боже, что он делает? Он же убивает сидр. — Женщина говорила по-английски и совсем рядом. — Объясните ему, коллеги!
— Ну я не думаю, что это удобно…
— Сеньор!
Виноградов обернулся — речь шла явно о нем:
— Сорри?
Человек семь за ближайшим столиком. Мужчины, женщины — и все глазеют… Впрочем, вполне дружелюбно.
Инициативу взял на себя маленький и очень похожий на индейца брюнет. Он подмигнул и что-то сказал, показывая на стакан в руке Владимира Александровича.
Тот пожал плечами:
— Извините, я не понимаю по-испански… Может быть, на английском?
Собеседники шумно обрадовались — сразу же и все вместе:
— О, отлично! Я же говорила…
— Вы откуда, коллега?
— Присаживайся! Только стул прихвати.
— Я, собственно, из России… Санкт-Петербург!
— Да ну? Не может быть!
— Действительно? Я ездил в Россию — три года назад. Москва, Грозный…
— А я была в Санкт-Петербурге — это ведь Ленинград, да? — еще в колледже. Тогда у вас управлял Леонид… Брешев?
— Брежнев, — поправил Владимир Александрович. Потом решился, с трудом подбирая забытые английские выражения. — Скажите… Что случилось? Что я сделал неправильно?
— Видишь ли…
— Ерунда! Не обращай внимания.
— Нет, все-таки стоит объяснить, — по правила пышные светло-русые волосы девушка, оказавшаяся напротив. — Это — сидр, молодое яблочное вино. Оно бродит естественным путем, поэтому…
— Простите — что делает?
— Бродит… пенится! Понятно? Так вот,
здесь, в Астурии, по традиции сидр наливают так,
чтобы не убить аромат и вкус — длинной струей.
— И пьют сразу же, быстро, — дополнил бородач в очках и с дымящейся трубкой. — Попробуй!
— Но сидр… он же не крепче лимонада, — пожал плечами Виноградов, осушая стакан и отставляя его в сторону.
— Это только так кажется.
Бородач оказался прав. Бутылки стремительно сменяли одна другую, затем счет уже начал вестись на ящики — и вскоре Владимир Александрович почувствовал себя совершенно своим в этом веселом, легком братстве сытых и не связанных никакими взаимными обязательствами людей.
В конце концов он даже не без успеха повторил вслед за официантом весь процесс угощения собравшихся…
— Браво, русский!
— Ты просто настоящий кабальеро!
— Предлагаю выпить за дружбу…
К трем часам ночи он уже перезнакомился со всеми, оказавшимися за столиком — благо, языковой барьер растворился в алкоголе, и виноградовского словарного запаса вполне хватало для взаимопонимания. Более того, откуда-то из глубин памяти назойливо полезли наружу испанские выражения типа «но пасаран!» и ругательное «ихо де пута»…
— За встречу, русский! — Владимир Александрович не помнил, представлялся ли он по имени, но так получилось, что собеседники называли его так же, как бородач. Это не казалось обидным, но «сеньор Виноградов» звучало бы лучше.
— Чин-чин! — Очень красивую русоволо сую итальянскую журналистку звали, как выяснилось, Габриэла.
Сидящая рядом девушка с загадочным именем Дэльфин, которая первой возмутилась насчет «убийства» молодого сидра, была, кажется, откуда-то из Восточной Европы — миниатюрная, с короткой мальчишеской стрижкой и ямочками на щеках. То ли она, то ли ее родители эмигрировали несколько лет назад во Францию, и теперь Дэльфин работала на радио.
Бородач оказался чистопородным британцем и представился издателем и литературным критиком, а неразговорчивого немца в углу отрекомендовали как Эриха Юргенса, криминального репортера. Местным уроженцем был только, пожалуй, похожий на индейца Хуан, пресс-секретарь фестиваля.
Несколько хуже запомнились другие — без особых церемоний присоединявшиеся к компании и так же легко исчезавшие в дыму и суматохе ресторанного веселья…
…Начало припекать, и Владимир Александрович нехотя перевернулся на живот — стоит уже, наверное, сходить искупаться.
Та-ак! Кто же все-таки поинтересовался, чем он занимается? И с чего вообще зашла об этом речь? Не вспомнить…
— Я занимаюсь криминальными темами, — ответил он тогда. Не очень понятно, однако в этом-то и заключается неоспоримое преимущество беседы на чужом языке: что бы ты ни ляпнул, можно списать на плохое знание соответствующей лексики.
— А — конкретно? Журналистика, литература?
Вот! Эту реплику точно подал некстати дотошный немец — все еще удивились, что он вообще напомнил о своем существовании.
Но Владимира Александровича так просто в тупик не загонишь:
— Широкие аспекты воздействия организованной преступности на общество.
Господин Юргенс кивнул — а остальным и подавно такого объяснения было достаточно.
Да-а… Конец вечера, который как-то незаметно перетек в глубокую ночь, никак не хотел восстанавливаться в единое целое — так, отдельные отрывочные картинки сомнительного содержания и достоверности.
Интересно, к примеру, с чего это вдруг они отправились кататься на машине? Вшестером… За рулем сидел Хуан, потому что автомобиль, вроде бы, принадлежал ему — но и это не факт.
Уехали, правда, уже после того, как Владимир Александрович сгонял к себе в номер и принес пол-литра «Столбовой» питерского разлива… Единственное, что помнится точно — искренняя радость и облегчение на лицах провожающих официантов. И большое пятно на столе от коктейля из водки со светлым пивом.
— Мать их в душу! — довольно громко выругался по-русски Владимир Александрович. Встал и направился к кромке воды — купаться… Купаться! Точно — они все купались вчера при луне в каком-то горном источнике.
Бородач с Виноградовым разделись до гола и сразу же нырнули, а у немца оказались какие-то смешные трусы в горошек, он долго упирался и пришлось даже применить силу… О цвете нижнего белья итальянки судить было невозможно в виду отсутствия на ней такового.
