Росс Макдональд - Дело Гэлтона
— Здесь по коридору есть ванная. Вы сами ходить-то можете?
— Ходить могу.
Но мне пришлось идти до ванной комнаты по стенке. Томми Лемберг стоял и смотрел, как я умываюсь и отхаркиваюсь. Я же старался не смотреть в зеркало, висевшее над умывальником. В конце концов я все-таки посмотрел в него, когда вытирал полотенцем нос. Один передний зуб сломан. Нос выглядел как вареная картошка.
Все это разозлило меня, и я пошел на Томми. Он отодвинулся, и я, потеряв равновесие, упал на колени. Он стукнул меня рукояткой своего револьвера по затылку. Мне стало так больно, что я испугался. Я встал, держась за раковину.
Томми смотрел на меня, возбужденно улыбаясь.
— Ведите себя прилично. Я не хочу делать вам больно.
— Как не хотел делать больно Каллигану. — Я говорил уже лучше, но глаза мои были не в фокусе.
— Каллиган? А кто это? Никогда не знал никакого Каллигана.
— И никогда не были в Санта-Терезе?
— Никогда. А где это?
Он провел меня по коридору и вниз по лестнице в большую темную комнату. Сквозь ее большие окна виднелись горы. Теперь они казались черными на темном небе. Я узнал эти горы. Они находились к западу от Рено. Томми включил свет, и гор видно не стало. Он прошел по комнате, как будто это был его дом.
Это, вероятно, была гостиная в доме Отто Шварца, но она напоминала скорее вестибюль отеля или комнату отдыха в учреждении. Мебель была расположена странными группами, покрыта пластиком, чтобы не испортилась. В одном углу стоял старинный бар и полки с бутылками. Патефон-автомат и электрическое пианино, стол с рулеткой и несколько игровых автоматов стояли у задней стены.
— Вы можете сесть, — сказал Томми, указав револьвером на одно из кресел.
Я сел и закрыл глаза, которые все еще были не в фокусе. Все, на что я смотрел, двоилось. Я боялся, что у меня сотрясение мозга. Я всего боялся.
Томми включил электрическое пианино. Оно стало играть мелодию песни об одном маленьком испанском городке. Томми сделал несколько па, повернувшись ко мне лицом и держа револьвер наготове. Он не знал, чем ему заняться.
Я стал мечтать, что он отложит свой револьвер и даст мне возможность поквитаться с ним на равных. Однако Томми этого не сделал. Он любил держать в руках оружие. Вертел его и так и сяк, глядя на свое отражение в стекле окна. Я начал составлять в уме черновик моего письма конгрессмену, выступающему за законодательство, запрещающее производство оружия, за исключением оружия для военных целей.
В это время в комнату вошел мистер Дж. Эдгар Гувер. Он, должно быть, умел читать чужие мысли, потому что он сказал, что одобряет мой план и намерен представить его президенту. Я дотронулся до лба. Он был горячий и сухой, как печка. Мистер Гувер исчез. Пианино продолжало играть ту же мелодию: музыку, под которую хорошо бредить.
Человек, который вошел потом, излучал прохладу своими зелеными, холодными, как лед, глазами. У него был орлиный нос и под ним рот, который, улыбаясь, растягивался в прямую линию. Ему, должно быть, около шестидесяти, но у него хороший загар и подтянутая фигура. На нем была светлая шляпа и пальто.
Так же выглядел и человек, который вошел вслед за ним. Только он был на голову выше. У этого человека — невыразительные глаза неопределенного цвета, лицо, выдержавшее не одну драку, и патологическая нервозность, присущая охранникам Дальнего Запада, сейчас совершенно вышедшая из моды. Когда его хозяин остановился около меня, он отошел в сторону и стал смотреть на него с собачьей преданностью. Томми подошел к нему, как ученик.
— Вы ужасно выглядите, — сказал Шварц холодно и одновременно мягко. Так говорят люди, которые уверены, что их слушают. — Я Отто Шварц, если вы этого не знаете. У меня нет времени, чтобы тратить его на каких-то частных детективов. У меня много других дел.
— Каких дел? Убийств?
Он весь напрягся. Вместо того чтобы ударить меня, снял шляпу и бросил ее Томми. Голова его была совершенно лысая. Он положил руки в карманы пальто, качнулся на пятках назад и посмотрел на меня, предварительно взглянув на кончик своего длинного горбатого носа:
— Я думал, что вы оказались здесь, не зная, с кем имеете дело. А вы продолжаете вести себя в том же духе, говорите об убийствах и все такое прочее. — Он осуждающе покачал головой. — Озеро Таху очень глубокое озеро. Вам придется долго нырять, без акваланга и с камнем, привязанным к ногам.
— А вам, возможно, придется сидеть на горячем кресле, без подушек, с электродами на вашей лысой голове.
Высокий охранник сделал шаг в мою сторону, глядя на Шварца собачьими глазами, расправляя свои огромные плечи. Шварц удивил меня. Он засмеялся, и смех его был как колокольчик.
— Вы смелый человек. Вы мне нравитесь. Я не желаю вам плохого. Что вы предлагаете? Немного денег? И покончим со всем этим.
— Немного убийств. А лучше убейте всех. И тогда вы будете самым сильным в мире.
— Я и так очень сильный, не сомневайтесь в этом. — Его рот вдруг сжался бантиком, как маленькая морщинистая рана. — Я никому не позволяю себя оскорблять. И никто у меня ничего не ворует.
— Каллиган обокрал вас? Поэтому вы приказали его убить?
Шварц еще немного посмотрел на меня сверху вниз. Зрачки его были очень темными. Я вспомнил о глубоком озере Таху и представил себе бедного утопленника Арчера с камнем, привязанным к ногам. Я был в чувствительном настроении и старался с этим бороться. Томми Лемберг сказал:
— Могу я вам кое-что сказать, мистер Шварц? Я не убивал этого парня. Полицейские ничего не поняли. Он, возможно, упал на нож и умер.
— Боже мой! Идиот! Расскажи это полицейским. — Шварц обратил свой гнев, который он сдерживал, на Томми. — Не вмешивай меня в это, прошу тебя.
— Они не поверят мне, — сказал он, подвывая. — Они пришьют мне это дело, хотя я только защищался. Он в меня выстрелил.
— Заткнись! Заткнись, я сказал! — Шварц провел рукой по невидимым волосам. — Почему все кругом такие дураки? Что, в мире не осталось умных людей?
— Умные люди не дотронутся до вашего рэкета даже палкой длиной в десять футов.
— Ты тоже заткнись. Я уже достаточно тебя слушал. — Он повернулся к своему охраннику, который начал снимать пальто.
— Поработать с ним, мистер Шварц?
Это был тот же бесцветный, бесчувственный голос, который спорил с Кулотти. Это заставило меня подняться с кресла. Так как Шварц стоял ближе, я ударил его в живот. Он согнулся и упал. Мне не много нужно было для счастья, и я чувствовал себя счастливым первые три или четыре минуты, пока меня били. Потом лицо здорового охранника стало расплываться. Когда же свет в комнате совсем исчез, перед глазами опять возникло яркое пятно. Голос Шварца повторял и повторял свои шуточки:
— Забудьте, что произошло, и все будет в порядке.
— Вы должны дать мне слово. Я человек слова, и вы человек слова.
— Возвращайтесь в Лос-Анджелес, и все. Никаких вопросов.
Блестящее пятно впилось в мой мозг, как гвоздь. Оно не отпускало меня, не давало выйти из комнаты. Я проклял его, но оно не уходило. Оно писало блестящими буквами на красноватой темноте комнаты: «Вот так. Держись».
Потом пятно стало от меня удаляться, как огни парохода. Я поплыл за ним, но оно удалялось и повисло в темноте, как звезда. Я оставил эту душную комнату и понесся вверх к черным горам.
Глава 17
Я пришел в себя на следующее утро в палате скорой помощи одной из больниц Рено. Когда я научился говорить с тампонами в носу и прикрепленной проволокой челюстью, ко мне пришли пара детективов и спросили, кто украл мой кошелек. Я не стал их разочаровывать и убеждать, что на меня напали не из-за денег.
Что бы я ни говорил им о Шварце, все было бы впустую.
И потом Шварц был мне нужен. Первые тяжелые дни в больнице были заняты мыслями о Шварце. Хотя время от времени я думал о том, что буду не очень привлекателен, когда выйду из больницы. Все расплывалось перед моими глазами. Я устал от расплывчатых силуэтов сестер и серьезных молодых расплывчатых докторов, которые все время спрашивали меня: как голова, не болит?
На четвертый день, однако, мое зрение стало настолько ясным, что я смог прочесть вчерашнюю газету, которую добровольцы, помогающие больным, принесли в больницу для пациентов. В воздухе летали самолеты, на земле не было согласия. На последней странице была опубликована заметка о том, как сказка стала былью и очень давно пропавший Джон Гэлтон вернулся, наконец, к своей бабушке, вдове и владелице железных дорог и нефти. Была опубликована фотография Джона Гэлтона в новой спортивной куртке и с улыбкой на лице, говорящей: сам черт мне не брат.
Это меня подбодрило. К концу первой недели я начал вставать с кровати. Однажды утром после манной каши смог пройти мимо сестры, сидящей за столиком, и позвонить в Санта-Терезу. Мне удалось сообщить Гордону Сейблу, где я нахожусь, пока старшая сестра не поймала меня и не отвела обратно в палату.
