Ричард Пратер - Убить клоуна
Наклонившись над столом, я заметил слабый лучик, мерцавший в моем тайнике в баре, но он скорее походил на отражение света от бутылки, а не от объектива телекамеры. Я остался доволен. Теперь можно уходить, зная, что больше сделать ничего нельзя. Я смогу увидеть — и услышать — практически все, что произойдет в этой комнате, если их встреча действительно состоится, и состоится здесь, в этом кабинете, и они не обнаружат мою телекамеру, и полиция не уберет щиты с надписью «Идут ремонтные работы», и никому сегодня утром не захочется выпить. И никто не заметит странный кабель, свисающий вдоль задней стены здания... Множество других "и" вызывало у меня ощущение легкой тошноты.
Раздался легкий шорох, как будто что-то пошевелилось. По крайней мере, мне что-то послышалось... если только снова не заработало мое воображение. Но вслед за тем опять раздался шум, не похожий на предыдущий звук. Если тот шум раздавался только у меня в ушах, то этот напоминал хруст косточки, чего никак не могло быть.
Посмотрев на дверь, я заметил, что ее ручка медленно поворачивается.
Вот этот-то звук я и услышал. Вихрь чувств поднялся в моей душе. Во-первых, я растерялся. Во-вторых, я понял, что меня сейчас схватят, и ощутил гнев, разочарование и не знаю, что еще. Зайти так далеко, настолько приблизиться к выполнению задуманного, проделать всю эту работу — и в результате полное банкротство. Это было уж слишком!
Я вытащил револьвер. Дверь приоткрылась на дюйм. Я прицелился в сторону звука, приготовившись стрелять.
Но затем — так неожиданно и громко, что я опять вздрогнул, — раздался женский голос:
— Сейчас вернусь, дорогой. Я только на две минуты.
«Что за чертовщина?» — подумал я.
Теперь, когда дверь была приоткрыта, я услышал и ответные голоса — мужские, их было не меньше двух, и доносились они со стороны бара «Гардения-Рум», — но слов не разобрал, до меня донесся только какой-то разгневанный рокот. Однако голос женщины слышался совершенно отчетливо, она крикнула:
— Не шуми, дорогой. Приготовь мне коктейль — я сейчас вернусь.
Я не знал, что предпринять: то ли вылезти в окно — хотя время уже упущено, — то ли спрятаться за дверью, под столом или в баре — что еще придумаешь. Слишком много вопросов надо было решить за две-три секунды, имевшиеся в моем распоряжении.
Ясно было одно: за дверью стояла женщина, и она не стала бы орать во весь голос, если бы держала в руке пистолет и собиралась стрелять в меня. Мне предстояло решить элементарную задачу: если мы знакомы, если она узнает меня, мне крышка. Но может, она меня не знает.
Может, она... Мысли мелькали в голове с быстротой молнии.
Я находился в кабинете Салливана, — может, она не знает ни меня, ни Салливана. Чем черт не шутит, все может быть; может, луна сделана из сыра и в один прекрасный день и мне перепадет кусочек. Может, мне удастся закончить это дело, не получив пулю в лоб. В один прекрасный день... Времени на дальнейшие словесные упражнения не оставалось. Надо было решать: она уже входила в комнату.
И тут на меня снизошло вдохновение. Я действовал как по наитию.
Отчасти, возможно, потому, что все время думал о Салливане, отчасти — просто из желания прикрыть чем-то свои седые волосы, но одним прыжком я подскочил к столу, выхватил из ящика красный берет Салливана, натянул его на голову, схватил огрызок сигары, лежавший в пепельнице, и повернулся спиной к двери — как раз вовремя, так как женщина уже вошла в комнату и увидела меня с сигарой в левой руке: правую руку, в которой был револьвер, я спрятал.
Слегка повернув голову влево, я скосил глаза, чтобы посмотреть на нее и проверить, одна ли она явилась сюда. Одна. Хихикая, она закрыла за собой дверь.
Что ж, ничего угрожающего в этих звуках не было.
— Привет, — сказала она. — Заметила полоску света под дверью. Вы не возражаете?
— Возражаю?
— Ведь вы — Салли? Правда?
Обернувшись, я посмотрел на девушку, но выражение ее лица не изменилось. Оно осталось таким же счастливым, полным ожидания и надежды, — типичное выражение лица подвыпившего человека, хрипловатый голос и избыток макияжа на лице дополняли картину. Незаметно сунув револьвер в кобуру, я повернулся к ней.
— Вы что, оглохли? — спросила она. — Ведь вы — Салли, правда?
— А разве мы с вами встречались? — спросил я вполне дружелюбно.
— Нет. Нет еще, но у нас все впереди, — произнесла она жеманно, — очень надеюсь на это.
Не разобравшись в смысле ее слов, я задал жизненно важный для меня вопрос:
— Так вы никогда не встречались со стариной Салли?
— Нет, — покачала она головой, — но я ждала этой встречи. Понимаете, мой дружок запретил мне и думать о шоу-бизнесе. А я хочу выступать. У меня талант, честное слово.
Шоу-бизнес, талант. Я вспомнил все, что слышал о Салли. Как бы там ни было, такое развитие событий устраивало меня. Сжав в зубах сигару, я предложил:
— Что ж, тогда заходите, радость моя. Посмотрим, на что вы способны.
Она тихонько взвизгнула. Вплоть до этого момента что-то смутно тревожило меня, мне казалось, что я ее где-то видел, но, когда она взвизгнула, я вспомнил. Вчера вечером она сидела за столиком в баре вместе с Блистером, Спиди и еще двумя девушками. Как раз она была без кавалера, и на ней было зеленое закрытое платье.
Сегодня ночью ее кавалер, «дружок», как она его называла, очевидно, находился поблизости, и сегодня на ней было другое, тоже закрытое, трикотажное платье ярко-оранжевого цвета, облегавшее ее тело так же плотно, как и предыдущее. Зрелище было впечатляющее, хотя, несомненно, эластик грозил лопнуть от слишком большого давления изнутри. Вчера вечером ее светлые волосы свободно ниспадали на плечи, сейчас они были заколоты на макушке.
Ее визг закончился высокой нотой, несколько напоминавшей кошачье мяуканье; картинно заломив руки, она воскликнула:
— Как я боялась, что вы не позволите! — После чего завиляла бедрами и несколько раз сжала и разжала пальцы. — Сначала мне надо немного разогреться, — объяснила она.
События развивались стремительно. Как бы эта спасительная на первый взгляд соломинка не погубила меня. Мне хотелось только одного: как можно быстрее закончить прослушивание этой красотки, чтобы, привлеченные ее воплями, сюда не явились ее дружки и случайные знакомые, которые без лишних слов пристрелят меня. И тут я вспомнил кое-какие подробности относительно Салли: как он нанимал девушек для своих шоу, «пробы», которые проходили здесь, в его кабинете...
— Ладно, я готова, — объявила блондинка, — только мне, наверное, придется танцевать без музыки.
— Прошу вас, мисс, не надо...
Но она, не слушая меня, продолжала:
— Надо побыстрее показать вам мой номер, не то заявится мой дружок и застукает меня.
— Застукает?
— Он убьет меня, если узнает, что я была здесь.
— Убьет?
— Я улизнула от него, ведь он и слышать не хочет о моей театральной карьере. Но я придумала целую сценку, все отрепетировала. — Она уже начала свой номер, но ее театр нисколько не был похож на балтиморский. — Я и название придумала для своего танца, — продолжала она, — «Танец совокупления». Или это слишком вульгарно?
— Детка, это ничуть не грубее того, чем торгуют на Ла-Бреа. Но, видимо, именно это и нравится публике?
Она не ответила. Покачивая бедрами, она двигалась по комнате, потом, заведя руки за спину, расстегнула длинную «молнию» и начала снимать свое оранжевое платье. Не забывая при этом вилять бедрами...
— Нет, — взмолился я, — нет, не надо...
— Что такое? Не надо? Почему?
— Понимаешь, я... совсем забыл. Дело в том, что все места заняты. Для новых... девушек мест нет.
— Но это займет не больше минуты. Я уже начала, и, может, вы вспомните меня, когда появится место. — Она захихикала, как девчонка, которую пощекотали.
— Все это ни к чему... — начал я.
— Я придумала весь танец, — говорила она, не слушая меня и не останавливаясь ни на секунду, — придумала даже себе псевдоним: Вава. Это будет моим новым, сценическим именем.
— Вава?
— Да. Правда, красиво? Такое звучное, страстное... Я и фамилию придумала — Вуум!
— Слушай, с тобой все в порядке?
— Конечно!
— Но ты же сказала «вуум» или что-то очень...
— Это же у меня фамилия такая — Вуум!
— С ума сойти! Но ведь не Вава Вуум!
— Именно так. Разве не красиво?
— Господи помилуй! Но все же не Вава Вуум, — повторил я, не веря своим ушам. — Послушай, это еще хуже, чем Яки, японская танцовщица. Разве это имена? Да, Суки. Суки Яки. Черт знает что!
— Я придумала сама.
— Верю. Слушай, пора кончать...
Она не обращала на меня никакого внимания. Испустив высокий, пронзительный вопль — «Уи-и-и-и-и-и!» — не останавливаясь ни на минуту и двигаясь все быстрее, она, очевидно, спешила закончить танец до появления дружка, который «застукает» ее — или, вернее, нас — и прикончит ее, а скорее всего — нас.
