Росс Макдональд - Спящая красавица
Конни прочитала это вслух задумчивым голосом и добавила:
— Интересно, обнаружил ли Гарольд, кто он такой.
— Это тот самый Гарольд, который убежал в Лас-Вегас вместе с Лорел?
— Тот самый. Его выгнали из школы, а кроме того, ему пришлось отвечать перед судом. Школу он так и не окончил. Но было уже поздно убирать фотографию из ежегодника.
— А что решил суд?
— Шесть лет условно.
— Сурово!
— Да. В конце концов он всего лишь убежал с девицей, которая была только счастлива составить ему компанию. И которая, кстати, могла быть инициатором этой экскурсии в Лас-Вегас. Но Лорел оставили в покое, потому что она была на два-три года младше Гарольда. А с ним получилось и вовсе скверно. Он нарушил условие приговора: сбежал из дома. Его вернули и на какое-то время отправили в тюрьму. Его отец махнул на него рукой, что, естественно, только осложнило судьбу Гарольда.
— А кто его отец?
— Роджер Шерри. Он был инженером и жил в Эль-Ранчо. Его жена живет здесь и по сей день. Но потом они разошлись. Я думаю, из-за Гарольда. Эта маленькая эскапада с Лас-Вегасом порушила их семью.
Я взял книгу и подошел с ней к окну. Лицо Гарольда Шерри показалось мне неуловимо знакомым. По мере того как я всматривался в него, оно стало мне еще знакомее. Под слоем плоти проступали, словно из-под маски, черты лица широкоплечего молодого человека, которого я видел вчера в ресторане Бланш, а сегодня на озере Сэндхилл. И у мальчика, и у мужчины были глаза озлобленного мечтателя.
Конни Хэпгуд подошла ко мне так близко, что я почувствовал затылком ее дыхание.
— Гарольд имеет какое-то отношение ко всему этому?
— Может быть.
— Будьте откровенны, — посоветовала она. — Что бы там ни говорили, я на стороне Лорел. К расколу в семье я не имею никакого отношения.
— Я так и думал, что вы на ее стороне. Все, кто находится в здравом уме, желают ее возвращения.
— Лорел и Гарольд сейчас вместе, мистер Арчер?
— Не знаю. Не исключено, что да.
— Означает ли это, что нынешний киднеппинг — такая же липа, как и в тот раз?
— Возможно, — сказал я, — но события редко копируют друг друга, особенно, когда это преступления. Тут слишком много вариаций. Да и мир за эти пятнадцать лет изменился. Причем в худшую сторону. Возможно, и Гарольд тоже.
— Это он стрелял в Джека?
— Он или кто-то похожий на него.
— Почему вы увиливаете?
— Я видел этого человека издалека. Такая дистанция и фото пятнадцатилетней давности — плохая основа для опознания. — Я закрыл ежегодник и вернул его хозяйке.
— Не хотите узнать, где живет его мать?
— Это был как раз мой следующий вопрос.
— Ее дом на Лоренцо-драйв. — Конни подвела меня к двери и показала рукой на долину. — Розовый оштукатуренный дом, стоит отдельно на холме. По-моему, бедняжка живет там совсем одна. В этих местах немало одиноких женщин. Они приезжают сюда с мужьями, свято веря, что те будут заботиться о них до конца дней. Но потом что-то случается, иллюзии рушатся...
Конни Хэпгуд говорила с таким чувством, словно речь шла о ней самой. Я не мог определить, была ли она жестким человеком, у которого бывали моменты слабины, или, напротив, слабым человеком, который иногда делался жестким. Женщины в этом смысле совершенно загадочные существа.
Я поблагодарил ее за уделенное мне время и пошел к «кадиллаку». За рулем сидел Уильям Леннокс, и его не было видно от парадной двери, где стояла Конни Хэпгуд. Он сменил свой щегольской наряд на темный костюм и фетровую шляпу. Вид у нею был древний и весьма официальный, словно он собрался на похороны.
Леннокс посмотрел на меня довольно свирепо, но у меня возникло впечатление, что он свалится с ног от легкого порыва ветра, а удар — в физическом или моральном смысле — вообще прикончит его.
— Я хочу, чтобы вы отвезли меня в город, — буркнул он. — Похоже, кому-то надо собирать черепки, и судя по всему, этот человек я. Джек вышел из игры, а Бену Сомервиллу цена ломаный грош. Это прирожденный неудачник. Он начал с того, что погубил свой корабль, а кончит тем, что погубит мой нефтяной бизнес.
Уильям Леннокс слегка шепелявил и глотал слова. Вообще, он говорил как-то слишком быстро, словно хотел выговориться, до того как забудет, что хотел сказать. То ли это действительно транквилизатор, то ли в нем произошла за эти минуты какая-то внутренняя перемена.
— Поехали, — сказал он. — Время не ждет. Я хочу видеть своего сына. Он тяжело ранен?
— Не думаю. Но вряд ли ему сейчас до гостей. Может, вам лучше остаться с миссис Хэпгуд?
— Мне надо принять ряд решений.
— Но вы можете принять их здесь.
Он побагровел.
— Если вы не повезете меня, я сам поеду. В конце концов это машина моего сына!
— Вам вряд ли следует вести машину.
Он снял шляпу и ударил по ней тощим костлявым кулаком.
— Черт возьми, перестаньте объяснять мне, чего делать и чего не делать! Я запрещаю вам это. Вылезайте из машины!
Слова сами по себе были достаточно внушительны, но в голосе сквозила неуверенность. Его седые волосы напоминали воду под ветром. Он угодил в старую ловушку стариков: он был слишком слаб, чтобы ехать, но слишком взволнован, чтобы бездействовать.
Он испытал и гнев и облегчение одновременно, когда Конни подошла к машине и сказала:
— Мистер Арчер не едет в город. Ему надо сделать здесь кое-что еще. Да и тебе все равно надо отдохнуть.
— Кому это надо отдохнуть?
— Тебе. И мне тоже. Нам обоим. Пошли, Уильям, или я напущу на тебя доктора Лангсдейла.
Она говорила и как мать, и как соблазнительница. Он вылез из машины и нахлобучил на голову помятую шляпу. Она рассмеялась и натянула шляпу ему на самые уши. Он тоже рассмеялся. Ему понравилась ее грубоватая шутка. Они пошли к дому бок о бок, пара мало сыгранных, но старающихся вовсю комедиантов.
Когда я съезжал в долину, то подумал, что во всем этом есть что-то настоящее. Они, несомненно, заключили своеобразную сделку. Она ухаживает за ним до его смерти, а после его смерти за ней будут ухаживать его деньги.
Глава 24
У розового дома на Лоренцо-драйв был немного заброшенный вид. Кустарники и цветы вокруг него отчасти переросли, отчасти погибали, и когда я выключил мотор «кадиллака», в воздухе повисла тишина.
Я обошел дом и заглянул в гараж. Там были пожилой «мерседес», женский велосипед и садовые инструменты. Ни зеленого «фалькона», ни кровавых следов.
Тогда снова вернулся к парадной двери и постучал. Миссис Шерри отозвалась не скоро. Наконец я услышал ее тихое шевеление в доме. В замке повернулся ключ, и дверь открылась на цепочке.
Это была сильно полинявшая женщина, и она заслонялась от света ладонью так, словно весь день провела впотьмах.
— Что вам угодно?
— Поговорить с вами немного.
— Кто вы?
— Частный детектив. — Я назвался.
— Вы насчет Гарольда?
— Боюсь, что да. Разрешите войти, миссис Шерри.
— А зачем? Он больше здесь не живет. Недавно мы с сыном решили жить каждый своей жизнью. — Она говорила, как женщина, положившая конец неудачному роману или едва выжившая после тяжелой болезни.
— Но вы сразу догадались, что я явился сюда именно из-за него?
— Вы так думаете? — она была искренне удивлена. — Вы ошибаетесь. Я понятия не имела — и не имею, что вас ко мне привело.
— Вот об этом я и хотел бы поговорить. Так я могу зайти, миссис Шерри?
Она колебалась. Вокруг рта и глаз кожа натянулась. Она явно собиралась с силами, чтобы захлопнуть дверь перед моим носом...
— Гарольд, судя по всему, ранен.
Лицо ее исказила чуть заметная гримаса. Похоже, ей не раз случалось получать от жизни такие удары, и она уже научилась сносить их. Если запрятать душу подальше, с глаз долой, больше шансов сохранить ее от полного уничтожения. Но тогда возникает опасность, что душа ослепнет в потемках внутреннего Я.
Она неловко загремела цепочкой и наконец открыла дверь.
— Входите и рассказывайте. — Она задала главный вопрос, лишь когда мы уселись в ее тусклой, симметричной гостиной. — Гарольд может умереть?
— Не думаю.
— Где он?
— Не знаю. Сегодня утром на озере Сэндхилл я видел человека, похожего на него. Он ехал в зеленом «фальконе».
— Тогда это не Гарольд. У моего сына нет такой машины. У него вообще нет машины.
— Откуда вы знаете, если потеряли с ним контакт?
— Я этого не говорила. Он дает о себе знать. — И она добавила с неожиданной безжалостностью. — Когда ему от меня что-то надо.
— Вы сегодня с ним говорили?
— Вчера.
— Что он хотел?
— Одолжить мою машину. Я отказала. — Она смотрела на меня с отчаянной надеждой, словно этот отказ мог сделать ее бесчувственной к новой боли.
— Зачем ему понадобилась ваша машина?
— Он не сказал. Но я поняла: что-то неладно.
— Как вам это удалось?
— Я знаю сына. Он был жутко возбужден. Оно охватывает его всегда, когда его посещает очередная великая идея.
