Александр Сергеевский - Лохотрон для братвы
— Зачем мы здесь? — растерянно спросил судья.
— Привыкайте, вся политика делается в таких местах. — Душа Кострова надрывалась от смеха, потенциальный взяточник был похож на филина среди павлинов.
Обслуживание было на уровне: два халдея, опережая друг друга, предлагали, подливали, убирали и опять подливали…
Малопьющий Репкин окосел мгновенно, после третьей рюмки коньяку он забыл все неприятности последних дней, после пятой провожал взглядом шикарных проституток, после десятой — обращался к Макарычу на «ты» и по отчеству:
— Дмитрич! Мы неправильно живем! Мы забыли нашу родину, наших стариков и старушек, детей и внуков, за которых мы воевали, для которых строили Днепрогэс и Магнитку, возводили Останкинскую телебашню и Беломорканал, клали дубовые шпалы на БАМе, а из горящих глоток только три слова «Да здравствует Коммуна!». Наш паровоз вперед летит!.. — И уже садясь в машину с помощью Макарыча и швейцаров: — Дмитрич! У меня больная совесть!..
— Подожди, Иваныч! — перебил Макарыч и надавил кнопочку диктофона. — Что у тебя совесть?..
* * *На следующий день на дверях зала № 9, под табличкой «Судья Репкин Василий Иванович» висела бумажка с надписью: «Судья болен. За справками о переносе заседаний обращаться к секретарю».
Нина Петровна поднесла лежащему на широкой постели Репкину крепко заваренный чай. Голова у судьи раскалывалась от боли, ватное тело не желало слушаться.
— Дай еще таблеточку, — жалостливо попросил Василий Иванович. После возлияния накануне ему было стыдно. — Мне обязательно надо позвонить и извиниться, но голова не соображает. Ниночка, дай же наконец что-нибудь…
Труба запиликала в тот момент, когда Макарыч и Равиль делали копию с миниатюрной кассеты.
— Андрей Дмитриевич, дорогой! Прошу прощения за вчерашнее, я вел себя как мальчишка. Сколько я должен за ресторан? Надеюсь, я не сделал ничего лишнего? — Голос начинающего политического деятеля дрожал от физических страданий и волнения по поводу дальнейшей депутатской карьеры.
Макарыч усмехнулся и успокоил судейского чиновника:
— Не стоит волноваться, у меня для вас потрясающие новости. О деньгах забудьте, по том как-нибудь сочтемся.
Упоминание о каких-то новостях вселило оптимизм в болезненную душу Василия Ивановича, и он, от нетерпения все побыстрее узнать, с благородством предложил:
— От лица всего семейства приглашаю вас на ужин в честь нашей дружбы! Прошу не опаздывать.
«Ого! Мы уже и друзья?» — отключив трубку подумал бандит. Стремительное развитие событий его радовало.
— Рав! Ты поставил на запись? Включай! — скомандовал Макарыч и нажал на кнопку диктофона.
Из динамика полилась пьяная беседа:
— …Что у тебя совесть?
— Я говорю, у меня нет совести! Они меня заставили! Но я от тридцати отказался. Я думал, что они не будут давать больше. А они, сволочи, дали. Я сказал — пятьдесят, а они дали. Я никогда, слышишь, Дмитрич, никогда не брал взяток, вот тебе крест! Но! Но в пакете было только сорок. Вопрос! А где остальные еще десять? Дмитрич, говорю тебе как на духу… Честное слово коммуниста!.. Я не взяточник, слышь, Дмитрич. И чего я так напился?.. — Речь не в меру охмелевшего Репкина то эмоционально нарастала, то утихала и, наконец, перешла в храп, который не нес в себе никакой информации.
— Значится, так! — вслух размышлял стареющий интриган. — Запись достаточно удачная, теперь известно, сколько из ста тысяч кро-товских долларов дошло до уважаемого судьи Репкина. Известно также, где могли осесть недостающие шестьдесят. Жадность двух представительниц славной адвокатуры меня поражает, узнать, сколько поимел Чернявенький, мы легко можем из личной беседы, которую так же увековечим. Репкина этой записью мы не придавим, там нет ни одного имени. А это — моя вина, к сожалению, я и сам себя едва контролировал, как только машину довел — удивляюсь! Ну ладно. Недостающее, я надеюсь, получу за ужином. А пока нам нужен Юрик! Поехали!..
31
Чернявенького после принудительных развлечений с татарином тоже мучил жестокий похмельный синдром. Вызванная к болезненному мужу Наташка суетилась вокруг постели страдающего афериста, заменив ушедшую на дежурство Катерину Васильевну. Когда настойчивые заботы юной Репкиной принесли положительный эффект на состояние здоровья желанного мужчины, и страждущая самка уже надеялась наконец-то получить свою долю законно-брачных наслаждений, раздался продолжительный' звонок.
Юрик соскочил с кровати, жестами показывая Наташке, чтобы она не открывала, но вспомнив о стоящей у парадной «десятке», как вымпел указывающей о присутствии хозяев дома, понуро поплелся к дверям. Предчувствия его не обманули. Ехидно улыбаясь, на пороге стояли родные «бантики», радостное настроение которых ничего хорошего кроме плохого не предвещало. Тактичной Репкиной пришлось убраться, в деловые отношения мужчин она благоразумно не лезла.
— Ну че, — разрядил тишину Равиль, — где крышные?
«Началось», — подумал Чернявчик и нехотя извлек из висевшей на стуле куртки заранее приготовленные две тысячи долларов в надежде умаслить отморозков.
Татарин пересчитал деньги, нахмурился и спросил:
— И это, типа, все?
Юрик растерялся:
— Равильчик, ты, наверное, говоришь о сорока процентах, которые я обещал от сделки? Но я заработал только эти деньги, себе оставил сущую мелочь. Клянусь!
— Щас посмотрим! — Боец снял со спинки стула куртку, перевернул ее и начал трясти.
На пол посыпались монеты, грохнулась связка ключей от трех квартир, выпали разноцветные визитки, прошелестело несколько сотен рублей и пять стодолларовых купюр, последним вывалился презерватив в индийской упаковке.
— Смотри, Макарыч, как овца заботится о здоровье, гондон, типа, приготовил для посвящения в пидоры, — радостно зубоскалился Равиль. — Иди подмойся, придурок, перед поло вым актом. Ты как бы до этого уже созрел! Крыса!
Чернявчик в ужасе грохнулся на колени:
— За что, Равильчик? — Челюсть у него тряслась, на глазах появились слезы, сложенные, как перед молитвой, ладони побелели.
Фармазон не понимал, чем провинился перед бандитами, но готов был искупить свой доселе неизвестный грех любой ценой. Вспомнилась аккуратная упаковочка десяти тысяч баксов под кухонным буфетом, и он уже хотел было рвануть за ней, но ноги не слушались.
Наблюдавший за происходящим Макарыч медленно заговорил:
— Ну зачем такие крайности, Рав? Сейчас Юрочка соберется с мыслями и во всем раскается, и, если он ничего не утаит, мы его великодушно простим. Впредь же, если он опять будет крутить задом, мы этим задом и попользуемся всем коллективом, не будем лишать пацанов такой забавы.
Молодой прохиндей все еще не понимал, что имели в виду рассерженные бандюки, и поэтому начал юлить, вспоминая каждый день из прошедших двух недель после своего освобождения:
— Андрей Дмитриевич, Равильчик! Я действительно думал, что так легче выбить деньги из этих фирм. И в радиосалоне, и в «Мадине», и в «Союзконтракте» я сделал предварительные движения еще полгода назад. Мне просто казалось достаточным объявить долговые претензии, и вы легко возьмете с барыганов капусту, теперь я понимаю, как вас подставил…
— Ты че гонишь? — перебил кающегося Чернявчика невыдержанный татарин. — Ты думаешь, нам, типа, кайфово хавать это фуфло? Колись, гребень, как кротовские бабки крысил! — и влепил грешнику оплеуху.
Ужаснувшись от услышанного, Чернявчик завизжал:
— Это они, сучки, меня заставили, я не виноват, я сам Кроту хотел рассказать…
— Заткнись! — Татарин навесил оплеуху, хотел еще, но Макарыч остановил:
— Юра, с этой минуты ты будешь делать то, что я тебе скажу, и не больше. А сейчас отвечай, как попилили баксы.
— Тридцать три триста забрали адвокатши, шестнадцать семьсот остались у меня, — опасаясь зуботычин Равиля, прохиндей не врал.
— А еще десять? — разозлился старикаша и сам врезал Чернявчику в ухо. — Ты, урод, не понял? Нам все известно.
— Это случайно, у меня времени не было считать, — опять взвизгнул несчастный воришка, но, получив по башке, заткнулся.
— Так вот, сейчас все подробно: кому, сколько и за что передал деньги? Вопрос ясен? — Макарыч нажал кнопочку диктофона.
Нескладно, запинаясь, но по сути понятно, Чернявчик рассказал историю передачи взятки Репкину. Старый бандит, удовлетворенно кивнув, выключил диктофон.
— А теперь, о чем договаривался с адвокатшами в отношении последующих взяток за подельников Жоры? — Диктофон опять заработал,
О беседах с Таней и Галей авантюрист сообщил все, о своих намерениях, естественно, умолчал.
Макарыч прослушал запись и сказал:
— Вот что, придурок! Если Кротов обо всем узнает, то тебя никто уже не спасет. Репкина ты будешь обходить стороной. Понял? И еще, у тебя должно было остаться четыре тысячи баксов. Где они?
