Дэшилл Хэммет - Сотрудник агентства "Континенталь"
Нам не удалось установить, где Декстеры жили до приезда в Сан-Франциско, но тот период их жизни и не очень-то нас интересовал. Существовала, конечно, возможность, что на сцене вдруг появился какой-то давний возлюбленный, но, в таком случае, легче было бы обнаружить их новую связь, чем старую.
Не оставалось сомнений – как подтвердило наше расследование – что Чарльз Гантвоорт был прав, считая Декстеров охотниками за богатством. Все их поведение указывало на это, хотя деятельность подозрительной парочки и не носила явно преступного характера.
Я еще раз взялся за Креду Декстер и провел в ее квартире целый день, задавая вопрос за вопросом, и все они касались ее прежних амурных связей. Кого она бросила ради Гантвоорта и его миллионов? А ответ всегда был: никого. Ответ, в который я не верил.
Мы приказали следить за Кредой Декстер круглые сутки, но это не помогло нам продвинуться в наших поисках даже на сантиметр. Возможно, она подозревала, что за ней следят. Во всяком случае, она редко выходила из дома и только с самой невинной целью. Мы приказали держать под наблюдением ее квартиру, независимо, была она внутри или нет. Никто не появился. Мы организовали прослушивание ее телефона – никаких результатов. Расставили сети на ее корреспонденцию – ни одного письма, даже с рекламой.
Тем временем стало известно, откуда взялись три газетные вырезки, обнаруженные в бумажнике: из колонок личных объявлений нью-йоркской, чикагской и портлендской газет. Объявление в портлендской газете появилось за два дня до убийства, в чикагской – за четыре, а в нью-йоркской – за пять. Все эти газеты оказались в киосках Сан-Франциско в день убийства – чтобы каждый, кто хотел запутать следствие, мог их купить.
Парижский работник агентства отыскал – ни больше, ни меньше – шестерых Эмилей Бонфий и шел по следу еще троих.
Но мы с О'Гаром уже не забивали себе этим головы – мы полностью отказались от прежней версии и были теперь по горло заняты поисками соперника Гантвоорта.
Так шли дни и так обстояли дела, когда пришло время возвращения Мэддена Декстера из Нью-Йорка.
Наше тамошнее отделение не спускало с него глаз и сообщило нам о его отъезде, так что я знал, каким поездом он прибудет. Я хотел задать ему несколько вопросов, прежде чем он увидится с сестрой. Он мог бы удовлетворить кое в чем мое любопытство, при условии, что я встречусь с ним раньше, чем сестра успеет ему посоветовать держать язык за зубами.
Если бы я знал Мэддена в лицо, то мог бы перехватить его в Окленде, при выходе из вагона, но я никогда его не видел, а брать с собой для опознания Чарльза Гантвоорта или еще кого-нибудь не хотел.
Поэтому с утра я поехал в Сакраменто и сел там в тот же поезд, которым путешествовал Декстер. Я положил в конверт свою визитную карточку и дал его станционному посыльному. А сам потом шел за ним через все вагоны и слушал, как он выкрикивает:
– Мистер Декстер! Мистер Декстер!
В последнем – на смотровой площадке – худощавый темноволосый мужчина в хорошего покроя твидовом костюме повернул голову и протянул руку к посыльному.
Я наблюдал за ним, пока он нервно разрывал конверт и читал мою визитную карточку. Подбородок его слегка дрожал, что говорило о слабости характера. Возраст мужчины я оценил в двадцать пять – тридцать лет. Волосы его были разделены пробором посередине и приглажены по бокам, глаза – большие, карие, слишком выразительные, нос – маленький, правильной формы, губы – очень красные, нежные, и аккуратные каштановые усики.
Когда он оторвал взгляд от моей визитки, я сел на свободное место напротив.
– Мистер Декстер?
– Да, – ответил он. – Вы, наверное, хотите со мной говорить в связи со смертью мистера Гантвоорта?
– Точно. Я хочу задать вам несколько вопросов, а поскольку я как раз был в Сакраменто, то подумал, что могу сделать это в поезде и, таким образом, не займу у вас много времени.
– Если я в состоянии помочь, – произнес он, – то пожалуйста. Но я уже рассказал детективам в Нью-Йорке все, что мне известно, и не очень-то им это помогло.
– Дело в том, что со времени вашего отъезда из Нью-Йорка ситуация несколько изменилась, – говоря это, я внимательно следил за его лицом. – То, что раньше мы считали несущественным, сейчас может оказаться крайне важным.
Я замолчал, а он облизал губы и избегал моего взгляда. Мне подумалось, что он, видимо, сильно нервничает. Я выждал несколько минут, сделав вид, что глубоко задумался. Я был уверен, что если хорошо разыграю свою партию, то выверну его наизнанку. Он производил впечатление человека, сделанного не из очень крепкого материала.
Мы сидели, наклонив головы друг к другу, чтобы остальные пассажиры в вагоне нас не услышали, и это было мне на руку. Любой детектив знает, что гораздо легче получить показания – или даже признание – от человека со слабым характером, если приблизить лицо к его лицу и говорить громко. Повышать голос я, естественно, не мог, но уже само сближение лиц давало мне преимущество.
– Кто из знакомых вашей сестры, – сказал я наконец, – кроме мистера Гантвоорта, особенно за ней ухаживал?
Он громко проглотил слюну, посмотрел в окно, потом быстро на меня и снова в окно.
– Честное слово, не знаю.
– О'кей. Попробуем иначе. Перечислите по порядку всех мужчин, которые интересовались ею и которыми интересовалась она.
Он продолжал смотреть в окно.
– Ну, кто первый? – нажимал я.
Он загнанно, с отчаянием, взглянул мне в глаза.
– Я понимаю, что это звучит глупо, но я, ее родной брат, не могу назвать ни одного человека, которым Креда интересовалась бы до знакомства с Гантвоортом. Она никогда, насколько мне известно, не питала никаких чувств ни к одному мужчине. Возможно, конечно, был кто-то, о ком я не знаю, но...
Действительно, это звучало глупо. Креда Декстер – хорошенький котенок, как ее назвал О'Гар , – по-моему, не выдержала бы долго, если бы хоть один мужик за ней не волочился. Сидящий передо мной щуплый красавчик, конечно же, врал. Другого объяснения не было.
Я взялся за него всерьез. Но когда под вечер мы подъезжали к Окленду, он все еще упирался в своем утверждении, что Гантвоорт являлся единственным поклонником его сестры, о котором ему было известно. А мне было известно, что я совершил ошибку, недооценив Мэддена Декстера, и плохо разыграл свои карты, пытаясь слишком быстро все из него вытянуть; слишком ясно дал ему понять, что меня интересует. Он оказался значительно более крепким, чем я думал. Или значительно более заинтересованным в сокрытии убийцы Гантвоорта, чем можно было предположить.
Но один положительный момент все же присутствовал – раз Декстер лгал – а насчет этого сомнений быть не могло – значит, соперник Гантвоорта действительно существовал и несостоявшийся родственник подозревал или знал наверняка, что соперник этот и прикончил старика.
Сходя с поезда в Окленде, я понимал, что потерпел поражение и что уже не вытяну из него ничего интересного – во всяком случае, не сегодня. Но, тем не менее, я держался рядом с ним и не оставил его, когда он сел на паром, идущий в Сан-Франциско, хотя Декстер и не скрывал, что мое общество ему уже надоело. Всегда есть шанс, что произойдет нечто непредвиденное, а посему я продолжал изводить его вопросами и тогда, когда паром отчалил от берега.
Вскоре к нам подошел мужчина – здоровенный крепкий парень в легком плаще и с черной сумкой.
– Привет, Мэдден, – поздоровался он с моим спутником, приближаясь к нему с вытянутой рукой. – А я только приехал и как раз пытался припомнить номер твоего телефона, – сказал он, поставив сумку и дружески пожав ему ладонь.
Мэдден Декстер обернулся ко мне.
– Это мистер Смит, – представил он парня и, произнеся мою фамилию, добавил: – Работник Континентального сыскного агентства в Сан-Франциско.
Это пояснение – несомненно, с целью предостеречь Смита – привело к тому, что я напрягся и стал более бдительным. Паром, однако, был забит людьми – нас окружало человек сто. Я расслабился, мило улыбнулся и обменялся со Смитом рукопожатием. Кем бы ни был этот человек и какова бы ни была его связь с убийством – а если не было никакой, то зачем Декстер так срочно и неуклюже его предупредил – он не мог мне здесь ничего сделать. Люди вокруг давали мне преимущество перед ним.
Это была моя вторая ошибка в тот день.
Левая рука Смита полезла в карман плаща, вернее, в глубь такого вертикального разреза, который встречается в некоторых плащах; через него можно добраться до внутренних карманов, не расстегивая пуговицы. Его ладонь исчезла в этом разрезе и раздвинула плащ настолько, чтобы я увидел приподнятый ствол автоматического пистолета (который, кроме меня, никто заметить не мог), направленный мне в живот.
