Олег Голиков - Крымский Джокер
Пока я занимался анализом вчерашних событий, боль переместилась из головного отсека в грудной и забилась там испуганной птицей. Ну хватит! Пива, минеральной, или просто водички из-под крана!
Кое-как сбросив ноги с кровати, я обрадовался. Старая добрая привычка пьянючим заваливаться спать в верхней одежде, сэкономила мои скудные энергетические запасы. «Молодец, — похвалил я себя, — если б ещё и воду не вылакал…» Итак — вперёд к благам цивилизации!
Выйдя в грязный коридор, я вдохнул в себя проклятый общаговский смог, состоящий из остатков ночного табачного дыма, блевотины и мочи. Замутило со страшной силой.
Возле мужского туалета мельтешила старушка-ведьма с ведром и кляла юных мужей науки на чём свет стоит:
— Вот академики хреновы! Опять весь туалет заблевали! Чтоб вы передохли от этих пьянок бесконечных!
Я отметил про себя, что её пожелания близки к осуществлению. Ещё минута-другая без воды, и одним молодым перспективным учёным-физиком станет меньше.
— О, вышла рожа твоя наглая опухшая! — поприветствовала меня на весь коридор старушенция. — Это ты вчера весь туалет обблевал?
В высокопарном молчании я проследовал мимо, и на последнем издыхании углубился в сырые казематы санузла. И тут… да помогут мне все мои покровители! В кранах нет ни капли воды! «Не может быть… — шептал я наждачными губами, — это сон…» В этот трагический момент из коридора донёсся хохот старой гарпии:
— Что, водицы захотелось, пьянь пустынная? А, вот, хрен тебе — нету водицы-то! А я ещё и за комендантом ща сбегаю — пусть полюбуется на ентих алхимиков! Энштейны проклятущие!
Руки мои задрожали, сердце стало проваливаться куда-то вниз, как при быстром спуске в лифте. Момент наступил очень ответственный. Нужно было собрать все силы, чтобы вступить в бой с очередным похмельным буднем. И первым делом уничтожить его авангард в лице уборщицы, которая не теряла времени даром. Увидев моё беспомощное состояние, она заняла угрожающую позицию и, держа швабру наперевес, загородила собой выход из умывальника.
Я попытался сфокусировать изображение и не качаться.
— Зря вы так про меня, бабушка. У меня экзамен сегодня, я всю ночь не спал — готовился. Вот и приопух маленько. Хотите, дыхну?
Последнее предложение было весьма рискованным — как от меня смердило сивухой, чувствовал даже я сам. Но на старуху, кажется, подействовало.
Она немного неуверенно сказала:
— Ну не ты, так сосед твой. А ты сегодня опосля экзамена его догонишь и перегонишь. У вас ведь окаянных что сдал, что не сдал, всё одно — нажраться — и весь разговор!
— Да куда мне нажираться с моей-то язвой, — грустно вздохнул я. И при этом подумал, как всё-таки тонко простой русский народ чувствует проблемы интеллигенции: что сдал, что не сдал — результат один. Порочный круг.
Бабка подозрительно оглядела меня и, догадываясь, что дело не совсем чисто, нехотя освободила выход.
— Сходи в душ, там пока есть вода, — пробурчала она мне в спину и зашаркала шваброй по полу.
* * *Первые минуты свободы не принесли ощутимого облегчения. Хотелось пить и не хотелось жить. Надвигалась депрессия и чувство одиночества. И почему вся эта психико-физическая схема похмелья, которая повторялась тысячу раз в строгой последовательности, не выработала в организме привычку? Иммунитет, в конце концов? Ну, что это за наказание такое, — как нажрёшься как следует, наутро ощущение как-будто убил кого-то, или умер кто-то близкий. Наверное, я нездоров. Другие пьют — и хоть бы хны.
Довольны и веселы наутро. Одна беда — как снова дёрнуть? А я со своими мистическими заморочками страдаю от вселенского одиночества и покинутости. Оттого и рецидивы так часто случаются. Хочется увидеть кого-нибудь, поговорить. А тут ещё и воды нет, — хоть в петлю! Хотя мне знакомый доктор-нарколог недавно объяснял за поллитрой причины всей этой котовасии. Мол, люди, с богатым духовным миром, всегда психически сильно страдают с похмелья. Так как у них обостряется реальное мироощущение на фоне контраста с безмятежным вчерашним состоянием эйфории. И вполне естественно возникают невротические синдромы одиночества и страха. Ибо одиноки и пугливы мы в этом мире. А с личностями попроще и дела обстоят куда лучше. У них утреннее желание выпить не что иное, как желание повторить вчерашнее веселье и почувствовать себя снова сильным и интересным. Самоутвердиться в своих глазах ещё раз. И тоски в них нет, и одиночество их не пугает. Они просто не чувствуют всего этого. Счастливцы…
Всё это я вспоминал, собирая банные принадлежности. И одна мысль не давала мне покоя: есть ли в душе вода? Если и там глухо, то очень логично будет повеситься в этом душе — обратно пять этажей, с таким мрачным сушняком во рту, мне не вымахать ни за что. Но если там есть вода, можно напиться, помыться, побриться, и ещё чёрт знает что с собой сделать! А, впрочем, выбора у меня нет. Бодро хлопнув дверью, я обречённо отправился в долгий путь. Все воспоминания, которые я с таким трудом извлёк из своей головы утром, улетучились.
На смену им пришла одна проблема — выжить. Хотя спуск давался мне на удивление легко. На пролёте первого этажа мелькнула страшная мысль, что я захлопнул дверь на замок, а ключ не взял. Подниматься и проверять это предположение не было ни сил, ни желания.
Вот и лабиринт душевой нашего старого общежития, скудно освещаемый красноватой лампочкой. Стены в мокрых подтёках. Вода капает как в фильмах Тарковского. «Оставь надежду всяк сюда входящий…»
И на любого психически здорового непьющего человека наш душ произведёт неизгладимое впечатление. А в моём положении следовало быть особенно осторожным, чтобы не испугаться собственной тени. Или товарища по несчастью, забредшего сюда по ошибке.
Проходя мимо женской двери, я услышал журчание воды, и это вселило в меня надежду.
Плюнув на все страхи и предчувствия, я устремился навстречу влаге. Слава богу, лампочка в мужской душевой горела. Правда, грязной мыльной воды было по щиколотку. Но вопросы санитарии меня сейчас трогали мало.
Ворвавшись в первую кабинку, я прямо из-под душа насытился тёплой мутноватой водой. Это, конечно, не холодненькая минералка, но полегчало. Ей богу, полегчало! Теперь водные процедуры, и — вперёд к знаниям! Постояв немного под холодной водой, я перешёл к мытью своего ослабшего тела. В этот момент кто-то захлюпал босыми ногами и вошёл в соседнюю секцию. Как я вспоминал позже, весьма несуразным показался мне сразу рост соседа по душевой. Он был не то что ниже среднего, а просто какой-то детский. Но детей, способных помыться в нашей бане в одиночку, ещё на свет не родилось.
Это и не каждому взрослому под силу. Да и не пустит никто, будучи в здравом уме, ребёнка в эти трущобы.
Короче, странный рост любителя утренних водных процедур смутил меня, но пару от горячей воды в душевой было уже так много, что другие подробности внешнего вида незнакомца я не разглядел. А, наверное, стоило. Немного настораживала и молчаливость гостя. Так как почти всё мужское население общаги было со мной накоротке. А ввиду общительности моего характера, неразговорчивость его была, по меньшей мере, странной.
«Но хотя, — подумалось мне, — это может быть какой-нибудь малорослый электрик или плотник». И я вновь занялся своим делом.
Шумела вода, и мы мылись в полном молчании. Тут вдруг мне показалось, что в соседней кабинке раздаётся хихиканье. Недоброе, знаете, такое повизгивание.
«Дрочит он там, что ли…», — пронеслось в голове. Мне стало гадливо. Онанизм вещь, конечно, полезная, а в некоторых случаях просто необходимая. Но не в общественном же месте! Извращенец какой-то. Я уже почти решился заглянуть через перегородку, как внезапно погас свет.
— Твою мать! — заорал я, перекрывая шум воды. — Эй, сосед! Пойди, глянь, что там!
Но в ответ не услышал ни слова.
— Эй, приятель, пойди, говорю, посмотри! У меня башка в мыле!
Не услышав опять ничего, я закрыл воду и, проклиная бесчувственного посетителя, пошлёпал к выключателю в коридор. Естественно, он был выключен. Дебильные шутки игривых дамочек. Я, чертыхнувшись, включил свет и вернулся в свою секцию.
Открыв воду, я агрессивно спросил:
— Тебе что, урод, трудно было пойти посмотреть, когда у человека вся морда в мыле?
Ответом мне был шум воды. Я здорово разозлился, и без всяких предупреждений заглянул в соседнюю секцию. Она была пуста. Никакого намёка на недавнее пребывание молчаливого негодяя. Хотя в углу лежала половинка мыльницы с чем-то, похожим на обмылок.
