Стив Брюер - Головорез
Когда поблизости завыла еще одна сирена, на ум Соломону пришло еще одно объяснение. Возможно, кто-то проследил за «линкольном» и ждал, пока он вынесет Эбби. Может, стрелявший ехал следом за ним.
Решив, что погибшему костюму уже ничто не повредит, Соломон, как мог, вытер об него руки. Они все равно остались липкими и красными. Он указал на свой телефон, который так и лежал на тротуаре в нескольких шагах от медиков, укладывавших Карла на носилки.
— Это мой телефон. Разрешите позвонить моему боссу?
Сержант нахмурился:
— А кто ваш босс?
— Дональд Шеффилд.
— Магнат? Этот Шеффилд?
Магнат. Какое старомодное слово. Соломон кивнул:
— Это его внучка.
Сержант выругался и посмотрел в небо, словно проверяя, не польется ли вдруг на него дерьмо.
— Да, можете позвонить ему, — сказал он.
Нагибаясь за телефоном, Соломон услышал, как один из копов пробормотал:
— Дональд Шеффилд? Помоги нам, Боже.
Соломон нажал кнопку быстрого набора, думая: «Помоги нам всем, Боже».
Глава 24
Дональд Шеффилд сидел в своем любимом кресле в кабинете в Приюте Головореза, на коленях у него лежала открытой пухлая биография Эндрю Карнеги. Он забыл о книге, как только Фиона вбежала в комнату с беспроводным телефоном.
Соломон сообщил ему про Эбби, и эта новость поразила Дона в самое сердце. Он почти не говорил, пока Соломон лаконично докладывал о стрельбе в Окленде. На заднем плане слышался вой сирен, рев двигателей, крики. Натуральный сумасшедший дом. Соломону нужно было заканчивать разговор.
Прежде чем отпустить его, Дон спросил:
— Ты ранен?
— Меня зацепило пулей. Самую малость.
— Пусть тебя отвезут в больницу. Тебе нужен адвокат?
— Вряд ли меня могут в чем-то обвинить. Я не стрелял.
— Очень плохо. Сожалею, что ты не убил этих сукиных детей.
— Я тоже, — сказал Соломон.
— Как водитель? Жить будет?
— Думаю, да. Он потерял много крови, но дышал, когда его грузили в «скорую».
— Куда его повезли?
Дон слышал, как Соломон спрашивает у полицейских. Затем последовал ответ:
— В городскую Оклендскую.
— Пусть тебя отвезут туда же. Я пришлю тебе в помощь людей Криса. И одного из наших врачей. И адвоката, на всякий случай.
— Хорошо бы и чистую одежду, — сказал Соломон.
— Сделаем. А ты побереги себя.
— Да, сэр.
Дональд дал отбой и набрал номер своей дочери в Лос-Анджелесе. Он терпеть не мог сообщать дурные новости и устыдился облегчения, которое испытал, когда включился автоответчик. Не оставив сообщения, он позвонил Крису.
— Папа? Что случилось?
Дон коротко сообщил ему о несчастье, не обращая внимания на возбужденные возгласы сына.
Когда Дон закончил, Крис выругался.
— Соломон делает все возможное, чтобы замять эту историю, но посмотри, чем ты сможешь помочь. Пошли своих людей в городскую больницу Окленда. Агента по связям с прессой. Адвоката. Доктора Грэма. Позвони миссис Вонг — пусть в квартире возьмут чистую одежду для Соломона.
Крис что-то бурчал, и Дон понял, что он записывает инструкции.
— Я не смог дозвониться до Дороти.
— Я разговаривал с ней час назад, — сказал Крис. — Она летит сюда на самолете своего бойфренда. Она потеряет рассудок, когда узнает, что произошло.
Дон поморщился. И без того плохо, что смерть бедняжки Эбби оказалась такой кровавой и заметной. Еще не хватает, чтобы истерики Дороти ухудшили ситуацию.
— Пусть ее встретят в аэропорту, — велел он. — Отвезите ее прямиком в квартиру в Сан-Франциско. Пусть доктор Грэм заедет сначала туда. Ей понадобится успокаивающее.
— Хорошо.
— И нужно будет позвонить семье водителя, выразить наше сочувствие, заверить, что мы оплатим все медицинские счета.
— У него есть страховка, — сказал Крис.
— Порадуй их хоть чем-то. Нам не нужно, чтобы его родственники побежали в газеты.
— Ладно.
— Соломон сказал, полиции известно, что Эбби из нашей семьи.
— Откуда они узнали?
— От него.
— Великолепно, — саркастически заметил Крис.
— Сейчас не время для критики, — сказал Дон. — Я уверен, что Соломон делает все наилучшим образом. Поезжай к нему и помоги.
— Ладно, ладно. Я буду рядом. Ты прилетишь сюда?
— Не знаю. Ты справишься?
— Конечно. Но Дороти ты понадобишься. Она будет сломлена.
Дон секунду размышлял над словами Криса. Сын был прав.
— Уложу вещи и вылечу. Когда все устроишь, жди меня на квартире. Передай Соломону, чтобы тоже туда приехал, как только его отпустят из больницы.
— Не знаю, папа. Разве это не чисто семейное дело?
— Нам нужна полная информация, Крис. У Соломона она есть. Доставь его туда как можно скорее.
— Да, сэр.
Дон положил телефон на столик рядом с креслом, сидя в котором обычно читал. К глазам подступили горячие слезы, в груди поднялась волна скорби.
Вспыхнуло воспоминание: первый визит Эбби в Приют Головореза. Тогда она была обычной десятилетней резвушкой. Потеряв малышку в лесу, он начал уже волноваться, и тут обнаружил ее по колено в воде в своем любимом форелевом ручье, где она, мокрая насквозь, гонялась за лягушками. На голове два хвостика, рот до ушей. Дон закрыл глаза. Пусть бедная милая Эбби запомнится ему такой. А не сбившейся с пути, заблудшей молодой женщиной.
Проклятые наркотики. Они повинны в ее смерти не меньше попавшей в нее пули. Если бы не наркотики, Эбби никогда не оказалась бы в том отвратительном месте. Они мешали учебе Эбби в колледже, в самом начале загубили ее карьеру. А теперь убили ее.
Дон провел ладонями по лицу, потер лоб, за которым, как ураган, нарастала головная боль.
Что такое творится с детьми богатых людей? Почему они такие испорченные, такие слабые? Почему они так легко сворачивают на путь порока? Взять Криса с его обжорством и алчностью. Майкла с его изменами. Дороти с ее серией неудачных связей и легкомысленной жизнью, которую она ведет в Лос-Анджелесе. Только другая его дочь, Элизабет, вырулила, похоже, на нормальную колею, для чего ей пришлось переехать в Англию. Обитает себе среди Котсуолдских холмов с мужем-аристократом, разъезжает верхом, ухаживает за садом и воспитывает четырех детей вдали от всех, кто может признать в ней одну из Шеффилдов.
Всю жизнь человек работает в поте лица, чтобы обеспечить свою семью. А потом его деньги губят тех, кого он любит. Индустриальные львы порождают поколения гнусных падалыциков, ожидающих смерти таких людей, как Дон, чтобы завладеть их богатством.
Богатство лишает человека честолюбия. Почему дети должны прилагать какие-то усилия, если можно просто ждать наследства? Даже его сыновья, руководители корпораций с многомиллионным оборотом, никогда не проявляли никакой инициативы. Сидят и ждут распоряжений Дона. На их самостоятельность ему рассчитывать не приходится.
Совсем другое дело Соломон. Иногда Дон чувствовал, что Соломон читает его мысли. Давая ему поручения, он мог не распространяться о деталях: и так было ясно, что Соломон все сделает правильно.
Сыграло ли тут роль воспитание Соломона? До прихода Роуз на работу к Дону они с матерью жили на грани бедности. После гибели Роуз в автокатастрофе мальчик, по-видимому, всерьез собрался вернуться назад. В четырнадцать лет он был уже более зрелой личностью, чем Крис сегодня.
Может, это передалось с генами. Роуз была трудоблюбива и очень ответственна. Преданная, сильная и любящая. Дон чувствовал себя таким одиноким после смерти жены от рака. Роуз вошла в его жизнь и позаботилась о нем, исцелила его.
Его дети к тому времени выросли, но по-прежнему тяжело переживали смерть Эстеллы, и они с Роуз держали свои отношения в тайне. Они говорили о браке, но дальше разговоров дело не шло, а потом та проклятая катастрофа забрала у него Роуз.
Дону оставалось только гадать о том, что могло бы быть. Родись у них свои дети, выросли ли бы они похожими на Соломона? Или их погубили бы деньги?
Он вытер набежавшие слезы.
Черт побери. Ну почему его сыновья не стали сильными мужчинами? Почему Эбби не нашла в себе воли противостоять наркотикам?
И почему, черт возьми, кто-то убил ее?
Глава 25
Царапина на груди Соломона оказалась неглубокой, больше похожей на ожог, чем на ссадину, и врачи в отделении «Скорой помощи» промыли рану и заклеили. Дали в качестве обезболивающего кодеин, но Соломон выпил только половину дозы. Ему хотелось сохранить ясную голову.
Как раз когда он вымылся, подоспел водитель со свежей одеждой, и Соломон, чистый, переодетый и спокойный, поехал с полицейскими в управление для допроса. Здание стояло на Седьмой улице в старом городе, прямо напротив эстакады 880-го шоссе. Полы в нем были выложены кафелем, а стены коридора выкрашены кремовой краской и обшиты фанерными панелями. В комнате для допросов было тесно и тепло.
