Сара Парецки - Горькое лекарство
– Ты хочешь назвать ее Шарлотта Виктория?! Тяжкая ноша для дитяти. Посоветуйся-ка с мамой, Консуэло. Может быть, это помирит вас.
– Помирит? Мама считает меня развратной негодницей. И Кэрол так думает. Только Пол мне малость сочувствует... А ты, Ви. Ай., тоже считаешь меня развратной?
– Да нет, дорогая, ты просто испугалась. Они хотели, чтобы ты отправилась в «Страну гринго» одна и завоевала им всем премии и призы. Но это не под силу одиночке.
Она взяла меня за руку, совсем как малый ребенок.
– Значит, ты согласишься стать крестной?
Не понравилось мне, как она выглядит: слишком бледная, с, красными пятнами на щеках.
– Видишь ли, я не христианка. И твой священник-католик выскажет мне недовольство на этот счет... Слушай, может, посидишь здесь одна, а я сбегаю в бистро и принесу чего-нибудь холодненького попить.
– Я... Не бросай меня, Ви. Ай. Странно себя чувствую, ноги отяжелели ужас как. Мне кажется... начинаются роды.
– Но этого быть не может. Ты же только в конце седьмого месяца!
Я пощупала низ ее живота, не зная точно, какие признаки нужно искать. Однако юбка у нее была вся мокрющая; я еще разочек попробовала, вроде бы действительно схватки. Не помня себя, оглянулась по сторонам: ни души! Это естественно, когда находишься в районе аэропорта О'Хара. Улиц нет, прохожих тоже, безлюдье полнейшее, лишь нескончаемые километры киосков и забегаловок.
Преодолев панику, я спокойно сказала:
– Сейчас оставлю тебя одну на несколько минут, Консуэло. Пойду на фабрику, узнаю, где ближайшая клиника, и тотчас же вернусь... Постарайся дышать размеренно: глубокий вдох, задержи его, сосчитав до шести, медленно выдохни.
Она вцепилась в мою руку, мы немножко попрактиковались. Карие глаза казались огромными на искаженном гримасой бледном лице, но Консуэло заставила себя улыбнуться.
Войдя в здание, я несколько ошалела. В воздухе пахло чем-то едким, над головой шумело, но ни конторки, ни вахтера не было. Таким мне виделся вход в ад. Я пошла на звуки по коридорчику. Справа оказалась огромная комната, набитая бочками и суетившимися людьми. Слева виднелась стальная решетчатая дверь, над ней надпись «Приемная». За дверью восседала дама средних лет в очках с крашеными волосами. Не жирная, нет, просто рыхлая – результат бедняцкого питания, без утренней зарядки. Дама трудилась над горами входящих и исходящих бумаг, это был прямо-таки сизифов труд.
Когда я обратилась к ней, она бросила на меня мимолетный обеспокоенный взгляд. Я обрисовала ситуацию как только могла выразительно.
– Мне надо срочно позвонить в Чикаго, поговорить с врачом и выяснить, куда ехать.
Стекла очков дамы сверкали, и я не могла увидеть выражения ее глаз.
– Беременная девица?! Там, у пруда? Убеждена, вы ошиблись.
Она говорила в нос, с акцентом, свойственным жителям южных окраин Чикаго, – туда ныне приблизилась более или менее фешенебельная Маркет-парк.
Я глубоко вздохнула и вновь постаралась объяснить:
– Ее муж сейчас здесь, ведет переговоры с мистером Муньозом. По поводу работы. А она приехала вместе с нами. Ей шестнадцать. Она беременна, и у нее начались схватки. Мне нужно созвониться с ее доктором и найти подходящую клинику.
С минуту рыхлое тело дамы как бы колыхалось.
– Не могу взять в толк, о чем вы, моя дорогая. Но если вам нужен телефонный аппарат, тогда войдите.
Она надавила на кнопочку, раскрывающую стальные врата помещения, показала, где телефон, и вновь увязла в горах документов.
Кэрол Альварадо откликнулась с удивительным спокойствием, возникающим у некоторых людей в кризисных ситуациях. Лотти сейчас в хирургии госпиталя «Бет Изрейэль». А сама Кэрол позвонит в тамошнюю акушерскую и выяснит, куда надлежит везти ее сестру Консуэло. Да, Кэрол знает, где я, несколько раз была там у Хектора. Я продолжала держать трубку.
Она взмокла в руках, подмышки вспотели, ноги дрожали. Я боролась с желанием закричать от нетерпения. Моя рыхлая «компаньонша» украдкой поглядывала на меня сквозь горы бумаг. Чтобы успокоиться, я несколько раз глубоко вздохнула. Когда Кэрол наконец-то вновь возникла на линии, я уже дышала довольно сносно и могла сосредоточиться на ее словах.
– Там где-то неподалеку от вас находится госпиталь «Дружба-5». Доктор Хэтчер из «Бет Изрейэль» сказал, что в этом госпитале наверняка есть отделение третьего уровня для недоношенных. Срочно везите ее туда, мы же отправим к ней доктора Малькольма Треджьера – помочь. А я постараюсь связаться с мамой и побыстрее разделаться с клиникой.
Малькольм Треджьер был партнером Лотти. С год назад Лотти без особой охоты согласилась на почасовую работу в родовспомогательном отделении «Бет Изрейэль», что, впрочем, сделало ее своего рода знаменитостью. Однако, коли уж вы беретесь быть повивальной бабкой, вам нужна поддержка. После открытия своей клиники Лотти пригласила коллегу-партнера. Малькольм Треджьер, дипломированный акушер, разделял ее взгляды на медицину и восхищался ее умением быстро найти ключ к сердцу пациентов.
Повесив трубку, я испытала чувство огромного облегчения и обратила вопрошающий взор к моей «компаньонше» с дряблым подбородком. В свою очередь, та смотрела на меня с нескрываемым возбуждением и любопытством. Да, ей известно, где это – «Дружба-5». «Кэнэри и Бидвелл» направляли именно туда своих случайно, знаете ли, пострадавших работников. Всего пару миль отсюда по шоссе, не ошибетесь, сразу увидите...
– А не могли бы вы позвонить туда сейчас же и предупредить о нашем приезде? Скажите им, что это диабет, молоденькая девушка...
Теперь, когда кризис миновал, дама была не только готова, но даже рада помочь...
Как спринтер, я ринулась к Консуэло. Та лежала под молодым деревцем, прерывисто дыша. Стоя перед ней на коленях, я потрогала ее лицо. Кожа холодная, набрякшая потом. Не открывая глаз, она пробормотала что-то по-испански. Убейте, я не могла понять что, поняла только несколько слов, обращенных к маменьке. Видимо, ей казалось, что она здесь.
– Да, да, детка, я здесь. Ты не одна. Все сейчас сделаем, как надо. Пойдем, доченька, пойдем, держись!
Я чувствовала, что вот-вот задохнусь, сердце в груди сжалось от сострадания.
– Держись, Консуэло! Только не умирай, ну, пожалуйста.
Не помню как, но мне удалось поставить ее на ноги. То ли я волокла ее на себе, то ли подталкивала, но мы прошли крестный путь к машине, каких-то сто ярдов... Больше всего я боялась, что Консуэло упадет в обморок... Когда мы были уже в автомобиле, мне показалось, что она потеряла сознание, но все свои силы я употребила на то, чтобы четко выполнять указания крашеной дамы из «Приемной». Та-ак-с, прямо по дороге, второй поворот налево, следующий – направо. Вот и госпиталь, распластавшийся на земле, точно огромная морская звезда. Я «вломилась» чуть ли не в самый приемный покой. Дама с фабрики хорошо сделала свое дело. Стоило мне открыть дверцу автомобиля, как носилки были уже у машины. Умелые руки профессионально выхватили Консуэло и уложили на каталку.
– У нее диабет, – сказала я дежурному ординатору. – И двадцать восемь недель беременности. Это все, что я могу сообщить.
Скоро сюда прибудет врач из Чикаго, который досконально знает историю ее болезни.
Металлические двери с шипением открылись, ординатор следовал за носилками, а я брела по холлу до тех пор, пока внутренний вход приемного покоя не поглотил Консуэло. Что ж, если она выдержит тяготы, связанные с этими катетерами и шлангами, до приезда Малькольма, все будет в порядке.
Я твердила себе это, бредя вслед за носилками. В конце коридора, наверное через милю, наткнулась на сестринскую палату. Две белые молодые женщины в белоснежных накрахмаленных шапочках энергично обменивались краткими фразами. Судя по внезапным взрывам хохота, они разговаривали явно не о только что поступившей пациентке.
– Извините, – обратилась я к ним. – Меня зовут Ви. Ай. Варшавски, я только что привезла женщину с преждевременными родами. К кому мне обратиться?
Одна из сестер заявила, что тут же свяжется с номером 108. Другая поправила свою шапочку, видимо, для того, чтобы убедиться: ее «медицинский облик» в полном порядке, и, надев на себя докторскую улыбку – безличную, но в то же время покровительственную, – проговорила:
– Боюсь, что к нам еще не поступала информация об этой больной. Вы ее мать?
Мать?! Ничего себе, подумала я, внезапно придя в ярость. Хотя для этих молоденьких бабенок я выглядела даже бабушкой.
– Нет, просто друг семьи. Ее доктор будет здесь в течение часа. Малькольм Треджьер, он из группы Лотти Хершель. Вы не могли бы сообщить это персоналу из блока интенсивной терапии?
Мне подумалось, что всемирно известную Лотти конечно же должны знать даже здесь, в Шомбурге.
– Кого-нибудь найду, чтобы им сказали. Естественно, как только освободится дежурная сиделка.
Она как-то тупо улыбнулась мне и продолжила:
