Энтони Бруно - Плохие парни
Вот и залезь черту в задницу, подумал Гиббонс. Но как раз когда ему показалось, что на сегодня он уже закончил, Гиббонс с явной неохотой обнаружил дополнение к досье, содержащее фрагментарную информацию о Варге, собранную уже после того, как его приняла под свою опеку Программа обеспечения безопасности свидетелей: главным образом это были малозначительные и разрозненные сведения личного характера. Но один пункт привлек к себе внимание Гиббонса: «В 1979 году диагностирован рак предстательной железы. Хирургическое удаление пораженного органа; больница Св. Иуды, Верхний Дерби, штат Пенсильвания; март 1980-го. Восемнадцатимесячный курс рентгеновской и химиотерапии проведен полностью».
Гиббонс выключил монитор и откинулся в кресле, тупо уставившись на ослепший экран. «...Рак предстательной железы. Хирургическое удаление...» Он поежился и почесал себе в паху.
Но быстро вытащил руку из-под стола, услышав, как отворяется дверь в архив. Флуоресцентный свет из коридора осветил фигуру вошедшего, который был Гиббонсу незнаком. Должно быть, кто-то из новеньких.
– Привет!.. Берт? – Вошедший направился к Гиббонсу, протягивая руку для рукопожатия. – Меня зовут Билл Кинни.
Гиббонс окинул его взглядом с ног до головы: новенький, таких и набирает начальник. Высокий, стройный, широкая улыбка, морщинки у глаз, атлетическая фигура. В каком-то смысле он напомнил Гиббонсу этого чертова рок-певца – как его еще звали? Ага, Джона Денвера, но этот казался на вид помощнее. Строгий синий костюм чуть светлее, чем форма ФБР, бледно-желтый льняной галстук, скаутские цвета. Гиббонс пожал ему руку – крепкое пожатие, тяжелый перстень с печаткой на безымянном пальце. Кинни сунул другую руку в карман, и Гиббонс заметил, что из этого кармана свисала тяжелая золотая цепочка, прикрепленная к ремню. Должно быть, не ключи. Судя по тому, что он выглядит как выпускник элитарного университета, должно быть, дедовские карманные часы. Начальство именно таких и набирает, подумал Гиббонс.
– Мне говорили, вы меня ищете, – сказал Кинни. – Я на несколько дней уезжал из города.
– Да, Иверс говорил мне. Я хотел расспросить вас о квартире Винни Клементи.
– А вы читали мой рапорт?
Гиббонс кивнул.
– Просто хотелось услышать ваши личные впечатления. Может быть, вам что-нибудь... показалось... Ну, знаете, как это бывает.
– Ну что ж...
Кинни придвинул кресло, уселся в него, откинулся, положил руки на ручки кресла. И проделал все это не без изящества.
– Мне кажется, я буквально все включил в рапорт. Не могу сказать, чтобы эта квартира показалась мне какой-то необычной. Современная, достаточно скромная, хотя и не из дешевых. Выглядит так, словно всю обстановку он приобрел сразу в одном и том же месте. Не чувствуется личного интереса к вещам, каких-то любимых предметов, ничего такого, что свидетельствует о том, что местечко давно и со вкусом обжито.
Гиббонс вспомнил о стопках книг в своей собственной квартире – о книгах, которые он уже много лет собирается прочитать. Ему было ясно, о чем говорит Кинни.
– Шесть унций кокаина в коробке из-под кукурузных хлопьев в ящике стола, немного травки. Сущие крохи для такого сбытчика, каким он слыл. И еще пластиковый пакет с наличными за холодильником: чуть больше двух тысяч баксов. И опять-таки для него это совсем немного. В холодильнике практически пусто. Кувшин белого вина, несколько жестянок пива, кетчуп, ничего из провизии. Клементи, должно быть, не любил сам готовить.
Кинни ухмыльнулся и тут же снова нахмурился. Гиббонс невольно подумал о том, что же показалось его собеседнику забавным.
– Да и в остальном, – продолжил Кинни, – ничего примечательного. Масса хорошей стерео– и видеотехники, телевизор с раздельными экраном и проектором, все – последний писк моды. Но, как это ни странно, только три альбома пластинок, несколько кассет и одна чистая видеокассета.
Гиббонс неторопливо кивнул, мысленно представляя себе, как должна была выглядеть эта квартирка, и сожалея о том, что ему не удалось бросить взгляд на нее самому, прежде чем ее вновь кому-то сдали. А сейчас уже слишком поздно.
– А ведь вы с Тоцци следили за ним какое-то время назад, не так ли?
– Так. Мы ходили за ним по пятам целый месяц. Но он оказался ловким ублюдком: обо всем договаривался только по телефону и вечно делал вид, будто речь идет о заказе на пиццу. Он и близко не подходил к уличным торговцам, по крайней мере когда у тех на руках был товар.
– И что же случилось дальше?
– Иверс приказал нам прекратить расследование. Если нам не удастся схватить его с поличным, сказал он, все это дело будет высосано из пальца, и Клементи без труда опровергнет любое обвинение. Ему нравится, чтобы его показывали в вечерних новостях – и чтобы на столе оружие, деньги, наркотики... Ну, вы сами знаете.
Кинни задумчиво кивнул.
– Я об этом слышал.
На какое-то время они замолчали. Гиббонс размышлял о квартире Клементи, о Тигре Тони, изображенном на коробке с кукурузными хлопьями, о большом телеэкране и о фантастическом стереооборудовании. Он надеялся на какой-нибудь проблеск мысли, но этого не происходило.
– Ну что же...
Кинни потянул за цепочку, торчащую из кармана, и извлек восьмиугольные золотые часы с большими римскими цифрами на циферблате. Это была редкая Вещица, такую мог бы завещать ветхозаветный бостонский банкир любимому сыну. Гиббонсу никогда еще не доводилось видеть ничего подобного.
– Мне уже пора, – сказал Кинни.
Он встал и протянул руку.
– Приятно было познакомиться с вами, Берт.
Гиббонс ответил на рукопожатие.
– Мне тоже, Билл.
– Да, кстати, как идет дело?
– О чем вы?
Кинни мотнул головой в сторону разложенных на столе бумаг.
– Ваше дело. Уже знаете, как найти Тоцци?
Гиббонс, нахмурившись, покачал головой.
– Еще ничего конкретного.
– Что ж, если я смогу вам чем-нибудь помочь, только дайте знать.
Кинни встал и подошел к двери.
– До скорого, Берт.
– Да, всего хорошего.
Гиббонс не мог поверить собственным ушам. За время всей его службы в ФБР впервые другой агент предложил ему свою помощь в расследовании какого-нибудь дела. Даже если Кинни сказал это не всерьез, все равно это было совершенно невероятно. Может, этот парень все-таки не так плох, хоть и соответствует вкусам начальства?
Глава 10
– Мне нравятся все эти клички, – произнесла Лоррейн, листая один из томов, – Пат Фацциано по прозвищу Ирландец... Луи Муссо – Блоха.
Она засмеялась, но невесело. Гиббонс понимал, что ей страшно за Тоцци. Он посмотрел ей в лицо, потом перевел взгляд на шею. Кожа у нее под подбородком была тугой, как у тех стареющих кинозвезд, которые но несколько разделают себе подтяжки, чтобы выглядеть двадцати пятилетними и, но чья шея рассказывает печальную повесть об истинном возрасте. Гиббонс невольно засмотрелся на полуобнаженную грудь в вырезе кимоно. Для сорока семи лет грудь у Лоррейн еще была что надо.
Гиббонс откинулся в скрипучем кресле, наблюдая за тем, как она просматривает показания Ричи Варги, то хмурясь, то впадая, как только что, в деланное веселье. Лоррейн Бернстейн, полный профессор истории средневековья в Принстоне, стояла, склонившись к открытой книге, на старинном подиуме в собственном, заставленном книжными томами кабинете; за окном на сосне пели птицы. Она стояла, перенеся всю тяжесть тела на одну ногу, водруженную на верблюжье седло, привезенное ею из марокканской экспедиции, ее знаменитые титьки трепетали, выбиваясь из распахнутого шелкового кимоно; нежная розовая ткань скрывала прочие прелести; ее густые, темные, едва тронутые сединой волосы были заколоты за ухом. При взгляде на нее, стоящую на своем подиуме, ему вдруг стало грустно, и он подумал о том, почему они так и не поженились.
Разумеется, он знал ответ и на это. Или по меньшей мере отговорки, которыми они потчевали друг друга. Две жертвы неудачных браков – и новая попытка вряд ли обещала им что-то хорошее. «Вдовцу с вдовицей не слюбиться», – процитировала она как-то Чосера, и эта строка стала девизом их отношений, причем на годы.
То, что их объединяло, было, по выражению Гиббонса, «дружбой двух интеллектуалов, замешанной на сексе». Они в самом деле представляли собой забавную парочку и сами с наслаждением находили все новые и новые противоречия: он античный стоик, она привержена капризам средневековья; он законопослушный сотрудник ФБР, а она, конечно же, вольнодумица-либералка; он хитрый бес, прячущийся под мостом, она бабочка, порхающая в ясном небе; у него пыльная трехкомнатная квартира в Уихавкене, в центре Нью-Йорка, а у нее просторная студия на Кейп-Коде, в сельской глуши Хопвэллской долины. Но Гиббонсу теперь не нравилось думать обо всем этом, это доставляло ему неприятные ощущения. Ему были по душе все различия между ними, возможно, и потому, что они позволяли им, будучи вместе, оставаться все-таки на некотором расстоянии друг от друга, кружа по двум безопасным, нигде не пересекающимся орбитам.
