Энтони Бруно - Плохая кровь
– Очень хорошо, – сказал Нагаи по-японски.
Масиро даже не обернулся.
– По-настоящему хорошо никогда не бывает, – тихо пророкотал он.
– Для меня это достаточно хорошо. Даже более чем достаточно. – Масиро должен это чувствовать. Он теперь единственная надежда.
Нагаи Посмотрел на экран плейера. Агент ФБР сидел там, как пришитый. Ни дать ни взять таракан в коробке. Ах, если б носатый ублюдок и в самом деле очутился здесь, будь он проклят. Нагаи нажал на обратную перемотку, и Гиббонс судорожно задвигался, побежал обратно к «хонде», засуетился вокруг нее, как большой черный жук. Подошел к багажнику, вынул из кармана шланг для подачи воздуха и вставил его на место. Нагаи перемотал до того места, как Гиббонс вытащил ключи и открыл багажник.
– Масиро!
– Хай. – Масиро встал и подошел к своему господину. Ноги у него, казалось, ничуть не затекли и не болели. А он ведь на три года старше. Стоит призадуматься.
– Вот погляди-ка сюда. – Он запустил кассету и подал плейер Масиро, который взял его и уставился на экран. – Этот мужик – коп, федеральный агент, ФБР.
Масиро кивнул, не отводя взгляда от плейера, прищурив один глаз.
– Он вытащил шланг для подачи воздуха. Он знает о рабах?
– Должно быть, что-то подозревает.
Несколько минут Нагаи наблюдал, как Масиро просматривает пленку.
Потом Масиро снова закивал.
– Интересно...
– Что именно?
– Человек из ФБР немолод. Удивительно.
Нагаи пожал плечами. Он подумал о Рэйко. Кто стар? Кто молод?
– Зачем ты показываешь мне это? – спросил Масиро.
– Запомни его лицо. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал.
– Убил его?
– Нет. Д'Урсо и панк говорят, что в Америке нехорошо убивать копов, особенно федеральных.
Масиро поставил видеоплейер на пол и нахмурился.
– Жалкая отговорка для трусов, думаю я.
Нагаи пожал плечами.
– Вполне вероятно.
– Люди Д'Урсо должны заниматься полицией. Так было оговорено.
– Знаю, знаю, но этого он не захотел убрать. Сказал, что, если бы его убили, было бы хуже.
– Ты в это веришь?
– Не знаю.
– Так почему бы мне не убить этого человека? На всякий случай.
Нагаи подумал с минуту.
– Может, так и следовало бы поступить. Я не знаю. Это их страна, и им виднее.
– Так если ты не хочешь, чтобы я убивал этого человека, зачем ты мне это показывал? – Масиро такой практичный, такой деловой. Он великолепен.
– Я хочу, чтобы ты нашел человека из ФБР и так его изувечил, чтобы он не смог предъявить в суде то, что нашел у нас в доках.
Масиро пожал плечами.
– Можно отрезать ему язык.
– Нет. Не надо оружия. Только руками. Можешь ты обезвредить его, не убивая? Что-нибудь вроде постоянной комы.
Масиро коротко кивнул.
Нагаи стыдился своего недоверия, но он должен был знать, что у Масиро на уме. Он должен был прикинуть, сработает ли это.
– И что же ты можешь сделать?
Масиро выставил ладонь, как для удара каратэ, и взглянул на своего господина. Потом, не произнеся ни слова, отошел к задней стене склада, где висел доспех его предка. Нагаи сперва этого доспеха не заметил. В неверном свете свечи он казался призраком. Масиро подобрал с пола охапку досок – светлых, сосновых, в два фута длиной и толщиной в полдюйма, – таких же точно, как та, по которой он размазал повидло. Он водрузил их, одну за другой, на два закоптившихся кирпича.
– Десять, – сказал он наконец, показывая на аккуратный штабель.
Нагаи подошел поближе, и Масиро занял позицию перед досками. Он расставил ноги, сложил ладонь и стал не спеша примеряться, то касаясь верхней доски, то отдергивая руку, то касаясь, то отдергивая, – до тех пор пока не приготовился окончательно.
– Xaaaй!
Удар пришелся по штабелю... и ничего не произошло.
Нагаи весь похолодел от страха. Впервые он видел, как его самурай промахнулся. От ужаса мурашки забегали по затылку.
– Что?..
Масиро спокойно поднял палец, затем принялся снимать доски, одну за другой, рассматривая каждую. Все они были целые, нетронутые. Нагаи стало дурно.
И тут Масиро вытащил самую нижнюю доску. Она была расколота почти пополам, и крайний ее конец болтался под прямым углом. На пол посыпались щепки. Масиро разбил нижнюю доску, а все другие оставил целыми. Как, к дьяволу... Нагаи улыбался до боли – такое он чувствовал облегчение.
– Когда я работал на «Тойоту», туда пришел молодой тигр и стал яростно делать себе карьеру. Он продвигался быстро, и вскоре я увидел его за своей спиной: он зарился на должность, которой дожидался я. Наш босс очень знобил этого молодого человека. И у меня родилось скверное предчувствие, что меня обойдут. Однажды вечером я последовал за ним в бар и смотрел, как он выпивает со своими молодыми приятелями. Когда он пошел в туалет, я отправился следом. Он стоял у писсуара, когда я нанес ему по затылку тот же самый удар. По некоторым причинам тогда я боялся убивать. Сам не знаю почему. И тренировался, выверяя удар, чтобы рука моя упала на волосок от смерти. Молодой тигр превратился в растение. Насколько я знаю, он до сих пор лежит в задней комнате родительского дома и все время спит. Вот уже четыре года. Он никогда не придет в себя. Родители напрасно мучаются, поддерживая его существование. Точно так же я заставлю умолкнуть и человека из ФБР, – сказал Масиро. – Он не умрет. И никаких проблем не будет.
Нагаи расплылся в улыбке. В горле так пересохло, что он не мог говорить. Он всегда знал, что Масиро сделает это для него Масиро может все. Все. Кому нужна эта хренова мафия? Кому нужны хреновы боевики Хамабути? На кой ляд они все сдались? Нагаи смеялся и смеялся, смеялся до слез.
– Ты знаешь, где я могу найти этого человека из ФБР? – спросил Масиро.
Нагаи полез в карман пиджака.
– Наш парень, который дежурил в доках в тот день, догадался проводить его домой. Вот адрес. – Он протянул Масиро листок.
– Гиб-бонс, – прочитал Масиро, глядя в бумажку.
– Да, так его зовут. Гиббонс.
Масиро кивнул, еще раз взглянул на адрес, обдумывая задание. Поклонился Нагаи, затем повернулся и отвесил поклон темному доспеху в вышине.
– Гиб-бонс... Хай.
Нагаи проглотил наконец комок, застрявший в горле, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Саёнара, Гиб-бонс.
Глава 11
Лоррейн на кухне ставила чайник на плиту. Гиббонс смотрел на нее из гостиной. Присмотревшись к ее ягодицам, он вдруг вспомнил сногсшибательную блондинку, которую видел в «Олд сод» вместе с Тоцци. О да, та девчонка была что надо, но с Лоррейн ей не сравниться. Нет и нет. Лоррейн сохранила чудесную фигуру, и когда она распускала волосы – длинные, темные, летящие, – то казалась мечтой Ренессанса. Повезет же той блондиночке, если она так будет выглядеть в пятьдесят один год. Но сейчас волосы Лоррейн были туго сколоты на затылке. Она Гиббонса не хотела знать.
– Что это? – осведомилась Лоррейн, шаря по полочке кухонного шкафа, где обычно лежали пакетики липтоновского чая.
Гиббонс пришел из гостиной и посмотрел на коробочку, которую она держала в руке. На коробочке был нарисован китайский мандарин. У мандарина были длинные, загнутые ногти и тонкие, причудливо завитые усики. Лоррейн насмешливо прищурилась.
– Китайский? «Улонг»?
– Ну да, «Улонг». – Флуоресцентная лампа над разделочным столиком тихо жужжала.
– Но ведь это чай из коммунистической страны. Ты говорил, что никогда ничего не покупаешь у красных.
– Ты ведь любишь такой чай. Я купил его не для себя. Для тебя купил. – Гиббонс положил последнюю грязную тарелку в раковину и вернулся в гостиную. Проклятье. Стараешься угодить, подумать для разнообразия о том, что нравится ей, а они везде подозревают подвох, эти чертовы итальянцы.
Вода в чайнике закипела. Лоррейн выставила две чашки и приготовила чай – себе «Улонг», ему «Липтон», затем нарезала кекс с цукатами, который принесла из дому, и выложила на тарелку. Она все еще бесилась оттого, что он вернулся к работе. Она сказала, что хотела бы, по крайней мере, «участвовать в принятии решения». Имелось в виду, что она хотела бы использовать право вето. «Ради Бога, ты уже не мальчик, – твердила она, – ты не должен больше заниматься оперативной работой. Это слишком опасно. И на Майка ты не равняйся». Из-за таких вот дружеских советов он ничего не сказал ей и предпочел принять одностороннее решение. Лоррейн по несколько раз надавила на пакетики с чаем в чашках и выкинула пакетики в раковину. Вот почему ему был оказан такой холодный прием.
Поставив тарелку с кексом на чашку «Улонга», она принесла то и другое в гостиную. Гиббонс сидел на кушетке и просматривал книгу, которую Лоррейн вручила ему, – научное исследование о роли центуриона в римской армии с 450 года до нашей эры по 350 год нашей эры. Он любил книги о Римской империи, но тут Лоррейн ясно дала понять: подарок не знак примирения. Речь идет, объяснила она, о бесплатном экземпляре, присланном автором – затянутым в твид бостонским брахманом, ныне преподающим в Калифорнийском университете; каждый год он привозит на конгрессы по античной и средневековой истории какие-нибудь экзотические напитки, надеясь заманить Лоррейн к себе в номер отеля. В прошлом году это было зеленое итальянское пойло из Абруцци под названием «Сто трав», сказала Лоррейн. В позапрошлом – редкий испанский арманьяк. Профессор был довольно красив – какой-то желчной, язвительной красотой, но Лоррейн ни разу не воспользовалась настойчиво повторяемым приглашением. Этот кусочек академической жизни помогал ей сегодня отстраниться от Гиббонса. Тот наблюдал, как она ставит его чашку на кофейный столик. Случись тот конгресс завтра, она наверняка пошла бы в постель с тем подонком просто за банку пива, чтобы насолить ему, Гиббонсу.
