Энтони Гальяно - Игра без правил
Оставалось каких-то триста ярдов, но, сколько я ни плыл, земля не приближалась, дразня спасением, как великолепный мираж. Я видел людей, резвящихся у берега, слышал их голоса. Я попытался позвать на помощь, но из горла вырвался странный скрипучий звук, не похожий на человеческий голос. Еще немного — и прилив подхватил бы меня и вынес на берег. Как глупо, почти преступно погибнуть так близко от земли! Именно это мне и грозило, поскольку я вдруг перестал двигаться. Руки и ноги отказали, и я облегченно начал тонуть. Мне нужен был отдых, даже если он закончится смертью. Я задержал дыхание — просто так, без особой причины. Не стоит облегчать костлявой задачу. Я погрузился ярда на три, когда ступни коснулись песчаного дна.
После бесконечно долгого пребывания в воде я наконец ощутил что-то твердое под ногами и почувствовал прилив сил. Я сразу поверил, что еще не все потеряно. Я вынырнул на поверхность и взглянул на берег. Рукой подать. Сто ярдов, самое большее.
Раз плюнуть. Смогу. Я заставил обессилевшие руки и ноги двигаться, как понукают непокорных мулов в предгорьях Анд. Мои конечности мне больше не принадлежали. Я просто взял их напрокат. Им явно не нравилось, как с ними обращаются, но они, видимо, тоже почувствовали близость берега, потому что стали повиноваться.
«Ну, давайте, ребята, — сказал я, — теперь не подведите».
Словно в полусне, я услышал приближающийся гул мотора. Катер быстро и неумолимо мчался на меня. Я начал грести быстрее. Сомнений нет, это Уильямс. Я повернул голову и увидел его за штурвалом. Лысый череп сверкал, как шлем конквистадора. Я вспомнил уши, за которые он получал деньги во Вьетнаме. Неудивительно, что он искал меня всю ночь.
Меня спас страх. Страх, выдавивший в кровь последние капли адреналина. Невыносимая усталость вдруг исчезла. Конечно, это ненадолго, но мне должно хватить.
Я услышал выстрел. Слава богу, мимо. Вдохнул так глубоко, как только смог, нырнул и поплыл под водой. Катер промчался надо мной, бешено вращая винтами. На мгновение я погрузился во мрак.
Песчаная отмель уже закончилась, но глубина здесь все равно была не больше пятнадцати футов. Еще немного — и Уильямсу придется повернуть, чтобы не посадить катер на мель. Но я тоже не человек-амфибия. Он знает, где я, и будет ждать, когда я вынырну.
Легкие разрывались, умоляя дать передышку. Шанс на спасение только один — если Уильямс будет смотреть в противоположную сторону. Придется понадеяться на удачу. Я рванулся к поверхности, понимая, что получу либо еще один глоток жизни, либо пулю в голову. Повторялась ночная ситуация, с той разницей только, что меня было прекрасно видно и без прожектора. Я решил вынырнуть поближе к носу катера и попробовать укрыться за изгибом корпуса. Но, когда я начал подниматься к поверхности, катер вдруг резко развернулся и умчался на огромной скорости. Вынырнув, я успел заметить, как он летит по дуге на север, поднимая фонтан белой пены.
Сзади послышался шум моторов. Я повернулся и увидел идущий с востока пограничный катер. Он начал было поворачивать за Уильямсом, но тут разглядел меня и изменил курс. Я махнул рукой, и через несколько мгновений мне сбросили небольшой надувной плот. Я ухватился за него, и двое бодрых матросов втащили меня на борт.
Я попросил воды и стал пить, как бедуин, добравшийся до оазиса. Один из матросов — девушка — помог мне улечься, подложив под голову спасательный жилет. Я попытался сесть, но тут тело, которое так долго подвергалось непосильным нагрузкам, вдруг отказало. Я хотел заговорить, но не мог даже пошевелить губами, поэтому просто лежал, тяжело дыша. Затем солнце низверглось с небес и ударило меня по лицу. Осталась только темнота, и я с благодарностью погрузился в нее.
Я проснулся в изоляторе центра временного содержания «Кром». Об этом свидетельствовала вывеска на стене. Я находился в большой комнате с зелеными стенами, зарешеченными окнами и дюжиной кроватей, большинство из которых было занято. Солнце стояло еще достаточно высоко, и оконные решетки отбрасывали тень на белые простыни, закрывавшие меня ниже пояса. В левой руке торчал катетер, ведущий к капельнице. Там, куда была воткнута игла, саднило, но если не считать сухости во рту и головной боли, я чувствовал себя довольно неплохо — учитывая пережитую ночь.
Я только начал приподниматься, когда дверь отворилась и вошла медсестра в сопровождении двух людей в форме. Мужчины были пограничниками, и по выражениям их лиц становилось ясно, что они не с цветами ко мне явились. Один лет шестидесяти, с оплывшей фигурой водителя автобуса. Маленькие голубые глаза привыкли смотреть сурово. Другой слишком высок для своего веса, словно его специально растягивали в длину. На вид около тридцати, волосы цвета мокрого сена, рот забит жвачкой. Правый глаз косит, будто парень хочет заглянуть себе за спину. Выражением лица он пытался походить на напарника, но у него получалось неубедительно. Понятно было, что ему не терпится наводить ужас.
На обоих ремни со стандартным полицейским набором: пистолеты, наручники, баллончики перцового газа и резиновые дубинки. Они были готовы ко всему, кроме погони. Впрочем, я и так лежал, по рукам и ногам прикованный к стальным ножкам кровати.
У старшего на груди был жетон с фамилией Купер. Он вперил в меня угрожающий взгляд, призванный вселять страх в сердца незаконных иммигрантов. Поправив на бедрах ремень, он расставил ноги, как перед дракой в баре. Напарник в точности повторил его движение. Я не сомневался, кто ведет, когда они танцуют танго.
— Спросите, как его зовут, — обратился старший к сестре.
Его напарник молча стоял сзади, положив ладонь на рукоять пистолета и пережевывая жвачку с таким видом, словно это было частью его работы.
— Я не говорю по-испански, — ответила сестра.
Она прижала катетер стерильным тампоном и вытащила иглу.
— Не морочьте мне голову. Я же слышал. В конце концов, ваша фамилия Родригес.
— Cómo se llama,[8] придурок кубинский? — спросил молодой полицейский.
Я решил, что побуду латиноамериканцем, пока ситуация не прояснится, и сказал, что меня зовут Хуан. Сестра бросила на меня хитрый взгляд и чуть улыбнулась. Потом сунула мне в рот градусник, за что я был весьма ей признателен, поскольку мог помолчать. Молодой полицейский, на жетоне которого было написано «Эллис», присел на край кровати и шлепнул меня по ноге.
— Ты уже поправился, — сказал он. — Поедешь домой.
Они сняли с меня браслеты и дали оранжевый комбинезон, застиранный настолько, что ткань казалась серой. Потом сковали руки за спиной и повели по узкому коридору, где вдоль беленых стен через каждые несколько ярдов, как тире, стояли деревянные скамьи. Мы поднялись на следующий этаж, что потребовало напряжения всех моих сил, и попали в другой коридор со множеством дверей. Сделав несколько поворотов, мы остановились перед дверью со стеклянной табличкой, на которой золотыми буквами было выведено: «Инспектор Рубен Кортес». Купер открыл дверь и бесцеремонно втолкнул меня в помещение.
В небольшой комнате стоял стол, за которым сидел человек лет сорока-сорока пяти, с каштановыми волосами с проседью и длинными, совершенно белыми усами. У него были небольшие мешки под глазами, но глядел он весело, словно только что вспомнил забавную шутку. Когда я вошел, он откинулся на высокую спинку офисного кресла.
— Кто этот сукин сын? — спросил инспектор.
— Тот самый парень, которого утром выловила береговая охрана.
Эллис грубо усадил меня на стул напротив Кортеса. Тот с минуту разглядывал меня, затем по-испански спросил, кубинец ли я.
— Si,[9] — согласился я.
Кортес засмеялся.
— Si? — повторил он. — В самом деле? Из какой области Кубы?
— Омаха, штат Небраска.
Он кивнул и улыбнулся.
— Я так и подозревал. Господа!
Он ткнул в меня пальцем.
— Этот человек — американец. Забавно, не правда ли?
— Береговая охрана сказала, что в него стреляли с катера, — заметил Эллис.
— Правда? — в замешательстве спросил Кортес. — Как интересно, ни хрена себе! Просто кино «Полиция Майами».
— Твою мать, так ты американец! — негодующе воскликнул Купер.
У него был плаксивый голос мультипликационного персонажа, совершенно не вязавшийся с образом полицейского.
— Ты и по-английски говоришь?
— Это же Америка, — сказал я. — Английский тут весьма популярен.
Кортес ухмыльнулся.
— Как тебя зовут? — обратился он ко мне.
— Джек Вонс.
Глаза инспектора сузились, а сигарета застыла на полпути от губ к набитой окурками пепельнице.
— Джек Вонс? — переспросил он. — Ты случайно не личным тренером работаешь?
— Работаю.
— Господи, — произнес Кортес.
Несколько мгновений он изучал меня, затем поднялся.
— Снимите с него наручники и оставьте нас, — сказал он.
