Честер Хаймз - И в сердце нож
Справа был отгорожен закуток деревянной стойкой. За ней сидел лысый коричневый толстяк в зеленых очках, в шелковой рубашке без ворота и черной жилетке с дешевой золотой цепочкой. Он сидел на высоком табурете у кассы, оглядывая время от времени шесть бильярдных столов в длинном узком зале.
Когда Гробовщик и Могильщик поднялись на площадку второго этажа, он приветствовал их низким басом, каким обычно говорят владельцы похоронных бюро:
— Здравствуйте, джентльмены, как поживает полиция в этот прекрасный летний день?
— Отлично, Туз, — отвечал Гробовщик, оглядывая столы. — В эту жару грабежей, драк и убийств куда больше, чем в обычную погоду.
— От жары люди делаются нервными, — отозвался Туз.
— Сущая правда, — сказал Могильщик. — А что делает Валет?
— Отдыхает, как обычно, — сказал Туз. — По крайней мере так говорят люди.
Валет был прежний хозяин бильярдной, и скончался он ровно двадцать один год назад.
Тем временем Могильщик обнаружил того, кто был им нужен, за четвертым столом и двинулся туда по узкому проходу. Он присел у одного края стола, а Гробовщик у другого.
Бедняк играл в пул по двадцать центов очко с ловким мулатом и уже проигрывал сорок долларов.
Они как раз устанавливали шары для новой партии. Разбивать должен был Бедняк, и он мелил свой кий. Он покосился сначала на одного детектива, потом на другого и снова принялся мелить кий. Он делал это так долго, что его партнер запальчиво сказал:
— Кончай тянуть, давай разбивай. У тебя на кие столько мела, что хватит на три партии.
Бедняк поставил шар-биток на место, долго водил кием взад-вперед по подставке из пальцев и ударил так неловко, что чуть не порвал концом кия бильярдное сукно, оставив на нем длинную белую полосу. Шар-биток еле-еле покатился вперед и слегка дотронулся до пирамиды.
— Мальчик нервничает, — заметил Гробовщик.
— Плохо спал, — отозвался Могильщик.
— Лично я не нервничаю, — сказал партнер Бедняка. Он ударил так, что положил в лузы сразу три шара.
Он набрал сто очков без перерыва, за один прием, и, когда это случилось, остальные игроки оставили свои партии и подошли посмотреть на это чудо.
Ас бильярда гордо поглядел на детективов и сообщил им:
— Ну что, видно теперь, что я не нервничаю?
— Ты, видать, новичок в Гарлеме, — ответил Гробовщик.
Когда маркер поставил мешочек со ставками на стол, Гробовщик встал со стула и взял его.
— Деньги мои, — сказал ас бильярда.
К компании подошел и Могильщик, а Бедняк и ас оказались между ним и Гробовщиком.
— Не бойся, друг, — сказал он асу. — Мы только поглядим, что это за денежки.
— Самые обыкновенные американские деньги, — фыркнул ас. — Вы что, никогда их не видали?
Гробовщик открыл мешок и высыпал его содержимое на стол. Монеты в десять, двадцать пять и пятьдесят центов образовали сверкающую гору на зеленом сукне. Был там и комок бумажных долларов.
— Ты в Гарлеме новичок, — повторил он асу.
— Он здесь долго не задержится, — уверил партнера Могильщик. Отделив бумажный комок от серебряной горки, он сказан: — Вот твои деньги, парень. Бери их и кати в другой город. Ты слишком ловкий для нас, гарлемских сыщиков-простофиль. — А когда ас открыл рот, чтобы возразить, Могильщик грубо добавил: — И помалкивай, а то проглотишь зубы.
Ас положил деньги в карман и мгновенно растаял. Бедняк помалкивал.
Гробовщик стал набирать пригоршни мелочи и класть обратно в мешок. Могильщик тронул за плечо Бедняка:
— Пошли, парень. Прокатишься с нами.
Гробовщик прошел вперед. Толпа расступилась.
Они посадили Бедняка в машину на переднее сиденье между собой, отъехали за угол, где Могильщик снова остановил машину.
— Выбирай, что хочешь, — предложил ему Гробовщик. — Год в федеральной тюрьме Оберн или месяц в местной каталажке.
Бедняк покосился на него своими грязноватыми глазами и спросил с интонациями уроженца Джорджии:
— Это как понимать?
— А так, что ведь это ты ограбил управляющего бакалеей на Седьмой?
— Нет, сэр, я и близко к этой бакалее не подходил. Я честно заработал эти деньги — чистил обувь у станции подземки на 125-й улице.
Могильщик взвесил на руке мешок.
— Да здесь добрая сотня долларов, — сказал он.
— Мне просто повезло. Давали четвертаки и полтинники, — сказал Бедняк. — Можете спросить людей.
— Пойми, парень, одну простую вещь, — сказал Могильщик. — Если ты украл больше тридцати пяти долларов, это считается крупной кражей, а стало быть, тяжким преступлением, и за это полагается от года до пяти федеральной тюрьмы. Но если ты готов нам помочь и признаешься в мелкой краже, судья тоже пойдет тебе навстречу: ведь ты экономишь государству расходы на процесс с присяжными, на назначение тебе адвоката и так далее. Тогда ты получишь месяц исправительных работ. Так что думай сам.
— Я ничего не крал, — упрямился Бедняк. — Я заработал деньги, чистил обувь…
— Боюсь, что патрульный Харрис и управляющий расскажут другую историю на завтрашнем опознании, — сказал Могильщик. — Лучше помоги нам.
Бедняк стал усиленно размышлять. На лбу, под глазами и на плоском носу появились капельки пота.
— А как я могу вам помочь? — наконец спросил он.
— Кто был в машине Джонни Перри, когда он проехал по Седьмой авеню за несколько минут до того, как ты украл мешок? — спросил Могильщик.
Бедняк фыркнул носом так, словно до этого сдерживал дыхание.
— Я вообще не видел машины Джонни Перри, — сказал он с явным облегчением.
Могильщик нагнулся, включил зажигание и завел мотор.
— Плохое у тебя зрение, парень, — сказал Гробовщик. — Это обойдется тебе в одиннадцать месяцев.
— Клянусь Господом, я два дня уже не видел «кадиллака» Джонни, — сказал Бедняк.
Могильщик вырулил на середину улицы и повел машину в сторону полицейского участка на 126-й улице.
— Я говорю правду, — хныкал Бедняк. — На всей Седьмой тогда не было ни души.
Гробовщик поглядывал на пешеходов, на тех, кто стоял на тротуаре или сидел на крылечках и ступеньках. Могильщик смотрел на дорогу.
— Честное слово, на Седьмой не было ни машин, ни людей, — скулил Бедняк. — Только подкатил тот тип из бакалеи, да еще стоял полицейский. Он там всегда стоит.
Могильщик подъехал к тротуару и притормозил перед самым поворотом на 126-ю.
— Кто был с тобой? — спросил он.
— Ей-богу, никого.
— Плохо твое дело, — изрек Могильщик, снова наклоняясь, чтобы включить мотор.
— Погодите, — сказал Бедняк. — Я правда отделаюсь месяцем?
— Это зависит от того, какое у тебя было зрение в четыре тридцать утра и насколько хорошая память сейчас.
— Я ничего не видел, — сказал Бедняк. — Я схватил мешок и дал деру. Где уж тут что увидеть. Но может, Утюг что-то углядел. Он прятался в подворотне на 132-й.
— А где ты был?
— На 131-й. Мы договорились, что, когда подъедет тот тип из бакалеи, Утюг станет кричать «караул», чтобы отвлечь полицейского. Но он не пикнул, и мне пришлось все сделать одному и бежать.
— Где сейчас Утюг? — спросил Гробовщик.
— Не знаю. Я его сегодня не видел.
— А где он обычно околачивается?
— В бильярдной у Туза. Или внизу в «Коробочке».
— А где он живет?
— У него комната в отеле «Маяк» на углу 123-й и Третьей авеню. А если его там нет, значит, он на работе. Щиплет цыплят у Голдстайна на 116-й улице — иногда они работают до двенадцати.
Когда они подъехали к участку, Бедняк спросил:
— Вы не обманете? Если я признаюсь, то получу только месяц, да?
— Все зависит оттого, что увидел твой дружок, — сказал Могильщик.
Глава 12
— Не люблю я этих чертовых тайн, — сказал Джонни. Его мощные мускулы напряглись под желтой рубашкой, когда он с грохотом поставил на стол стакан с лимонадом. — Это уж точно, — добавил он. — Не люблю.
Он сидел, подавшись вперед, в самом центре зеленого плюшевого дивана, поставив ноги в шелковых носках на ярко-красный ковер. Вены на висках набухли, словно корни деревьев, а шрам на лбу напоминал клубок сердитых змей. Его темно-коричневое бугристое лицо было напряжено и покрыто испариной. Глаза в красных прожилках тлели недобрым огнем.
— Я уже тысячу раз тебе говорила: понятия не имею, почему этот черномазый проповедник распускает обо мне эти небылицы, — сердито повторила Дульси. Она посмотрела на его напряженное лицо и поспешила перевести взгляд на что-то менее мрачное.
Но в этой цветастой комнате ничто не успокаивало нервы. Светлая мягкая мебель с обивкой горохового цвета плохо гармонировала с ярко-красным ковром.
Это была большая комната. Два окна смотрели на Эджком-драйв и одно на 159-ю улицу.
— Мне надоели твои вопросы, а тебе, наверное, уже надоели мои ответы, — пробормотала Дульси.
