Росс Макдональд - Дело Фергюсона
Лицо Фергюсона в стекле выглядело изможденным. Он увидел в зеркале, что я слежу за ним. Наши взгляды встретились. Глаза у него были старыми и ледяными, по лбу стекал пот.
— Запомните, если вы как-то помешаете ее благополучному возвращению, я вас убью. Я уже убивал людей.
Сказал он это не обернувшись. Своему отражению и моему.
11
Я проехал под колизеевскими арками путепровода, потом — между товарной станцией и лесными складами. Пахло свежими опилками и дизельным топливом. За высокой проволочной изгородью станции на фоне глухих складских стен виднелись освещенные солнцем смуглые фигуры. Я свернул на Пелли-стрит.
Домик семьи Донато стоял среди смахивающих на курятники дощатых лачуг, которые располагались по трем сторонам пыльного квадратного двора, замыкавшего тупик. Одинокий кизиловый куст, способный расти где угодно, тянул к солнцу кисти ярко-красных ягод. В его длинной перистой тени компания ребятишек сосредоточенно играла среди пыли.
Они изображали индейцев. Многие из них, наверное, и в самом деле оказались бы индейцами, если бы удалось проследить их родословную. Старуха с лицом индианки, изборожденным морщинами, следила за ними с крылечка одной из лачуг.
Она сделала вид, будто не замечает меня. Не тот цвет кожи и приличный костюм, а приличный костюм стоит денег. А откуда берутся деньги? Из пота и крови бедняков.
— Миссис Донато здесь живет? — спросил я. — Секундина Донато?
Старуха не подняла глаз и ничего не ответила. В моей тени она окаменела, как ящерица. Дети у меня за спиной умолкли. Из открытой двери доносился женский голос, тихонько напевающий испанскую колыбельную.
— Секундина живет здесь, верно?
Старуха пожала плечами. Под порыжелой черной шалью это движение было еле заметно. В дверях появилась молодая женщина с младенцем на руках. У нее были глаза Мадонны и печальный рот — прекрасный, пока не раскрылся.
— Чего вам тут надо, мистер?
— Я ищу Секундину Донато. Вы ее знаете?
— Секундина моя сестра. Ее тут нет.
— Где она?
— Не знаю. Вы ее спросите. — Она посмотрела вниз, на безмолвную старуху.
— Она не отвечает. Или она не понимает английского?
— Понимать-то понимает, но сегодня она молчит. Одного из ее мальчиков вчера застрелили. Вы же сами знаете, мистер.
— Да. И мне надо поговорить с Секундиной о ее муже.
— Вы из полиции?
— Я адвокат. Сюда меня прислал Тони Падилья. Старуха быстро и хрипло заговорила по-испански.
Я разобрал имена Секундины и Падильи, но это было все.
— Вы друг Тони Падильи? — спросила молодая.
— Да. А что она говорит?
— Секундина в больнице.
— С нею что-нибудь случилось?
— Там в морге ее Гэс.
— А что она сказала про Тони Падилью?
— Да так. Она говорит, что лучше бы Секундине выйти за него.
— Выйти замуж за Тони?
— Так она говорит.
Старуха все еще говорила, опустив голову, уставившись на пыль между своими черными потрескавшимися башмаками.
— Что еще она говорит?
— Да так. Она говорит, что в больницу только дура пойдет. Ее-то вот никто не заставит. Больницы — это там, где умирают, говорит она. У нее сестра — medica[4].
Я поехал в больницу, но меня тут же остановила мысль о многом другом, что мне нужно было сделать безотлагательно. В первую очередь я обязан был подумать об Элле Баркер. Начинался ее третий день в тюрьме, а я обещал, что попытаюсь снизить сумму залога. Правда, я не надеялся чего-то добиться, но попытаться все же следовало.
Время было самое подходящее. Куранты на башенке суда показывали одиннадцать, и когда я вошел в зал, там был перерыв — объявленный, видимо, ненадолго, так как подсудимые, скованные попарно, оставались на своих местах. Они сидели неподвижно и молча под охраной вооруженного судебного пристава. Почти все они походили на мужчин, прислонявшихся к стенам и изгородям Пелли-стрит.
Из своих комнат, волоча черную мантию, вышел судья Беннет. Я перехватил его взгляд, и он кивнул. В свои шестьдесят лет судья был очень импозантен. Он напоминал мне кальвинистского Бога моей бабушки минус борода плюс чувство юмора. Но во время судебных заседаний юмор этот не давал о себе знать, и всякий раз, когда мне по дороге к судейскому креслу приходилось пересекать колодец старомодного зала с высоким потолком, меня мучило ощущение, что наступил Судный день, а грехи мои все при мне.
Судья наклонился в мою сторону боком, словно отъединяясь от величия Закона.
— Доброе утро. Как Салли?
— Все хорошо. Благодарю вас.
— Ведь уже скоро?
— Ждем со дня на день.
— Она молодец. Мне нравится, когда милые люди обзаводятся детьми. — Его умудренный жизнью взгляд остановился на моем лице. — Вас что-то тревожит, Уильям?
— Не Салли, а Баркер, медицинская сестра... — Я замялся. — Мистеру Стерлингу следует выслушать то, что я собираюсь сказать, ваша милость.
Кит Стерлинг, окружной прокурор, сидел за своим столом справа, склонив седеющую голову над бумагами. Судья подозвал его к себе и сел прямо. Я продолжал:
— Мне кажется несправедливым, что Элла Баркер в тюрьме. Я твердо убежден, что никакого отношения к кражам она не имела. Похищенные ценности она получила как подарки. Единственная ее вина — излишняя доверчивость, так за что же ее карать?
— Ее не карают, — возразил Стерлинг. — Она просто задержана до расследования всех обстоятельств.
— Но факт остается фактом: она в тюрьме.
— Я назначил залог, мистер Гуннарсон, — сказал судья.
— Но пять тысяч долларов — не слишком ли это крупная сумма?
— По нашему мнению, нисколько, — ответил Стерлинг. — Она обвинена в серьезном преступлении.
— Я сказал «крупная» в том смысле, что такой суммы ей взять неоткуда. У нее нет семьи, нет сбережений, нет собственности...
— Временем выслушивать споры я сейчас не располагаю, — перебил судья и, дернув плечом, водворил мантию на место. Секретарь, ожидавший этого сигнала, объявил заседание суда открытым. Стерлинг сказал мне вполголоса:
— Обратись с этим к Джо Ричу, Билл. По-моему, он вообще хочет с вами поговорить.
Джо был у себя в кабинете на втором этаже. Он сидел за письменным столом, заваленным бумагами и кодексами, щетинившимися закладками. Джо был рабочей лошадкой прокурора, и дело Баркер входило в десяток других, которыми он занимался в данное время.
Заставив меня потомиться минуту, он бросил на меня взгляд исподлобья, который обычно предназначал для свидетелей защиты.
— Тяжелая ночь, Билл? Вид у вас как с похмелья.
— Только не алкогольного. За это ручаюсь. От мыслей.
— Садитесь. Вы все еще кипятитесь из-за этой Баркер? Видно, она порядочно отложила на черный день.
— Я рад, что вы заговорили об этом. У нее нет ничего. Пять тысяч долларов слишком высокая сумма для одинокой девушки без состояния и доходов. Первый арест, не говоря уж о том, что она невиновна.
— Это я от вас уже слышал. Но мы расходимся во мнении. Да и вообще залог назначил судья Беннет.
— Мне кажется, он снизит сумму, если вы здесь возражать не будете.
— Но мы будем возражать. — Рич открыл ящик, извлек шоколадный батончик с миндалем, развернул его, переломил пополам и протянул мне кусок поменьше. — Возьмите. Для восстановления энергии. Мы не можем допустить, чтобы она внесла залог и сбежала, когда речь идет уже об убийстве. Послушайте моего совета и не поднимайте этого вопроса. Не то сумма залога может быть повышена.
— Это смахивает на предвзятое отношение. Рич свирепо захрустел миндалем.
— Весьма сожалею, что вы это сказали, Билл. Она ухитрилась заручиться вашими симпатиями, э? Жаль-жаль. Научитесь, наконец, не относиться к подобным вещам серьезно.
— Я ко всему отношусь серьезно. Вот почему я плохо лажу с легкомысленными людьми вроде вас.
Рич сделал обиженную мину. Легкомыслия в нем не больше, чем в Верховном суде.
— По-моему, сегодня я от вас уже достаточно натерпелся. Уберите-ка булавку и включите свое прославленное умение мыслить. Попробуйте охватить взглядом всю картину. Дружок Эллы Баркер был вдохновителем банды грабителей, а то и похуже. Но она не желает говорить о нем. Она не хочет помочь нам в розысках.
— Она сказала все, что ей известно. И кстати, как только она его раскусила, он перестал быть ее дружком.
— А почему она тогда же не пришла к нам?
— Боялась. В законе ничего не сказано о том, что люди обязаны бежать к вам, чуть что узнав. — Слушая свои слова, я вдруг заподозрил, что оправдываю не только Эллу Баркер, но и себя.
— Она бы избавила нас от больших неприятностей и избежала бы их сама.
— И потому вы ее наказываете.
— Награждать ее медалью за гражданское мужество мы действительно не собираемся.
— Я утверждаю, что это жестокое и неоправданное наказание...
— Поберегите такие рацеи для суда.
— Какого суда? Расписание забито, и раньше чем через полмесяца ее дело рассматриваться не будет. И все это время она будет гнить в тюрьме!
