Рэймонд Чандлер - Китайский жадеит
– Вы, может быть, не забыли о том, что я поцеловала вас в скорой помощи, – сказала она. – Но не стоит придавать этому большого значения. Просто я пожалела вашу так ужасно разбитую голову.
– Ну что вы, – успокоил я ее. – Я же деловой человек и не стану строить свою карьеру на столь зыбком фундаменте. Поедемте лучше покатаемся. Мне надо повидать одну блондинку на Беверли-Хиллз. Я должен перед ней отчитаться.
Она встала, глядя на меня заблестевшими глазами:
– Ах, Прендергастиху, – процедила она сквозь зубы. – Эту, с тощими деревянными ногами.
– Не знаю, может, и тощими, кому как кажется, – сказал я.
Покраснев, она выскочила из комнаты и секунды через три или меньше влетела обратно в маленькой смешной восьмиугольной шапочке с красной пуговкой и ворсистом клетчатом пальто со шведским воротником и манжетами.
– Поехали, – бросила она на бегу, уже успев запыхаться.
Мистер и миссис Филип Кортни Прендергаст проживали на одной из тех улиц, где дома кажутся стоящими несообразно близко друг к другу для их архитектурного размаха и величины представляемых ими состояний. Садовник-японец с презрительным выражением, неизменным у всех японцев-садовников, вылизывал несколько акров нежно-зеленой лужайки. Крыша дома была покрыта шиферными плитками на английский манер; перед входом росло несколько красивых привозных деревьев; стояли увитые бугенвиллеей шпалеры. Место было приятное и тихое. Но Беверли-Хиллз есть Беверли-Хиллз, и у дворецкого, открывшего нам дверь, был воротник крылышками и произношение, как у Алана Мобрея.
Он провел нас сквозь заколдованное царство абсолютной тишины в комнату, где никого пока не было. Честерфилдовские диванчики и мягкие шезлонги, живописно расставленные вокруг камина, были обиты бледно-желтой кожей; перед камином, на натертом до блеска, но не скользком полу лежал ковер тоньше шелка и старше Эзоповой тетушки. В углу – цветы, еще цветы – на низеньком столике, стены обиты пергаментом с неярким рисунком – тишина, покой, простор, уют, немножко ультрасовременного, немножко очень старинного. Словом, комната что надо.
Кэрол Прайд сморщила нос и фыркнула.
Дворецкий распахнул одну створку обитых кожей дверей, и в комнату вошла миссис Прендергаст. Вся в бледно-голубом, в шляпе и с сумочкой того же оттенка, готовая к выходу. Бледно-голубые перчатки легонько похлопывали по бледно-голубой ляжке. Улыбка, лукавые искры в глубине бездонных черных глаз, яркий румянец и приятное легкое опьянение, замеченное мною еще до того, как она заговорила.
Хозяйка протянула нам навстречу обе руки. Кэрол Прайд ухитрилась увернуться от рукопожатия, я же пожал ту, что была мне протянута.
– Это просто изумительно, что вы пришли, – воскликнула она. – Я так рада снова видеть вас обоих. До сих пор не могу забыть дивный вкус виски у вас в конторе. Это было ужасно, да?
Мы все уселись.
Я сказал:
– Наверное, мне не следовало отнимать у вас время, являясь к вам лично, миссис Прендергаст. Ведь все уладилось, и вы получили ваши бусы назад.
– Да. Этот странный человек... Трудно было поверить, что он мог оказаться одним из этих... Я ведь тоже была с ним знакома. Вы знали об этом?
– Сукесян? Я полагал, что вы могли быть с ним знакомы, – сказал я.
– О, да. И довольно близко. Но я ведь осталась должна вам кучу денег. И ваша бедная голова... Как вы теперь себя чувствуете?
Кэрол Прайд сидела рядом со мной.
Она пробормотала тихонько сквозь зубы, почти про себя, но не совсем:
– Опилки и креозот. Но все равно термиты не оставят ее в покое.
Я улыбнулся миссис Прендергаст, и она вернула мне такую лучезарно-ангельскую улыбку, что я мог видеть трепетание крылышек в воздухе.
– Вы не должны мне ни гроша, – сказал я. – Тут только есть еще одна такая вещь...
– Нет, это невозможно. Я обязана вознаградить вас. Но сперва давайте выпьем по капельке шотландского, вы не против?
Держа сумочку на коленях, она нажала что-то под своим креслом и произнесла:
– Скотч и соду. Верной.
И снова засияла лучезарной улыбкой:
– Остроумно, правда? Вы ни за что не найдете микрофона. Таких забавных штучек у нас полон дом. Мистер Прендергаст их очень любит. Вот эта говорит в буфетной у дворецкого.
Кэрол Прайд сказала:
– Я думаю, что та штучка, которая говорит прямо у шофера в кровати, еще остроумнее.
Миссис Прендергаст пропустила ее слова мимо ушей. Вошел дворецкий с подносом, смешал для нас напитки, обошел всех и вышел.
Касаясь губами краешка своего бокала, миссис Прендергаст проговорила:
– Как мило с вашей стороны, что вы ничего не сказали полиции о том, что я подозревала Линдли Пола в... – ну, в общем, вы понимаете. И о том, что вы из-за меня отправились в эту ужасную пивную. Кстати, как вы им это объяснили?
– Проще простого. Я сказал, что Пол сам мне про нее рассказывал. Ведь он был тогда вместе с вами, помните?
– Но он вам, конечно, ничего не говорил? – Мне показалось, что в глазах ее промелькнул лукавый огонек.
– По правде говоря, он мне вообще ничего не рассказывал. И во всяком случае, он, безусловно, не рассказывал мне, что шантажировал вас.
Я заметил, что Кэрол Прайд совсем перестала дышать.
Миссис Прендергаст по-прежнему глядела на меня поверх своего бокала. На долю секунды лицо ее приняло почти беспомощное выражение – «испуганной нимфы, застигнутой во время купанья». Потом она медленно поставила стакан на стол, открыла лежавшую на коленях сумочку и впилась зубами в извлеченный носовой платок. Некоторое время все молчали.
– Это, – заговорила она глухим, низким голосом, – чистая фантастика, вам не кажется?
Я холодно усмехнулся.
– Работа полиции, миссис Прендергаст, во многом похожа на работу газетчиков. По той или иной причине они очень часто не могут дать ход всем имеющимся у них материалам. Но это отнюдь не значит, что они ничего не понимают. Ревис далеко не дурак. На самом деле он не больше моего верит в то, что такая личность, как Сукесян, действительно руководила шайкой уголовников-профессионалов. Да он и пяти минут не мог бы поруководить человеком вроде Муза Магуна. Через минуту они бы уже топтали его лицо ногами – просто так, ради разминки. Однако ожерелье оказалось именно у Сукесяна. Этот факт требует объяснения. Я думаю, он его купил – у того же Муза Магуна. За те самые десять тысяч выкупа, которые дали вы, – плюс небольшое дополнительное вознаграждение, выплаченное, по всей вероятности, вперед, чтобы заставить Муза провернуть основную работу.
Веки миссис Прендергаст опустились, почти совсем закрыв глаза. Теперь она снова подняла их и улыбнулась. Улыбка получилась страшноватая. Кэрол Прайд сидела рядом со мной не шелохнувшись.
– Кто-то хотел, чтобы Линдли Пол был убит, – продолжал я. – Это совершенно очевидно. Вы можете нечаянно убить человека ударом дубинки, если не знаете, как с ней обращаться. Но вы не расколете ему череп и не размажете мозги по всему лицу. А если вы бьете его для того, чтобы он вел себя как следует, то и вовсе не станете бить его по голове. Потому что тогда он уже не будет чувствовать боли. А вам надо, чтобы он ее обязательно почувствовал, – конечно, в том случае, если вы желаете преподать ему урок и добиться от него чего-то, что вам нужно.
– Н-н-но, – хрипло проговорила блондинка, – при чем же здесь я?
Лицо ее застыло, словно маска. Глаза налились похожей на отравленный мед теплой горечью. Одна рука некоторое время машинально рылась в сумочке, пока, наконец, так и застыла внутри нее.
– Муз Магун всегда охотно брался за подобную работу, если ему хорошо платили, – нудно продолжал я долбить в одну и ту же точку. – Собственно, он готов был сделать какую угодно работу. Кроме того, Муз был армянином. Видимо, благодаря этому Сукесян и вышел на него. А Сукесян был как раз тот тип мужчины, который способен прилипнуть к шикарной юбке и исполнять все, чего она ни пожелает, вплоть до человекоубийства, в особенности если человек был его соперником, и тем более, если этот соперник принадлежал к тем, кто принимает гостей на полу на подушках и не прочь иногда заснять скрытой камерой своих веселых подруг, когда они, резвясь, слишком близко подходят к воротам Эдема. Это ведь не так уж трудно сообразить, миссис Прендергаст, вы согласны?
– Выпейте-ка лучше, – ледяным тоном оборвала меня Кэрол Прайд. – К чему вся эта болтовня? Вы напрасно утруждаете свои голосовые связки, пытаясь доказать этой крошке, что она потаскуха. Она это и так отлично знает. Вот только как, черт побери, можно было ее шантажировать? Чтобы шантажировать человека, надо, чтобы у него была репутация.
– Не лезьте не в свое дело! – огрызнулся я. – Чем ее у вас меньше, тем больше вы готовы заплатить, чтобы сохранить остатки.
Я заметил, как рука в сумочке внезапно дернулась.
– Не трудитесь вынимать пистолет, – сказал я. – Я сам знаю, что они вас не повесят. Я просто хотел, чтобы вы поняли, что вам не удалось никого провести. И я – и не только я – знаю, что эта ловушка в пивной, когда Сукесян от страха потерял голову, была подстроена специально, чтобы убрать меня с дороги, и что именно вы послали меня туда, чтобы я получил от них все, что мне причиталось. Впрочем, все это теперь уже быльем поросло.
