Фредерик Дар - Убийца (Выродок)
Однажды утром, после душа, ко мне в камеру приперся охранник. Он держал под мышкой сверток из коричневой бумаги. Бечевку уже кто-то развязывал, и бумагу потом свернули кое-как.
— Вам передача! — объявил цербер.
Передачи мне получать не запрещалось, ведь я все еще оставался в камере предварительного заключения. Однако я слегка оторопел:
— Передача?!
— Да, от вашей девушки.
У меня не было никакой девушки и ни одного родственника, так что я совершенно не представлял, кто мог прислать этот сверток.
Я развернул бумагу. В картонной коробке размером с обувную оказалось полно всякого добра: колбаса, пачка печенья, шоколад, конфеты. Приятно, спору нет… Только без подписи — и это меня слегка озадачивало. Колбасу тюремное начальство разрезало пополам — проверяло, не тот ли это сорт, который с напильниками. Пачку с печеньем вскрыли, шоколад тоже. Не упустили ничего.
Но все выглядело безобидным и вполне съедобным.
В полдень я навернул колбаски. Она оказалась из хорошей свинины и доставила мне массу удовольствия. Потом поел печенья и шоколада.
Вы себе представить не можете, до чего тоскливо проводить время в КПЗ! После нее, конечно, тоже приятного мало… Но сидеть в неведении — хуже не бывает.
Жратва меня на время отвлекла. Даже на приличное время, потому что больным я себя почувствовал только через пару часов.
Началось с колик в желудке. Они возникали все чаще и наконец сменились нестерпимыми болями. Я мигом сообразил, что к чему, и тут же нажал на кнопку вызова охранника.
— Мне срочно нужен врач, — прохрипел я. — У меня отравление: кто-то накормил мышьяком…
По моему виду он сразу понял, что я не прикидываюсь. Рожа у меня стала зелененькая, как майский лужок. Глаза ввалились от боли, желудок горел огнем, на лбу выступил холодный пот.
Я прекрасно понимал, в чем дело. Это был подарочек от малышки Эммы. Лапуля ничего лучшего не придумала, как отправить меня в страну вечных снов и тем самым пресечь все мои поползновения. Ей не нравилось, что я лезу вон из упряжки. Она боялась за свою безопасность и считала, что когда я подохну, ей станет намного легче.
Тюремный врач прибежал в два счета: высокий черт в больших окулярах, корчивший суровую мину, котораяему вовсе не шла. Он взглянул на меня, велел показать язык, осмотрел мои испражнения и помрачнел.
— Немедленно в больницу! — приказал он.
Идти я уже не мог. Пока посылали за носилками, Айболит всадил мне в задницу укол. Потом двое здоровил ухватились за ручки носилок и как бешеные понеслись со мной по коридорам. Я впервые путешествовал таким транспортом, и, честно говоря, предпочел бы железную дорогу!
В «скорой помощи» я все время кряхтел:
— Я должен поговорить с директором! Срочно!
Но в больнице я отъехал. Это произошло как-то незаметно. Когда-то давно я катался на катере по Савойскому озеру, и катер зашел в тоннель из зарослей. Так вот, у меня было точно такое же ощущение. Все проходило медленно и сладко, в наступающих сумерках было что-то величественное. Темнота принесла приятную прохладу, и у меня мелькнула мысль, что умирать, в сущности, не так уж неприятно…
Придя в себя после промывания желудка, я почувствовал невероятную слабость. Но боли уже почти не было: только живот онемел и отяжелел. Я лежал в белой постели и смотрел в окно на кусочек пасмурного неба. Уже пришла весна, но погожие деньки все никак не наступали.
Ко мне подошел мужик, которого я уже где-то видел.
— Как вы себя чувствуете?
— Лучше…
— Вы меня не узнаете?
— Вы директор тюрьмы?
— Да. Кажется, вы хотели со мной поговорить?
— Хотел.
— Слушаю вас.
— Меня отравили…
— Я знаю.
— Нужно отдать на анализ то, что осталось от моей передачи.
— Я уже принял необходимые меры.
— Надо бы выяснить, кто мне ее прислал…
Он едва заметно пожал плечами, и на его лице появилась мимолетная тень раздражения. Он словно говорил: «Ты что, сопляк, учить меня собираешься?»
— У вас есть соображения относительно личности человека, который направил вам эту посылку?
— Да…
— Кто это?
— Она! — буркнул я. — Она, эта сучка паршивая…
Я отвернулся к стене и начал засыпать. Прогулка на катере возобновилась — с ее зелеными тенями и нежным запахом смерти.
Очнулся я ночью. Рядом со мной сидел медбрат и при свете голубоватого ночника читал вечернюю газету.
Я зашевелился, и он поднял голову. Это был краснолицый толстяк с лицом мясника и спокойным, немного осуждающим взглядом.
— Что, очухался малость?
— Ага…
— Я тут как раз про тебя читаю. — Он сунул газету мне под нос. — Вот, полюбуйся…
Читать я, понятно, не мог: едва взглянул на печатную страницу, как буквы заплясали вприсядку.
— Кажись, тебе в печенье мухоморчиков накрошили! Так и загнуться недолго…
— Спасибо за новость, — проворчал я.
— Только поганцам одним и везет. Случись такое с честным малым — точно б загнулся!
Я уже понял, какие он ко мне питает чувства. Работа в палатах для правонарушителей сделала его черствым и угрюмым. В душе он, наверное, стыдился того, что ухаживает за уголовниками, как учитель, которому подсунули дебильный класс.
— А что обо мне пишут?
— Ищут, кто принес «смертоносную посылку», как ее назвали газетчики. Похоже, какая-то девчонка принесла. Идут по следу…
Я вздохнул. «Девчонка!» Сами понимаете, Эмма как следует перестраховалась. На этот раз она все сделала чисто: у нее было время подготовиться.
Я чувствовал в животе космическую пустоту.
— Есть хочется…
— Ни фига себе! Быстро же ты оклемался…
— Так можно мне чего-нибудь пожрать?
— Погоди, посмотрю.
Он вышел и долго не возвращался. Потом принес большую чашку бульона с луком.
— Держи.
— И все?
— Ну ты даешь! Не антрекот же с кровью тебе жрать после такой процедуры!
— А что, если хочется…
— Да, брюхо у тебя будь здоров. Сразу видно — молодой!
Тут он удостоил меня восхищенной гримасой исключительно по причине моей физической выносливости.
— Завтра тебя перекинут в изолятор тюрьмы «Санте». Нечего тебе тут прохлаждаться.
Он забрал у меня газетку и продолжил чтение, но уже через пять минут начал клевать носом и захрапел. Я понял, что на кухню он ходил не только за бульоном, а заодно приложился и к бутылочке красненького — от него на два метра разило винищем.
«Санте»! Опять тюремная жизнь в ожидании решения судьбы! Я сжал кулаки, охваченный отвращением ко всему человечеству. От устроенной мне водокачки я как бы родился заново. Я был усталым и разбитым, но в то же время чувствовал в себе больше сил, чем до отравления.
Я посмотрел на затылок спящего медбрата. Потом на сосуд для мочи, стоявший на столике за его спиной. Я ухватил банку; она была из толстенного стекла. Я покрепче сжал ее в руке и размахнулся…
Банка разлетелась вдребезги; толстяк упал со стула головой вперед, грохнулся на паркет и несколько раз конвульсивно вздрогнул. Видимо, я основательно его оглушил. Я встал с кровати, и только тут понял, какую совершил глупость; я не мог держаться на ногах, все кружилось и прыгало у меня перед глазами… Я зажмурился и сел; тогда мне немного полегчало. Но когда я опять распахнул форточки, сарабанда возобновилась.
Я страшно разозлился на себя за свою глупость. «Браво, молодчина!» — говорил я себе. Я только что провел черту под столбиком подсчетов. Оставалось только поставить результат. А результат был ясен: смерть.
Я уже чувствовал на шее прикосновение холодных ножниц, которыми мне срежут воротник. Вот меня кладут на доску гильотины, вот моя голова катится в опилки…
— Дурак ты, Капут, дурак! — бормотал я. — Что ты сделал? Что ты сделал?!
Медбрат больше не дергался.
Я медленно, как привидение, двинулся по комнате, говоря себе: «Иди или сдохни! Иди или сдохни! Если ты сейчас не удерешь, тебя точно подставят под главную косилку…»
Поверьте, воля — это сила номер один: куда там до нее атомной энергии! Я смог справиться с головокружением, потому что очень этого захотел. Стены стали вертеться все медленнее и наконец-то остановились, совсем как деревянные лошадки в парке, когда карусельщик потянет за рычаг.
Я наклонился к санитару; меня била страшная дрожь. С огромным трудом мне удалось стащить с него штаны. Я надел их и сразу стал похож на старого слона с отвислой задницей.
Перекатывая толстяка по полу, я снял и халат. Потом обул его белые мокасины, водрузил на голову его круглый колпак…
На эту церемонию мне понадобилось не меньше часа. Толстяк хрипел; похоже, от удара у него треснула тыква, и ему была уготована нешуточная трепанация…
Медленными короткими шажками я направился к двери. Труднее всего было одолеть эту проклятую дрожь.
