Эд Макбейн - Три слепых мышонка
— Он так и сказал?
— Да. В ночь убийства было полнолуние.
— О’кей.
— Так вот, он сказал Стаббсу, что не хочет его беспокоить, пусть, мол, Стаббс не волнуется, если услышит на причале шум…
— А Лидз выразился именно так: «беспокоить»?
— Ну да, — удивленно протянул Баннион. — Это так важно?
— Мне необходимо знать точно, кто что сказал, — подчеркнула Патрисия.
— Это слова Лидза — «беспокоить». Во всяком случае, так запомнил Стаббс.
— О’кей.
— По словам Стаббса, Лидз подъехал где-то около половины одиннадцатого. Стаббс в это время был дома — он живет прямо за доком — и видел, как подъезжает машина…
— Какой марки?
— Красная «масерати». Стаббс сказал, что эта машина принадлежит жене Лидза. На номерных знаках ее имя.
— Что именно написано на номерных знаках?
— Ее имя — Джесси. И номер 1.
— Буквами? Или цифрами?
— Я не уточнил.
— Уточните и проверьте эти номера в Отделе регистрации транспортных средств.
— Хорошо. Выйдя из машины, Лидз направляется к лодке…
— Как называется его лодка?
— «Блаженство».
— Дурацкая фантазия, — фыркнула Патрисия.
— Да уж.
— Она стояла на стапеле?
— Когда я там был, стапель пустовал.
— Как же мог Стаббс разглядеть название?
— В тот момент Стаббс как раз был на кухне, доставал бутылку пива. Окна кухни выходят на пристань, но, по всей видимости, разглядеть название он не мог.
— Я хочу знать…
— Понял. Вы хотите знать, садился ли обвиняемый в лодку под названием «Блаженство» или кто-то другой мог в это время воспользоваться лодкой, скажем, «Леди удача» или «Безмятежность».
— Именно.
— Я посещу Стаббса еще раз и все хорошенько разузнаю.
— Обратите внимание на то, что если Стаббс не разговаривал с Лидзом…
— Понятно. Необходимо выяснить, из чего Стаббс сделал вывод, что это был Лидз, а не кто-нибудь другой.
— А какова его версия?
— Он утверждает, что это был Лидз.
— Но почему он столь категоричен?
— Он узнал его кепку и ветровку.
— Что за кепка? Какая ветровка?
— Лидз непременно выходит в море только в этой желтой кепке. Такие кепки раздавала у нас одна пивная компания несколько лет назад.
— А ветровка?
— Желтая такая, с карманами впереди и отворотами. В ночь убийства ее видели на Лидзе.
— Сегодня же возьмите ордер на обыск…
— Придется отложить до понедельника…
— Это надо сделать сегодня. Отыщите судью…
— Судьи нервничают, когда их беспокоят в выходные, мисс Демминг.
— Я тоже нервничаю, когда вещественные доказательства уничтожаются по субботам.
— Понимаю. Возможно, там, откуда вы приехали…
— В суде должен кто-то дежурить…
— Я попытаюсь, но…
— Пытаться не надо, Баннион. Это необходимо сделать.
— Да, мэм.
— Надо успеть, пока жена их не сожгла.
— Патрисия Лоуэлл Демминг, — начал Эндрю. — Тридцати шести лет.
— Выглядит куда моложе, — заметил Мэтью.
— Родилась в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. Ее дед, Лоуэлл Тернер Демминг, был судьей. Вы о нем слышали?
— Нет. Это в его честь ее назвали?
— Наверное, — ответил Эндрю. — Хотя ее могли так назвать любящие мама с папой — у этих англосаксов «лоуэлл» означает «возлюбленная».
— Может быть.
— Уже в семь лет определилась с профессией — решила стать юристом после фильма «Убить…» с Грегори Пеком.
— А это откуда ты выкопал?
— В первые дни своей работы в прокуратуре Калузы она дала интервью газете «Геральд трибюн Калузы».
— И когда это было?
Эндрю сдвинул очки на лоб и полистал свои записи. В очках он был похож на ученого, может, даже на председателя суда. А без них — на дотошного репортера. Темные кудрявые волосы, карие глаза, орлиный нос, довольно мужественный рот с тонкой верхней губой и припухлой нижней. Синтия Хьюлен как-то сказала Мэтью, что Эндрю напоминает ей Мика Джаггера. Мэтью еще удивился тогда: ну просто никакого сходства! Не отрываясь от машинки, Синтия добавила, что имеет разительное сексуальное сходство.
— Зачислена в штат прокуратуры незадолго до Рождества, — сказал Эндрю.
— У тебя есть ее послужной список?
— Я прочитаю все в хронологическом порядке, — сказал Эндрю. — Так понятнее…
— Хорошо.
— Она закончила школу в шестнадцать лет…
— Молодец.
— Да. Два года училась в Йельском университете. Весной ее исключили за курение наркотиков в аудитории…
— Вот эта да!
— Совершенно верно. Оттуда она перевелась не куда-нибудь, а в Браун, который закончила с Фи Бета. Там тоже вышло недоразумение…
— Наркотики?
— Нет-нет. Драка. С парнем, футболистом, который назвал ее Пэт.
— А это ты откуда знаешь?
— Из Брауна мне прислали статью из университетской газеты. После этого случая она стала местной знаменитостью. Дело было так. Этот олух, так она его характеризует…
— Хорошее слово — олух.
— Весьма. Так вот, этот олух подошел к ней и поздоровался: «Привет, Пэт, меня зовут…» Не успел он докончить, как она врезала ему промеж глаз. Позже она пояснила репортеру газеты, что «Пэт» — это собачья кличка, в их краях так еще называют пьянчужку, того, что с дружком «Миком» лакает спиртное. Она — Патрисия и не позволит коверкать свое имя. Кстати, Патрисия по-латыни означает «благородная».
— Она сама про латынь вспомнила?
— Нет, это я добавил. Но остальное — да, ее подлинные слова, я цитирую по «Браун дейли геральд». Она добавила, что прозвища ее особенно раздражали.
— Какая чувствительная.
— Очень. Затем она посещала юридический факультет в Нью-Йоркском университете.
— Наверняка была отличницей, — заметил Мэтью, закатывая глаза.
— А вот и нет, хотя и в десятке лучших. Спустя три года сдала на степень в Калифорнии, и тут же ее пригласили работать в фирму «Долман, Радджеро, Питерс и Дерн». Слышали о такой?
— Нет.
— Работала она у них два года, заслужила прозвище «Злыдня с Запада» — видно, в суде себя показала. Затем она переезжает в Нью-Йорк, фирма «Карте, Рифкин…».
— …Либер и Лоэб. Крутые ребята.
— Верно. Здесь она подтвердила свою репутацию.
— Какую именно?
— Безжалостный защитник, никаких сантиментов. Только уголовное право. Она успешно защищала махинаторов из нефтяных компаний, мафиозных боссов, колумбийских наркобаронов, специалистов по уклонению от налогов…
— А дела об убийствах?
— Вела трижды. К примеру, одна женщина обвинялась в том, что задушила своего шестимесячного сына во сне.
— Она нашла смягчающие обстоятельства?
— Нет. Она просто настаивала на оправдании — и добилась его.
Мэтью взглянул на него.
— Серьезная дама, — кивнул Эндрю.
— А какова она во время судебных заседаний?
— Яркая внешность, привлекательна, агрессивна, беспощадна, злопамятна. При малейшем упущении со стороны оппонента — атакует.
— Когда она ушла из фирмы?
— После «Карте, Рифкин…» она перешла в прокуратуру Нью-Йорка, где проработала последние три года до Флориды. Видимо, не достигла желаемого.
— А что у нее на уме?
— Флорида — первая ступенька для прыжка в Вашингтон.
— Шагает по стопам своего босса.
— Да, сэр.
— Он-то и подбросил ей дело в надежде на более крупный улов. А что, в газетах пока ничего не прошло?
— Нет, сэр. А что там должно появиться?
— Сам не знаю. Ты нашел мне переводчика?
— Да, сэр.
— Хорошо. Проверь, сколько времени идет «Касабланка».
— «Касабланка»? Хорошо, сэр.
— И узнай по минутам, когда в день убийства были прилив и отлив.
— Записал, сэр, прилив и отлив.
— Как зовут переводчика?
Май Чим Ли была вывезена из горящего Сайгона на вертолете в апреле 1975 года. Ей тогда только что исполнилось пятнадцать лет. Она помнила, как отец тащил ее в посольство сквозь хаос и погром улиц. Она крепко держалась потной ладонью за руку отца. На летном поле отец поднял ее и передал в руки негру в форме американского сержанта. Вертолет уже был готов подняться в воздух, люди цеплялись за шасси.
Больше она отца не видела. Он работал переводчиком при правительстве США. Вьетконговцы, заняв Сайгон, казнили его. Она ничего не знала о матери. Может быть, ее тоже убили. Три года спустя, в день восемнадцатилетия, пришло письмо от их соседки, тетушки Тэн. Она писала, что ее мать уехала в неизвестном направлении. Май Чим предполагала самое худшее.
Ей запомнилась мать всегда улыбающейся. Наверное, она была счастливой женщиной. Отец Май был очень строгим. Он мог швырнуть чайник об пол, если чай не был готов ко времени. Но именно отец посадил ее в вертолет. Сама Май Чим иногда подрабатывала переводами, хотя основной специальностью ее была бухгалтерия.
