Лоуренс Блок - Пляска на бойне
Мы немного помогали друг другу. Я делал для нее то, что может сделать полицейский для девушки ее профессии, — отвадил одного настырного сутенера, вселил страх Божий в пьяного клиента, вздумавшего буянить, а когда другой клиент имел наглость помереть прямо у нее в постели, оттащил труп в такое место, чтобы это не повредило ни его, ни ее репутации. Я делал для нее то, что может делать полицейский, а она делала для меня то, что может делать девушка по вызову, и это продолжалось на удивление долго, потому что мы и в самом деле друг другу нравились.
Потом я ушел из полиции и сдал свой золотой значок. Примерно в это же время я лишился дома, жены и детей. Мы с Элейн виделись редко. Может быть, мы вообще потеряли бы друг друга из вида, если бы кто-нибудь из нас куда-нибудь переехал, но мы по-прежнему жили рядом. Я все больше и больше пил, но, попав несколько раз в больницу на детоксикацию, решил с этим кончать.
Я прожил так года два — не пил день, потом еще день, и так день за днем, а тут вдруг у Элейн всплыла одна история, связанная с ее прошлым. И как раз стой частью ее прошлого, которая была у нас с ней общей, и эта история касалась не только ее, а нас обоих. Она снова нас сблизила, хотя трудно сказать, что это означает. Элейн, безусловно, была мне очень близким другом. Кроме того, из всех людей, с которыми я виделся более или менее часто, она была единственной, с кем у меня было общее прошлое, — уже по одному этому она стала важной частью моей жизни.
К тому же я спал с ней раза два-три в неделю, а что это для нас значит и к чему может привести, даже не задумывался. Когда я поговорил об этом с Джимом Фейбером, моим наставником в «А. А.», он сказал, что и тут надо так же — день, потом еще день, и так день за днем. В «А. А.» нетрудно прослыть мудрецом — достаточно только постоянно давать вот такие советы.
Швейцар позвонил снизу ей в квартиру и указал мне на лифт. Элейн ждала меня в дверях — волосы стянуты в хвост, ярко-розовые велосипедные брюки в обтяжку ниже колен, лимонно-зеленая блузка без рукавов с расстегнутым воротом. В ушах у нее болтались громадные золотые кольца, а на лице было ровно столько косметики, чтобы выглядеть чуть-чуть шлюховатой, — это был точно рассчитанный эффект, которого она добивалась только тогда, когда сама того хотела.
— Вот видишь? Все-таки красота у тебя — от природы, — сказал я.
— Рада, что вы это заметили, мистер.
— И что мне особенно нравится — этот отпечаток чистоты и невинности.
Вслед за ней я вошел в квартиру, и она взяла у меня кассету.
— «Грязная дюжина», — прочла она. — Это и есть тот фильм, который тебе непременно надо посмотреть сегодня?
— Так мне сказали.
— Это где Ли Марвин[13] против нацистов? Та самая «Грязная дюжина»? Сказал бы раньше, и я бы тебе весь сюжет рассказала по телефону. Я посмотрела его сразу, как только он вышел, а потом не знаю сколько раз по телевизору. Там все они — Ли Марвин, Телли Савалас, Чарльз Бронсон, Эрнест Боргнайн и этот, как его, — он еще играл в «MASH»…[14]
— Алан Олда?
— Нет, в фильме «MASH». He Эллиот Гулд, а другой… Дональд Сазерленд.
— Верно. И Трини Лопес.
— Да, про Трини Лопеса я и забыла. Его убивают сразу после того, как они приземляются на парашютах.
— Не порти мне удовольствие.
— Очень остроумно. Там еще Роберт Райан, верно? И Роберт Уэббер, он недавно умер, такой был хороший актер.
— Я знаю, что Роберт Райан умер.
— Роберт Райан умер много лет назад. Они оба умерли — оба Роберта. Значит, ты уже видел этот фильм, да? Конечно, видел, все его видели.
— Много раз.
— Тогда зачем тебе смотреть его снова? По какому-нибудь делу?
Я и сам этого не знал. Прежде чем отдать мне кассету, Уилл убедился, что я детектив.
— Возможно, — сказал я.
— Ничего себе дело. Хотела бы я, чтобы мне платили за то, чтобы смотреть старые фильмы.
— Да? А я хотел бы, чтобы мне платили за то, чтобы трахаться.
— Неплохо сказано. Только смотри, как бы не сбылось. Ты в самом деле хочешь смотреть или это у тебя пистолет в кармане?
— Что-что?
— Это Мэй Уэст так говорила. Не обращай внимания. Мне можно посмотреть с тобой или я тебе помешаю?
— Пожалуйста, смотри, — сказал я. — Только я не знаю, что мы увидим.
— «Грязную дюжину», n'est-ce pas?[15] Разве на этикетке не написано? — Она хлопнула себя по лбу — точь-в-точь Коломбо в исполнении Питера Фалька, который только сейчас понял нечто очевидное. — А, фальшивые этикетки! Опять расследуешь дело о присвоении торговой марки, да?
Когда-то я работал по найму на одно сыскное агентство, вылавливал уличных торговцев, которые продавали всякое тряпье под Бэтмена — майки, шапочки и прочую ерунду. Платили неплохо, но работа была гнусная — гоняться за приезжими из Дакара или Карачи, которые понятия не имели, что делают что-то незаконное, — и мне она не нравилась.
— Не думаю, — ответил я.
— Ну, нарушение авторских прав. Кто-то скопировал упаковку и теперь торгует пиратскими копиями. Правильно?
— Не думаю, — повторил я. — Но все равно гадай дальше. Только угадала ты или нет, я скажу не раньше, чем просмотрю кассету.
— Ах, вот что, — сказала она. — Так какого черта, давай смотреть.
Сначала все было в точности так, как написано на этикетке. Прошли вступительные титры, потом Ли Марвин принялся обходить тюремные камеры. Нас познакомили с двенадцатью американскими солдатами, из которых нужно было набрать грязную дюжину, — с убийцами, насильниками и прочими подонками, приговоренными к смертной казни.
— На мой неискушенный взгляд, — заметила Элейн, — это очень похоже на тот фильм, который я помню.
Это продолжалось минут десять, и я уже начал думать, не болен ли Уилл чем-нибудь еще помимо алкоголизма и токсикомании. Но потом изображение на экране вдруг исчезло прямо посреди эпизода, и звук тоже оборвался. Секунд десять экран оставался пустым, а потом на нем появился стройный юноша с открытым мальчишеским лицом, на вид — уроженец Среднего Запада. Чисто выбритый, со светло-каштановыми волосами, гладко причесанными на пробор. И совершенно обнаженный, если не считать канареечно-желтого полотенца на бедрах.
Его запястья и лодыжки были прикованы цепями к металлической раме в виде буквы "X", наклоненной под углом градусов в шестьдесят к полу. Обе ноги юноши чуть выше колена и обе руки чуть выше локтя были еще перехвачены кожаными манжетами, а вокруг талии был надет такой же кожаный пояс, уходивший под желтое полотенце. Все это, видимо, надежно удерживало его на месте.
Казалось, он не испытывал никакого особого неудобства и неуверенно улыбался.
— Эта штука уже снимает? — спросил он. — Эй, я должен что-нибудь говорить или что?
Мужской голос за кадром велел ему заткнуться. Юноша раскрыл рот, потом снова закрыл. Теперь я разглядел, что он совсем еще мальчик и не столько хорошо выбрит, сколько безбород. Несмотря на высокий рост, он выглядел лет на шестнадцать. Грудь у него была безволосая, и только под мышками торчали светлые кустики.
Камера по-прежнему была направлена на него. В кадре появилась женщина. Примерно такого же роста, как юноша, она казалась выше, потому что стояла прямо, а он был распростерт на крестовидной раме. Лицо ее закрывала маска вроде той, что носил Одинокий Ковбой[16], только из черной кожи. Как и весь остальной ее костюм — черные кожаные брюки в обтяжку с разрезом в паху и черные перчатки до локтя. Она была в черных туфлях на высоких шпильках с серебряной отделкой, и больше ничего на ней не было. Выше пояса она была обнажена, и видно было, как напряглись соски ее маленьких грудей — ярко-красные, такого же цвета, как и чувственные губы. Я подумал, что они, скорее всего, подкрашены той же губной помадой.
— Та самая чистота и невинность, которая тебе так по вкусу, — заметила Элейн. — Похоже, это будет погрязнее «Грязной дюжины».
— Можешь не смотреть.
— Я же тебе сказала — как-нибудь выдержу. У меня был один клиент, который любил смотреть садистские фильмы. Мне они всегда казались ужасно глупыми. Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы я тебя связала?
— Нет.
— А меня связать тебе не хотелось?
— Нет.
— А вдруг мы что-то упускаем в жизни? Не может же быть, чтобы пятьдесят миллионов извращенцев были не правы. А, вот начинается.
Женщина развязала полотенце на бедрах юноши и отшвырнула в сторону. Рукой в перчатке она начала ласкать его. Он сразу же возбудился.
— Ах, молодость, — сказала Элейн.
Камера крупным планом показала руку женщины, держащую член и играющую с ним. Потом камера отъехала назад, женщина отпустила член и, потянув по очереди за каждый палец, сняла перчатку.
— Прямо Цыганка Роза Ли[17], — заметила Элейн.
Ногти у нее были покрыты лаком такого же цвета, как и помада на губах и сосках. Держа длинную перчатку в обнаженной руке, она хлестнула юношу по груди:
— Ой, — вырвалось у него.
