Полина Кочеткова - Ограбления и кражи: Бандиты, грабители, воры и мошенники
Борис читал мои мысли.
— Я много знаю о тебе, — сказал он. — Я знаю, что ты делал здесь во время войны. Знаю, — ты был эстрадной звездой. Могу тебя заверить, наши важные особы уважают тебя и считают, что ты достаточно безопасен, достаточно свой. Ты «в порядке», поэтому подозревать тебя начнут позднее, чем других.
— Подозревать меня? В чем? У меня нет ни малейшего намерения преступать закон. И прежде всего, у меня нет ни малейшего желания продолжать этот разговор. Будет лучше, если я пойду…
Борис вздрогнул, поняв, что несколько торопил события. — Не глупи. У меня совсем нет желания уговаривать тебя преступить закон. Я еще не сошел с ума. Я еще соображаю, но ты можешь мне помочь без всякой уголовщины.
— Как?!
— У меня есть план, но не надо с этим спешить. В другой раз, не горит же.
— Не будет следующего раза, — твердо сказал я, чувствуя, что, помимо своей воли, погружаюсь в дела Бориса.
— Маэстро, признайся, ты ведь хочешь быть богатым? Я могу сделать тебя богатым. Мне это по карману.
Обычное человеческое желание велело слушать, а любопытство — спросить.
— Чего же ты хочешь взамен?
— Единственное, что я от тебя хочу, маэстро, чтобы ты научил меня петь. Ну да, стать звездой эстрады. Хочу научиться держаться на сцене. Речь не идет об оперных пениях, это я умею. Только об эстраде. Ты дашь мне несколько уроков?
Наконец-то я начал соображать. С его хорошим голосом научиться профессионально петь не составит больших трудов. Потом он войдет в какой-нибудь ансамбль. Хороший ансамбль. Заграничное турне, и тогда…
Замысел был неплохим, а обучение пению ничем мне не грозило. КГБ и Галина Брежнева решительно недооценивали хитрости Бориса, а это уже их трудности.
Да, риск невелик Никто не мог обвинить меня в том, что я учу пению будущего эмигранта. И все же… Я отговаривался выездом с концертами в другие' города. Но оказалось, что я недооценивал Бориса. Он открыл шкатулку и достал из нее перстень с большим, сверкающим бриллиантом. Дал мне возможность внимательно рассмотреть его.
— Это очень старый и красивый перстень, правда? Он принадлежал моей матери. Бриллиант чистой воды, два карата. Как ты думаешь, мог бы он сталь авансом в зачет уроков пения?
Я решительно возражал, он настаивал, и, в конце концов, я сказал; что если он хочет избавиться от такого красивого перстня, то я готов его у него купить.
— Послушай, — он втолковывал мне, как ребенку — возьми этот перстень. Он в самом деле принадлежал моей матери, я тебе его подарю. Все, что я от тебя хочу, — несколько уроков. Что в этом страшного? Клянусь, я не втяну тебя ни во что плохое.
Мне вспомнилась поговорка «Остерегайся цыгана, дающего клятву», но я все же положил перстень в карман пиджака и несколько раз повторил, что петь я его, пожалуй, научу, однако ни на что большее он рассчитывать не должен.
У Бориса был талант и красивый голос, из него мог получиться вполне сносный исполнитель. Занятия с ним были приятными, и я забывал, что, скорее всего, уже нахожусь в «черном списке» КГБ.
Однажды во время урока он снял пиджак, бросил его на спин-ку стула и… из карманов на пол посыпались дорогие камни. Борис даже не прервал меня! Мурашки побежали у меня по спине. Сколько же он их имеет, если так легкомысленно относится к тем, что лежали возле его ног? Почему ходит с ними по городу?
Я не смог найти ответа на эти вопросы ни тогда, ни позже, когда с облегчением поднимался после досмотра по трапу самолета, уносящего меня в Англию.
Я вернулся в Москву только весной. В «Метрополе» не успел еще распаковать чемоданы, как раздался телефонный звонок — Борис. Он радостно приветствовал меня, решительно испортив мне настроение. На этот раз мое пребывание в Москве было частным и за свой собственный счет. Я хотел организовать концерт Арама Хачатуряна в Лондоне.
«Понтиак». Он не изменял своим экстравагантным привычкам, как и раньше, резко тронул с места с демонстративным неуважением правил дорожного движения. Только сейчас до меня дошло, что Борис сменил автомобиль.
— Ситуация изменилась, — сказал он. — Ничто не вечно. Я попросил тебя о небольшой услуге, ты не отказал, и я тебе благодарен. Но из этого ничего не выйдет. Я должен изменить свои планы и начать все сначала.
— Что случилось? — спросил я.
— Галина догадалась, что я что-то замышляю. Не знаю, как ей это удалось, она даже не требовала от меня никаких объяснений. Но я знаю, что она знает…
Если Галина знает, подумал я, то и КГБ знает. Сердце подступило к горлу. Борис даже не заметил, что я скорчился от страха.
— Пока что я ее любимая игрушка, — продолжал он между тем. — Я нужен ей временами, поэтому пока что она еще не просит своего папочку, чтобы тот устроил с кем-либо мое исчезновение. Я хорошо знаю, что она может это сделать, и тогда папаша уберет меня, как пешку с шахматной доски, и моя игра будет закончена.
Есть еще одна причина, по которой Галя продолжает держать меня. Она ненавидит своего мужа! Ох, как она его ненавидит! Я нужен ей, чтобы дразнить его. При своем положении он может упрятать меня в лагерь, но боится. Галя может пожаловаться папочке, что Юра Чурбанов задирает нос, что учинил ей неприятности, и тогда даже министерское кресло его не спасет. Видишь, какие игры? Убийственные, но она любит только такие…
Я напряженно слушал, потому что хотел знать как можно больше. Информация может помочь избежать ошибок
— Я думаю, ты понимаешь, почему я хочу отсюда убежать. Не убегаю из страны, а хочу освободиться от Галины Брежневой. Она сильнее, чем КГБ, Политбюро и все остальное, вместе взятое. Да, да! Знаешь, что она сотворила?.. Сделала меня певцом Большого театра и выбила должность солиста! Это значит, что теперь мне даже думать об эстрадной карьере несолидно. У нас так и делается. Или-или.
- Пойдем немного прогуляемся, — сказал Борис, направляясь к Красной площади.
— Вот так и живем, — сказал он угрюмо. — За мной по пятам ходят несколько сотрудников КГБ. Я уже узнаю их.
— Они действуют в открытую? — не поверил я. — А что же Галина?
— Все страшно усложнилось, — сказал Борис мрачно. — Они выслеживают меня, чтобы дискредитировать ее отца, если удастся. Я говорю «они», но все здесь замыкается на одном человеке — Андропове. Он копает под Брежнева и под тех, кто с ним работает.
— Разве Брежнев перестал быть всесильным? — удивился я.
— Эра Брежнева подходит к концу, воронье слетается. Вероятнее всего, Андропов основной преемник — На лице Бориса появилась безрадостная улыбка. — Человек, который больше всего знает грязи о Брежневе, окажется после свидетелем. Андропов усиленно распространяет идею среди старой гвардии, что главное, чего он хочет, так это очиститься от коррупции.
Мне казалось, я слушаю пересказ фильма о кошмарах мафии.
— Андропов ведет досье на каждого из ближайшего окружения Брежнева, — продолжал Борис. — Мое досье называется «Цыган Борис, любовник Галины».
Мороз пробежал у меня по коже. Я подумал: в том досье наверняка есть страничка, посвященная и мне. И мне так захотелось домой, в Лондон! Однако я изобразил на лице подобие улыбки:
— Ничего, обойдется! Откуда ты все это знаешь?
— Я знаю, — сказал он резко. — Я знаю. Галина — кладезь информации, когда выпьет. Я знаю об интимных подробностях жизни и дипломатических хитростях товарища Брежнева больше, чем кто-либо другой в Москве.
Я попытался переменить тему разговора: может случиться, что я услышу такое, что не позволит мне выбраться из России.
Борис жестко улыбнулся:
— Не беспокойся, Стэнли. Ты помнишь тех цыган, с которыми я тебя познакомил в Вильнюсе? Одному из них я заплатил очень много денег в твердой валюте, чтобы он сохранил кое-какие бумаги в безопасном месте. Страница за страницей, огромный документальный роман о наших высших должностных лицах. Это моя единственная защита. Только троньте меня, и тут же Запад будет ошарашен этой информацией. Недавно Галина, особенно довольная мной, сказала: Борис, почему бы нам вместе не сорваться за границу? Мы могли бы зажить там фантастической жизнью. Конечно, мне понравилась эта идея, но я сдерживал себя. А вдруг она проверяет меня? Но на следующий вечер она вновь заговорила об этом…
..Я плохо спал в ту ночь. Мне приснился огромный скорпион, весь в огне, пытавшийся спастись и, когда не удалось, убивший себя, ужалив хвостом свою голову.
…Должностные лица Министерства культуры и Госконцерта одобряли мою деятельность. Все хорошо относились ко мне. Даже советское посольство в Лондоне помогало мне. А я вдруг все поставил на карту из-за какого-то цыгана. Это было смешно, глупо, безрассудно и, главное, опасно. Я мог уехать домой и никогда не возвращаться в Россию. Но сегодня меня пригласили на обед с Галиной Брежневой. Отступать не было смысла. Даже если ее отец скоро умрет, неразумно раздражать ее, пока он жив.
