Владимир Колычев - Мужчина, которого предала женщина
– Дома… Теперь это твой дом, придурок, – сказал вихрастый.
– Ага, дорога дальняя, казенный дом.
– За что?
– А то ты не знаешь.
– Нет.
Валентин вспомнил свой сон, где он убивал ножом киллера… Он глянул на свои руки, измазанные чем-то засохшим, темно-красного, почти коричневого цвета. Это же кровь! И на футболке кровь, и на джинсах…
– Этого не может быть, – в панике пробормотал он.
Неужели он убил киллера наяву?… Но как это произошло? Почему он ничего не помнит?…
– Да, парень, влип ты в историю, – сочувствующе, но без жалости покачал головой вихрастый.
– Мне… Мне нужно в туалет.
– Терпи. Скоро утро, тебя в изолятор переведут, там в камере сортир есть. А здесь терпи.
– Не могу терпеть!
– Тогда под себя! Я с бешеным связываться не хочу, – уходя, обращаясь к своему спутнику с автоматом, сказал вихрастый.
Милиционеры ушли, а Валентин кое-как добрался до скамейки, лег, плотно сжав ноги, чтобы сдержать позыв. Он все еще был пьян, и это помогло ему спрятаться от ужасающей действительности в зеленой пучине хмельного сна.
А утром его растолкали, сковали руки стальными браслетами, куда-то повели. Голова раскалывалась от боли, нутро выворачивалось наизнанку, во рту сильно пересохло, а содержимое мочевого пузыря рвалось наружу. Валентин упросил конвоира свернуть в туалет, справил нужду, и только тогда его доставили по людным коридорам в кабинет к следователю.
Тучный вислощекий мужчина в годах только что наточил карандаш и теперь рассматривал грифель на свет, как будто успех предстоящего допроса зависел исключительно от его остроты. Не глядя на задержанного, он показал ему на стул по другую сторону своего стола. Валентин чувствовал себя, мягко говоря, неважно, поэтому не сразу понял, чего от него хотят, но конвоир подтолкнул его к столу и, надавив на плечо, заставил сесть.
– Наручники снимать? – спросил он у следователя.
Тот кивнул, и Валентину расковали руки. Но свободным он себя не почувствовал.
Следователь отпустил конвоира небрежным взмахом руки, даже не глянул в его сторону. Он был увлечен своим карандашом – смотрит на него, не налюбуется. Валентин не прерывал его занятия. Зачем? Ведь спешить ему некуда, а в кабинете спокойно, не жарко. И графин воды на столе. Очень хотелось пить, но ведь рано или поздно следователь обратит на него внимание и позволит утолить жажду. А пока он занят своим делом, можно немного подремать. Сон туманил сознание, слипал глаза…
Валентин уже почти заснул, когда услышал резкий, хлесткий голос следователя:
– Полунин!
– А?! Что?! – встрепенулся Валентин.
– Не спи, замерзнешь, – более мягко сказал сидевший за столом мужчина. – На-ка вот, делом займись.
Он пальцем легонько надавил на скрепленные степлером листы бумаги, по столу пододвинул их Валентину.
– Распишись.
– Что это?
– Протокол допроса, – как о чем-то заурядном сказал он.
– Чьего допроса? – удивился Валентин.
– Твоего.
– А вы меня уже допрашивали?
– А зачем? И так все ясно. Ты убил курьера, зарезал его ножом.
– Я?! Убил?! Курьера?!.
– Да, ты заказал бутылку водки, курьер тебе привез, а ты его убил. Ножом. Зарезал прямо на пороге своего дома.
– Я?! – схватился за голову Валентин.
– Ты. И твои соседи видели, как ты его убивал. Они и вызвали милицию.
– Но это не я, – жалко пробормотал он.
– Ты, Полунин, ты.
– Но я ничего не помню.
– Это уже детали. То, что ты находился в состоянии глубокого алкогольного опьянения, не смягчает твоей вины.
– И что, соседи все видели?
– Да, ты убивал несчастного курьера у них на виду. Ты протокол допроса почитай, там все указано.
Дрожащими пальцами Валентин взял со стола скрепленные листы, но они вывалились из рук, с шелестом спланировав на пол. Он подобрал их, попытался что-то прочесть, но буквы расплывались перед глазами. Кое-как он сосредоточился, сфокусировал зрение, прочел заглавную часть протокола. Оказывается, следователь располагал его полными паспортными данными. Владел он и страшной информацией. Оказывается, Валентин уже сознался в убийстве гражданина Веревочкина, курьера интернет-магазина… Информация о свидетелях здесь также имелась.
– Отпираться в твоем случае бессмысленно, – спокойным вразумляющим голосом сказал следователь. – Свидетели есть, нож с отпечатками твоих пальцев уже на экспертизе. В твоем случае подписать протокол – это все равно что чистосердечно признаться в содеянном. А будешь юлить, выкручиваться, это будет воспринято как нежелание сотрудничать со следствием, а это лишних пять-шесть лет к сроку… Так можешь лет десять получить, а загремишь на пятнадцать, а то и на все двадцать… Положение твое серьезное, парень.
– А-а… А можно воды? – смахнув со лба испарину, обморочно спросил Валентин.
– Можно, – кивнул следователь, но убрал графин, когда Валентин протянул к нему руку. – И воды можно, и в камере поспать тоже можно. В камерах у нас лежаки к стене прикручиваются, спать на них только ночью можно. А ты еле живой с похмелья, тебе полежать надо. Я распоряжусь, чтобы для тебя лежак опустили… Мой тебе совет, Полунин. Положение у тебя аховое, и тебе надо радоваться любой возможности хотя бы на грамм-другой улучшить свое положение. Так что давай, подпиши протокол и отправляйся в камеру. И отдыхай, пока тебе не предъявят обвинение.
Валентин внял совету, подписал протокол, за что получил три стакана воды и позволение принять горизонтальное положение в камере. И еще следователь разрешил ему позвонить маме.
Он с содроганием набирал номер ее телефона. Надо было позвонить ей сразу, как он приехал в Москву, но увы. Не хотелось, чтобы она, приехав к нему домой, узнала о разрыве с Дарьяной. Он не хотел злорадства и унизительного торжества с ее стороны. А ведь если бы мама была с ним вчера, она бы не допустила, чтобы он допился до скотского состояния. Тогда бы он не убил человека… Но, увы, сослагательное наклонение хорошо, когда в настоящем все в порядке. Увы, время назад не повернешь.
Мама уже знала, что произошло. Более того, она уже собиралась ехать к нему в изолятор временного содержания. Встречаться с ней Валентин не хотел, боялся истерик и слез. Но ему нужна была ее помощь. Уголовной ответственности ему не избежать, но ее можно смягчить, и помочь ему в этом могла только мама. Дарьяна же только рада будет, если ему выпишут срок по максимуму…
Глава 6
В камере остро воняло туалетом, немытым телом и грязными носками. Казалось, что здесь маринуется с десяток бомжей, но Валентин видел перед собой только одного человека, грязного, вонючего, типичного обитателя городских помоек. Рядом с ним невозможно было находиться, а ведь Валентин должен был делить с ним жалкие десять квадратных метров. Смердел бомж так, что лучше было жить в обнимку с унитазом, чем находиться рядом с ним.
Плохо выбритый прапорщик толкнул Валентина так, что он едва удержался на ногах.
– Давай проходи, чего стоишь?
Пальцами, будто прищепкой, зажав ноздри носа, милиционер прошел в глубь камеры, отцепил от стены дощатые нары, уложив их на железный столбик, вмурованный в бетонный пол.
– Эй, начальник, а мне? – беззубым ртом прошамкал бомж.
– Да пошел ты! – рыкнул на него прапорщик и пулей выскочил из камеры, закрыв за собой дверь.
Валентин лег на предназначенный ему лежак, согнул руку в локте, ткнулся носом в плечо, чтобы хоть как-то приглушить ненавистное зловоние от бомжа.
– Эй, чего разлегся? – недовольно буркнул тот. – Давай двигайся.
Полок был узким, два человека на нем могли поместиться, только лежа на боку впритирку друг к другу. Легче было застрелиться, чем терпеть такое соседство.
– Ты что, глухой? – рычащим голосом спросил бомж.
И ударом в спину столкнул Валентина на пол.
Бродяга не казался серьезным противником. Среднего роста, плюгавый, а Валентин так разозлился, что готов был драться. Он поднялся, чтобы ударить бомжа ногой, но увидел наставленный на него черенок ложки, остро заточенный, смертельно опасный. Бомж пакостно скалился, обнажая темные пеньки уцелевших зубов, в глазах у него безумный блеск. Валентин испуганно отступил назад. Лучше уж на полу сидеть, чем лежать и гнить в сырой стылой земле. А ведь бродяга запросто мог пырнуть его заточенным черенком, ему в этой жизни уже нечего терять.
– Чего дергаешься, баклан? – дыхнув на него дохлятиной, злорадно спросил бомж.
– Это мое место, – жалко пробормотал Валентин.
– Это наше общее место. Я человек не жадный, могу и подвинуться… Или ты думаешь, что я вовсе не человек? Если бомж, то не человек, да? – агрессивно зашипел на него бродяга.
Лицо у него распухшее, расцарапанное, глаза и без того, как щелочки, а сейчас они еще стали уже. Грязный, косматый, вонючий…
– Да нет, не думаю…
Не в состоянии противостоять противнику, Валентин отступил к самой двери. Фактически это было бегство, но и в этом он нашел оправдательный момент. Он успокоил себя тем, что из узкой щели между дверью и порогом в камеру поступает тонкая струя не самого свежего, но совсем не вонючего воздуха и здесь ему будет легче дышать. Он сел на корточки, прислонившись спиной к шершавой стене. Ужасно неудобное положение, но выбирать ему не приходилось.
