Анатолий Баюканский - Тайна перстня Василаке
«Да, улитка ползет по лезвию бритвы и не обрезается, а человек…» Мне стало жарко. Теперь-то я уже не сомневался: здесь, на острове, вдали от России, готовится удавка на мою шею.
Я вскочил на ноги. Нужно было срочно принимать меры противодействия. Сначала я немедленно свяжусь с местной полицией, сделаю письменное заявление. Однако у самой двери меня что-то остановило: «Спокойно, спокойно, допустим, я вызову полицию, и что дальше? У меня потребуют доказательства, факты, а не голые эмоции. Что я скажу полицейским агентам, мол, испугался пропажи журналов с газетного столика? Да меня на смех поднимут. С полицией следует повременить. Тогда есть прямой смысл сейчас же позвать «на ковер» хозяев виллы и перетолковать с ними. Хотя… это тоже не выход. Я в гостях и требовать не имею права. Самое разумное — не торопить события. Терпение и еще раз — терпение. Все разъяснится само собой. И тут я вспомнил про Музыканта. Вот с кем следовало бы в первую очередь поделиться соображениями. Две головы всегда лучше, чем одна. Ведь Музыкант в то далекое время был со мной в одном звене зверобоев на судне «Алеут Зайков». И почему-то Павел сам не зашел ко мне в комнату? Неужели все еще спит? Это очень и очень подозрительно.
Я вернулся в комнату. Не находя себе места, выпил одну за другой пару рюмок коньяка. Сердце словно проснулось, бешено заколотилось. С чего бы это? Давно не пил настоящих вин? А возможно, сердце заколотилось не от вина, оно у меня — вещун. И впрямь, ничего нет на свете тягостней неопределенности, да еще в чужой стране, где все для тебя малопонятное и пугающее.
За моей спиной, в глубине комнаты, осторожно скрипнула дверца полированного шкафа. Я резко обернулся, готовый дать отпор нападавшему. Мне на сей раз не почудилось: дверца действительно приоткрылась, наверное, от дуновения ветерка. Намереваясь прикрыть дверцу, я шагнул к шкафу, невольно заглянул вовнутрь и… похолодел. Три полки были стерильно чисты, а на одной, на средней, на уровне моих глаз, белела стопка аккуратно сложенных листов. Еще не взяв бумаг в руки, я готов был поспорить на что угодно: это — моя рукопись о моржах и зверобоях, «Звери и люди». Как я и предполагал, «воры» взяли из моей старососненской квартиры именно эту рукопись, но зачем? Каким образом она оказалась в моей комнате? Я пошатнулся, схватился за спинку тяжелого стула. Может, я схожу с ума, и у меня появились галлюцинации? Сейчас проверим.
Я снял верхний лист со стопки бумаги. Это была моя рукопись! Моя! Час от часу не легче. В голове затикал часовой механизм. Задрожали ноги. «Спокойно, спокойно! — приказал я себе. — Ничего страшного не происходит. Наоборот, многое начинает прорисовываться».
С трудом отпрянул от шкафа, вышел на балкон, чтобы прийти в себя, стал глубоко вдыхать пьянящий морской воздух. Машинально сделал несколько дыхательных упражнений, затем сел в плетеное кресло, всматриваясь в невидимое, но угадываемое по мерному тяжелому дыханию море. «Чего это я так замандражировал? — укорил я сам себя. — Если бы меня хотели убить, то сделали бы это давным-давно. А если со мной играют в кошки-мышки, значит, я кому-то нужен, а это уже неплохо».
Придя к такому заключению, я расслабился, замурлыкал веселенький мотивчик: «В море жизни я фрегат, потерпевший бедствие. Виноват я, виноват, без суда и следствия».
Вернувшись в комнату, совершенно отвлеченно, будто бы не я автор рукописи, взял несколько страниц, на негнущихся ногах добрался до мягкого кресла, мысленно убеждая себя, что все в порядке, мол, сейчас попробую скоротать время, почитаю детективный роман неизвестного мне автора. Сел поудобней, положив страницы на колени.
Это даже показалось мне забавным: какое впечатление произведет на меня чужая рукопись. Как бывало, редактор берет твой пухлый том и, как Верховный судья, которому дано право казнить и миловать, выдергивает из середины пяток страниц, с кислым видом пробегает текст глазами и… судьба решена: следуют привычные отговорки, мол, извините, роман любопытен, жаль, издательский портфель переполнен, зайдите через пару лет. Однако роль стороннего редактора мне не подошла. Я не выдержал и жадно начал перечитывать главу, в которой рассказывалось, что же такое за чудище — моржи.
«Однажды, летней порой одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года благочестивые жители одного из Оркнейских островов плыли на небольшой лодке по заливу Лонг-Хоп, направляясь в церковь, на воскресную мессу. И вдруг перед их глазами предстало чудище, которое неожиданно и с большим шумом вынырнуло из глубины и вцепилось блестящими белыми клыками в деревянный панцирь лодки: женщины закричали от ужаса, мужчины, быстро придя в себя от изумления, схватились за оружие, но пастор, плывший с ними в лодке, остановил мужчин: «Не трогайте беса! Разве не видите, это посланец самого дьявола!»
В самом деле, трудно было людям в ту пору не испугаться: на них угрожающе и с ненавистью смотрели налитые кровью глаза морского чудовища, глаза прямо-таки сверкали на сморщенной и страшно уродливой морде. Острые клыки, похожие на бивни слона, грозно торчали из-под верхней губы, украшенной щетинистой и, по-видимому, очень жесткой бородкой…
Таково было первое знакомство жителей этих островов с моржами. И далеко не сразу признали островитяне, что морж вовсе не посланец дьявола, он не так страшен, каким показался…»
Я отложил страницы в сторону, придавил их ладонью, словно желая впечатать в стол. Находился в состоянии резкой раздвоенности: пытался сделать вид, будто ничего не происходит, и в то же время понимал, что тучи вокруг меня сгущаются. Невозможно было не думать, что ждет вашего покорного слугу в самое ближайшее время. И тут меня вдруг посетила сумасшедшая мысль: взять бы эту рукопись, да и сжечь. Возможно, тогда исчезнут страхи и наваждения, рассеются неприятности, как тучи, что сгущаются над моей головой. Но я же не Гоголь, чтобы жечь свои сочинения, у меня кишка намного тоньше, чем у Николая Васильевича.
А нехорошие предчувствия не исчезали. Мне почудилось: кто-то осторожно прошел мимо моей комнаты, туда и обратно. Ясно слышал шаги. Никогда не представлял, что одиночество в огромном полупустом или вовсе пустом доме может стать настоящей пыткой. И вот тут-то меня обуял настоящий страх — липкий, противный, безоглядный. Плачь не плачь, кричи не кричи, никто не услышит. И дом далеко, и Музыкант, как назло, затаился и помалкивает.
Не в силах больше оставаться в неведении, я распахнул двери. Ни-ко-го! Ни единой живой души. Стремглав выскочил в коридор. Тоже никого. Лишь бородатые греки да моржи с белыми медведями осуждающе смотрели на меня со стен. Им было легче, они находились в своем доме, а я…
Без стука ворвался в комнату Музыканта, намереваясь рассказать другу о своих подозрениях и страхах, однако его комната также оказалась пуста. На столе белела записка, которую я осторожно взял за краешек, боясь, что она предназначена не мне. Однако все оказалось намного прозаичней. Музыкант как бы оправдывался передо мной: «Алексей, ты так сладко спал. Я не решился тебя разбудить. Я отправился на репетицию в местную филармонию. Вернусь, перетолкуем».
Записка меня не успокоила, наоборот, еще больше напугала. Зачем друг лжет? Ведь я же почти не спал, мучился сомнениями. Неужели эта вилла унаследовала традиции старинных английских замков, в которых обитают привидения? Должен же кто-нибудь здесь находиться.
— Эй, люди! Отзовитесь! Господа! Сеньоры! — что было силы закричал я, но ответом была тишина. Лишь гулкое эхо прошелестело по коридору, да моржи на картинах, казалось, загадочно заулыбались. — Есть тут хоть одна живая душа, отзовитесь! — У меня появилось странное желание: взять тяжелый предмет и ударить с размаху по настольной фарфоровой вазе, мгновенно прибегут хозяева, и слуги, но этот разбойничий жест ничего, кроме лишних неприятностей, мне бы не дал. Пришлось, как побитому псу, возвращаться в свою, теперь уже не столь привлекательную комнату, наполненную тайнами.
В двери торчал ключ. Серебряный. Был ли он здесь раньше, или его вставили только что, неизвестно. Я вошел, запер дверь на ключ, балкон — на задвижки. Снова сел в кресло и медленно, подражая Шерлоку Холмсу, обвел глазами комнату. Метр за метром, предмет за предметом. Сердцем чувствовал: сюрпризы еще не завершились. В правом углу комнаты, под потолком, с краю узорчатой лепнины, заметил кругленький, словно нарисованный глазок электронного сторожа. В левом углу — тоже. «Глазки» были наклонены вовнутрь, таким образом, вся комната просматривалась от края до края. Если хорошо подумать, то это тоже не было сенсацией — на западе давным-давно применяют электронику для охраны помещений, однако мое воспаленное воображение принимало все более остро.
Наверное, можно было и дальше продолжать обследование, наверняка обнаружилось бы еще много любопытного, но сил моих больше не было.
