Брайан Гарфилд - Кто следующий?
— Каковы же они?
— Их несколько. С одной стороны, юридическая обоснованность. Я не буду вдаваться в детали, но мы абсолютно убеждены, что у Уэнди Холландера есть повод оспорить правильность ваших действий, если оставить все как есть. Он может заявить, что по закону он стал новоизбранным президентом с момента смерти Милтона Люка, и поправка, которую вы протащили через конгресс, пустой звук, поскольку закон не имеет обратной силы.
— Ему потребуется чертовски много времени, чтобы сообразить это.
— Господин президент, эта тяжба с ним разорвет страну.
— Он может попытаться, но я готов поспорить относительно результата.
— Прекрасно. А теперь представьте, насколько шатким окажется ваше положение перед публикой. Они будут называть вас деспотом, диктатором и еще дюжиной имен. Они заявят, что вы попрали Конституцию и волю избирателей. Они будут требовать вашей отставки — фактически, и я не стал бы закрывать на это глаза, не только ультра-левые, но и лагерь Холландера уже начали подготовку к требованию импичмента.
— Они далеко не продвинутся.
— Они могут зайти достаточно далеко, чтобы вызвать массовое помешательство. Вы что, хотите, чтобы на улицах выросли баррикады?
— Вы предсказываете гражданскую войну. Это фантастика.
— Нет. Господин президент, я так не думаю. Поскольку ваша оппозиция будет иметь на вооружении факт, против которого вы бессильны. — Саттертвайт повернулся к Лайму. — Дэвид, я хочу, чтобы вы рассказали президенту, что именно произошло с Клиффордом Фэрли.
Президент впервые был захвачен врасплох. Лайм видел это: он пристально наблюдал за Брюстером.
Лайм рассказал все по порядку.
— Вы можете назвать это несчастным случаем, — подвел он итог, — но как бы вы ни объяснили это, он был убит агентами американского правительства, а не похитителями.
— Да, но…
— В комнате находилось полдюжины снайперов, когда была выпущена эта пуля, господин президент. Около двадцати человек стояло рядом, когда врач объявил о своем заключении. Мы изолировали их от внешнего мира, но так не может продолжаться вечно. При таком количестве людей, посвященных в тайну, правда выплывет наружу.
Саттертвайт поднял руку ладонью вниз. Функция Лайма была выполнена, и он передал ход Саттертвайту.
— Они заявят, что мы сделали это намеренно. Они будут вопить, что Фэрли был вам нужен мертвым, чтобы сохранить за собой должность.
Президент поднялся.
— Билл, вам не следовало приходить в кабинет президента Соединенных Штатов с дешевой попыткой шантажа. Во имя…
— Нет, сэр. Вы не поняли. Дэвид и я не угрожаем вам. Если обвинения будут предъявлены — а они будут, поверьте мне, — мы оба до конца будем стоять за вас. Я говорю абсолютную правду. Не забывайте, что Дэвид и я замешаны в этом так же глубоко, как и вы, если не больше. Мы будем вынуждены защищать себя, и, конечно, сделаем это в полную силу. Вы не убивали Фэрли. Его никто не убивал. Это была роковая случайность, результат нашей недооценки одного факта — того обстоятельства, что Фэрли до такой степени напичкан наркотиками.
Саттертвайт сделал прерывистый вдох.
— Но кто этому поверит, господин президент?
Лицо Брюстера стало красным от прихлынувшей крови.
— Я не люблю, когда меня запугивают, Билл. Дурацкие слухи и предположения существовали всегда.
— Но не такие.
— Может быть, ты забыл обвинения против Линдона Джонсона после покушения на Кеннеди?
— Это не одно и то же, господин президент. Кеннеди не был убит известным агентом администрации. Джонсон не находился в положении только что проигравшего выборы мертвому. И если вы позволите мне предельно откровенно высказаться относительно Джонсона, он не имел такого количества врагов? которые окружают в настоящий момент вас. Холландер справа, почти все левое крыло и бесформенная масса колеблющихся в центре.
— Из того, что вы сказали, следует, что слухи пойдут независимо от того, останусь я или нет в своем кресле. В этом шаткость вашей позиции, Билл.
— Нет, сэр. Если вы сейчас спуститесь с пьедестала, вы тем самым докажете, что не извлекаете выгоду из смерти Фэрли. Это не остановит слухов, но сделает их беспочвенными. Мишенью окажется отставной политик, а не действующий президент Соединенных Штатов. Это существенная разница.
Говард Брюстер взял сигару, но не зажег ее. Он долгое время пристально смотрел на нее. Лайм подошвами ботинок ощущал, как бьется пульс Белого дома.
Наконец президент произнес:
— Идея выдвижения Энди Би на пост спикера принадлежит вам, Билл?
— Многие из них думали об этом или о чем-то в этом роде. Естественно. Но они не решались действовать, поскольку не были уверены, что их план сработает, — они полагали, что вы будете яростно бороться против этого, и ни у кого из них не осталось сил еще для одной битвы. Они напуганы, господин президент.
— Но вы подтолкнули их к этому.
— Можете назвать это так. Но ситуация колеблется. Если вы решите сопротивляться, эта мера может вообще не сработать. У вас достаточно сторонников, чтобы затормозить принятие решения до полудня.
— Вы поставили меня в такое же положение, которое занимал Холландер двадцать четыре часа назад.
— Не совсем такое. Но похожее.
Внезапно Лайм почувствовал, как взгляд президента впился в него:
— А вы, сэр. Что вы думаете?
— Я не в счет, господин президент. Я лишь пешка.
— Вы умеете шевелить мозгами. И достаточно хорошо. Скажите мне ваше мнение.
— Я считаю, что вы были неплохим президентом, сэр. И я думаю, что народ в ноябре проголосовал за вашу отставку.
— Спасибо за искренность, господин Лайм.
Внимание президента переключилось на сигару, которую он держал в руке, и Лайм взглянул на Саттертвайта. Они оба думали об одном и том же, почувствовал Лайм. В действительности президент не искал у него совета; он старался проникнуть глубже — найти ключ к пониманию того, что происходило за стенами этой комнаты. Он знал, что обладает достаточным авторитетом, чтобы сказать «гоп», но не был по-прежнему уверен, что люди в ответ прыгнут.
Фактически, Брюстер был устрашающе близок к вчерашнему положению Холландера, и он, очевидно, понимал это. Страна снова стояла перед выбором. Энди Би был по духу наиболее близок к Фэрли. По политическим взглядам его кандидатура была привлекательна для левых, но как ни парадоксально, почти в такой же степени его могли поддержать правые, потому что он имел законное право претендовать на эту должность. Он воплощал в себе все пожелания избирателей, и на его стороне были симпатии тех, кто ратовал за строгое соблюдение закона и Конституции. Ему нужно было благословение только одного человека — человека, попавшего в уникальную историческую ситуацию, потому что он один обладал властью решить, кто из двоих должен стать президентом Соединенных Штатов.
ЧЕТВЕРГ, 20 ЯНВАРЯ
12:00, полдень, восточное стандартное время.
«Поднимите вашу правую руку и повторяйте За мной».
Камеры сосредоточились крупным планом на лице нового президента. Лайм протянул руку за сигаретой, не спуская глаз с экрана. Сидящий на диване Саттертвайт помешивал ложкой в чашке с кофе. Бев стояла позади стула, на котором сидел Лайм, и смотрела на экран телевизора, одновременно массируя затылок Лайма.
«…торжественно клянусь, что я буду верой и правдой исполнять обязанности президента Соединенных Штатов и что до последней возможности буду оберегать, защищать и отстаивать Конституцию Соединенных Штатов. Да поможет мне Бог».
Саттертвайт вскочил с дивана и широкими шагами подошел к телевизору, чтобы приглушить звук. Его горящие глаза, кажущиеся огромными сквозь выпуклые линзы, описали дугу в сторону Лайма.
— Он мог сказать нам в тот самый момент, когда мы с вами вчера вошли в кабинет. Я чувствую себя первоклассным ослом.
— Хм.
— Ты догадался об этом раньше меня. Разве не так?
— Возможно, — сказал Лайм. — Я только предполагал, я не был уверен.
— Но ты не сказал мне. Ты мог бы предупредить меня, чтобы я не выставлял рога. Ты не сделал этого.
— Я думал, что он должен был сказать вам это сам. — Лайм сонно потянулся; запрокинув голову, он всмотрелся в склонившиеся над ним улыбающиеся глаза Бев.
— Не сказал мне, — пробормотал Саттертвайт, — так он наказал меня за мою неверность.
Бев вмешалась со своей мудростью, нажитой годами в кабинете спикера:
— Энди Би, разумеется, республиканец. — Она сказала это так, словно ее слова все объясняли.
Возможно, они и являлись объяснением. Брюстер был демократом старого закала, и именно поэтому такой поворот событий не приходил ему в голову, пока Крейли не вытащил его вчера из постели, чтобы рассказать план Саттертвайта.
