Татьяна Степанова - Темный инстинкт
Итак, я продолжаю. Что мы можем уже вычленить из сновидения Зверевой? Какие элементы нам уже известны?
Первое: неуютное место, где она вынуждена скрываться и где были домотканые половики на полу. Второе: некто, находившийся там вместе с ней, — человек, тело, от которого ей надо было во что бы то ни стало избавиться, причем быстро и тайно.
Теперь обратимся вот к чему: время, когда это все с ней происходило. Этот сон, как вы говорите, Вадим, приснился Зверевой после праздника в честь ее дня рождения.
А сколько ей лет исполнилось?
— Пятьдесят два года, — Кравченко слушал докторшу напряженно и внимательно.
— Грустный возраст для женщины: старость на пороге.
Мысли о прошлом мучительны. Воспоминания юности особенно часто посещают нас именно в наши дни рождения. После тридцати это почти всегда грустные праздники: мы вспоминаем, что сделали, чего не сделали, что могли бы сделать.., но не захотели. Сожалеем: время упущено, молодость не вернешь — отсюда угрызения совести, запоздалое раскаяние — если есть в чем каяться. Все эти печальные переживания опять же чаще всего посещают нас именно в наши дни рождения. Мы думаем, что жизнь могла бы сложиться у нас по-иному, если бы мы не сделали то-то и то-то, о чем теперь так сожалеем.
— Но о чем было сожалеть ей? Разве ее жизнь не удалась? — хмыкнул Сидоров. — Такие деньги, такая слава, весь мир у ее ног.
— Зверева очень сложный человек. То, что мне ты, Шура, вчера рассказал про нее — все эти садистские фокусы, ее влечение к причинению боли во время совершения полового…
— Ну да, по-твоему, все это свинство — суть порождение комплекса вины! — бесцеремонно перебил ее опер. — У тебя всегда все на этом комплексе построено, Наташка.
— Не все и не всегда, а в этом конкретном случае, думаю, я не ошибаюсь. Вину Зверева, несомненно, чувствовала. Только вот за что? Обратите внимание, какие образы являются ей во сне: слизь, муравьи — фобия чего-то отвратительного, гадкого. А само расчленение трупа? Что это?
Дикий бесчеловечный поступок. Отвратительный поступок — и по форме, и по содержанию. Если я права, то…
В ту ночь после дня рождения пережитый испуг стал своеобразным толчком для воспоминания во сне о другом испуге, вызванном неким постыдным, неприятным поступком, совершенным в молодости (учтите, это не убийство).
Нет, это что-то иное, плохое, о чем ей больно и тяжко помнить днем.
А теперь попытаемся разгадать, что же это был за поступок.
Мещерский ощутил, что скука и весь скептицизм его тоже вдруг внезапно улетучились. Ему снова стало интересно. Черт возьми! Эта женщина, даже если она и несет сущую чушь, делает это весьма изящно и последовательно.
Даже некая логика во всем этом у нее присутствует…
— Это, пожалуй, самая трудная часть нашего толкования, потому что ничто вроде бы не указывает нам верного пути в символике этого сновидения. Ничто, кроме… — Наталья Алексеевна указала на подчеркнутую в тексте строку. — Вот Зверева употребила слово «ванна» — ей приснилась старая, ржавая ванна. Именно туда во сне она укладывает труп-тело, желая избавиться от него. Буквально это, понятно: в ванне расчленять легче всего, удобно смывать кровь… Смывать жидкость жидкостью: кровь — водой.
Ванна, наполняемая водой… Ассоциация тут прямая — ванна-вода. И если отвлечься от диких и страшных обстоятельств, при которых во сне она встречается с этой самой «ванной-водой», то получается, что… Вот сейчас самое время обратиться к символике сновидений, используемой в начале века Фрейдом, и многими современными психоаналитиками. Символы, изображающие то или иное событие, часто очень условны, иногда просто парадоксальны.
Так, например, человек в целом во сне часто изображается домом. Дети — маленькими зверенышами, насекомыми.
Вода же или любой предмет, имеющий к ней отношение (например, ванна в нашем случае), изображает.., роды.
Фрейд пытался докопаться до основы основ этого символа. Но все его объяснения до сих пор оспариваются. Однако, если все-таки придерживаться его точки зрения, перед нами тождество: вода в сновидении означает не что иное, как рождение, роды.
Кравченко вдруг резко поднялся, потом снова сел.
И они с Сидоровым быстро переглянулись.
— Ты хочешь сказать, Наташка, что она… Зверева… по-твоему, она сделала аборт? — тихо (однако в голосе его слышалось одновременно и утверждение и удивление) спросил опер. — Расчленять тело… Ребенка же по кускам достают, если сроки прошли… Она сделала подпольный аборт, так, что ли? Убила ребенка?
В комнате наступила тишина. Даже Мещерский затаил дыхание, а потом… «детский дом, родильное отделение… отвозили деньги… Неужели?!»
— «И в то же самое мгновение я увидела: он смотрит на меня. И глаза его — мои глаза», — прочла Наталья Алексеевна. — Нет, Саша, ты не совсем прав. Я думаю, никакого аборта не было. Ребенок все же появился на свет.
* * *После длительной и томительной паузы они все задвигались, зашумели, как публика в театре после объявления антракта.
«Если верить всем этим ее химерическим толкованиям, возможно, смысл сна в этом самом и заключается. Только вот беда — я все равно не верю, не могу себя заставить, — думал Мещерский. — И даже если бы и заставил и поверил, какое отношение все это имеет к нашему делу?»
— Погоди-погоди, Наташка, — Сидоров хмурился.
Было видно: что-то его очень даже насторожило в рассуждении Натальи Алексеевны. — Я окончательно запутался теперь. Изложи-ка своими словами попроще, что ты сама поняла из этого сна.
— Если попроще, то вот что, — докторша тяжко вздохнула. — В молодости Зверева должна была стать матерью.
Однако ни беременность, ни тем более появление на свет ребенка по какой-то причине ее не устраивали. Более того, рождение ребенка воспринималось как настоящая катастрофа. Зверева чувствовала в этом прямую для себя угрозу и всеми силами пыталась этого не допустить. Видимо, она все же обратилась к врачу, но аборт по какой-то причине ей не сделали. Тогда в течение какого-то времени до родов она находилась, а возможно, и скрывалась в каком-то месте — больнице, доме, где ей жилось несладко не только по причинам бытового характера, а — и это, пожалуй, главное — из-за терзавшего ее страха. В этом месте — доме — пол был покрыт домоткаными половиками. Это звучит фантастично, но мне кажется, что запомнилась ей эта деталь вот почему: роды проходили тайно, видимо, без всякой медицинской помощи. Возможно, она родила ребенка прямо на полу, на этих самых половиках. Ребенок родился живым. И потом какое-то время, возможно, несколько дней, находился с ней в этом доме. Потом же…
— Она от него окончательно избавилась? Все-таки убила? — допытывался Сидоров.
Наталья Алексеевна помолчала.
— Этого я, Саша, утверждать не могу, — тяжко вздохнула она. — Приснившийся ей кошмар представляет собой отголосок исполненного полузабытого желания — желания избавиться от ребенка, тела в ее понимании. То, что Зверева воспринимает ребенка как мертвеца, пожалуй, может считаться подтверждением того, что она убила его сразу после родов. Давний испуг, пережитый при тех обстоятельствах, испуг, вновь напомнивший о себе этим кошмаром, тоже вроде бы свидетельствует о том, что убийство, возможно, было, но… Но категорически утверждать ничего нельзя. Сны же лишены логики. Этот сон говорит о том, что ребенок родился, и только.
— А как же вы связываете это событие (если оно только действительно имело место в жизни Марины Ивановны), — Мещерский не смог удержаться от вежливого сарказма, — с ее странными наклонностями? С ее.., извращенностью? Вы же сказали: это вроде бы связано и… — тут он покраснел и горько упрекнул себя за несдержанность: получалось, что он первый из всех уже начал распространять о покойной дурные сплетни.
— Садизм, мазохизм, причинение боли, унижение страсти, культ Черного Эрота — сейчас столько обо всем этом написано. — Наталья Алексеевна устало откинулась на подушки. — Тайна тождества жестокости и нежности, боли и сладострастия, естественной вражды полов — все это проблемы, термины, символы, а за ними…
Итак, что же мне ответить вам? Как связаны предполагаемые тайные роды и последующие отклонения? Мне представляется эта связь вот в чем: в юности со Зверевой поступили подло и несправедливо. Быть может, зло ей сделал ее первый мужчина, ее первая любовь. Когда она сообщила, что ждет от него ребенка, молодец скорей всего бросил ее, предоставил разбираться со всем самой. А она, наверное, надеялась если не на замужество, то хотя бы на его понимание, участие. И вот этого предательства она ему не простила, а заодно перенесла свою горечь, свою мстительность и на всех остальных молодых мужчин. Пережитое унижение, обида, стыд не озлобили ее — нет, но заставили ощутить внутри себя ранее незнакомую (а вернее, дремавшую в ней, а теперь разбуженную) потребность «наказать партнера» только за то, что он — мужчина, потенциальный продолжатель рода, будущий отец. Из потребности впоследствии возник целый особый ритуал — отдаваясь мужчине, она одновременно наказывала его — отсюда удары, .побои, истязания. Поначалу она воспринимала все это как игру дурного тона, но с каждым новым разом игра приходилась ей все больше по вкусу. И скоро уже стала необходимой. И во всем этом ритуале присутствовала ее особая любовь к партнеру. Чем сильнее она любила молодого человека, тем жестче с ним обходилась.
