Елена Гладышева - Ловушка для ангела
Алина улыбнулась отцу. Она была не одна. Рядом с ней на высоком крутящемся стуле неестественно прямо сидел молодой человек худой, очень бледный, с непослушной прядью чёрных, кудрявых волос на лбу.
Лаврищев кожей почувствовал неприятный холодок. Где — то он видел этого паря и это обстоятельство его ничуть не радовало. Но Станислав Кузьмич всё же сделал шаг вперёд и чмокнул дочь в лоб.
— Папа, — немного смутилась Алина. — У меня для тебя сюрприз!
Познакомься — это Олег, — представила она молодого человека.
Олег, немного дёрнувшись вперёд, поднялся навстречу Станиславу Кузьмичу и первым протянул ему руку. Его сосредоточенное, словно неживое лицо пугало.
Лаврищев без удовольствия пожал его холодноватую руку. По — лучше присмотревшись, он понял, что парень стоит на протезах, которые обозначались намного выше колен. Тема раздражения и досады прошла по его лицу.
Олег поймал неприязненный взгляд Лаврищева, устремлённый на его ноги, но ничуть не смутился.
— Какая — то чепуха!
Такой знакомый его дочери оказался для Лаврищева действительно полнейшим сюрпризом. А слова Алины «Папа, Олег — мой жених. Я люблю его, а он любит меня!», произнесённые нетерпящим возражения голосом, добили Станислава Кузьмича.
— Алина, — Лаврищев повернулся к дочери и оборвал её монолог. — Какой жених? Что это за спектакль?
Вдруг побагровевший Станислав Кузьмич еле сдерживал себя от распиравшей его злости. Его взгляд был полон глубокого презрения и он этого не скрывал.
— Я в первый раз вижу этого человека, а тут такие утверждения! Девочка моя, так дела не делаются!
— Папа, так нельзя! Это мой выбор! — попробовала защититься Алина. Её голос обиженно дрожал и прерывался.
События очень быстро начали принимать серьёзный оборот от плохого к худшему. Олег вдруг резко развернулся и, опираясь на трость, сильно хромая на обе ноги, пошёл к выходу. Он проклинал себя за то, что согласился ради Алины на этот визит вежливости.
Ему в спину смотрели отчаянные глаза Алины. А совершенно сопревший Станислав Кузьмич глянул в след удалявшемуся Олегу с чувством лёгкого облегчения.
— Алина, послушай! Я не хочу, что бы моя дочь путалась со всякими…, - Лаврищев пыхтел и нервничал и не мог сдерживать, захлестнувших его эмоций. — Со всякими сомнительными личностями! Ты меня слышишь?
Станислав Кузьмич схватил Алину в охапку и немного тряхнул её за плечи, стараясь вытрясти из неё всю дурь, надеясь, что на дочь нашло мимолётное увлечение и продлиться оно не долго!
И тут Алина поняла, что её замечательное наваждение, так похожее на взаимную любовь, рассеялось и она только что потеряла дорогого её сердцу человека. И она с размаху ударила, ставшего вдруг ненавистным, отца по лицу. Как любой обиженный человек, она стремилась выплеснуть свой гнев.
Глаза Станислава Кузьмича сначала расширились в немом удивлении. Он посмотрел на дочь, как на сумасшедшую, а потом заскрежетал зубами, давя в себе ответное действие. Ведь кругом них были чужие люди и они смотрели на эту безобразную семейную сцену, испытывая настоящий шок.
— Олег! — стуча высокими каблучками, Алина бросилась вслед за вышедшим из кафе своим хромым другом.
Её глаза наполнились слезами.
— Папа, так нельзя! — крикнула она отцу, резко развернулась и выскочила на улицу, понимая, что самое страшное уже случилось — Олег по — настоящему обиделся!
Станислав Кузьмич молча посмотрел дочери в след. Его рассудок помутился от гнева и отчаяния. Его кровинка только что уронила его в грязь. А он наивно полагал, что его отношения с дочерями благополучно преодолели все тяготы давно закончившегося, переходного возраста.
Небольшое замешательство, вызванное этой сценой, вскоре рассосалось и плавно перешло в весёлую дискотеку.
— Бред какой — то, — бурчал себе под нос Лаврищев, тужась понять, вдруг вышедшее из — под контроля, происходящее. — А вдруг Алина и правда, влюблена в это убожество? А ведь она такая твердолобая!
Настроение у него было испорчено начисто. Озноб, так похожий на гриппозный, скрутил его тело, заставляя зубами выбивать чечётку.
Лишь хорошая порция марочного коньяка и, хотя и с опозданием, но всё же появившаяся в кафе неотразимая Людмила Григорьевна его несколько успокоили.
27
День выдался на редкость пасмурным. Долго не рассветало и трудно было понять, который сейчас час. Лариса испытывала смутное беспокойство, так прочно вошедшее в её жизнь в последнее время. Всё просто валилось у неё из рук.
Вадима нет. И это было невыносимо. Ларисе казалось, что у неё вынули сердце и похоронили вместе с ним.
Всё же было и у них что — то хорошее. Иногда Вадим прямо впивался ей в губы, ласкал её волнующуюся грудь и бёдра. Правда никогда не говорил, что любит её, или Лариса не помнила. Конечно, не помнила!
Лариса хотела умыться, что бы смыть с себя нестерпимые воспоминания. Она машинально глянула в зеркало и с трудом узнала себя, так ужасно она выглядела. Прямо как опер Труханов, когда она пыталась его лечить в его кабинете. Такая же истончённая, местами рваная аура. Её Лариса кое — как зализала прикосновением своего сознания. А усилить свою защиту — у неё совсем не было сил.
Отчаянно капал кран. Лариса протянула руку, чтобы его закрыть и боковым зрением увидела опускавшуюся за стиральную машину чёрную, похожую на лохматого дикобраза голову.
— Опять ты здесь? — недовольно спросила она.
Эту лярву они с Вадимом купили вместе с квартирой. Она давно жила тут и портила батареи отопления и стояки. Во время ремонта им поставили новые батареи и заменили стояки на пластиковые. А лярву она неумело выселила к соседям. Но там она, похоже, не прижилась. Теперь под угрозой была стиральная машина. Ларисе не хотелось затопить соседей. Вокруг неё и без того было зла.
И она пошла за клубком красных шерстяных ниток, чтобы подсадить на них лярву и вынести её из дома куда подальше.
Резкий звонок домофона показался Ларисе сиреной. Она вздрогнула, чувствуя внезапный ужас, причины которого она не знала и не хотела знать.
— Такси вызывали? Предупреждали, что спешите! — сообщил домофон оторопевшей Ларисе.
— Спасибо, — сказала Лариса домофону. — Сейчас выхожу.
Забыв обо всём, она направилась к вешалке.
— Такси? Я куда — то собиралась ехать? Что — то мне совсем плохо, — думала Лариса, всё же надевая сапоги и шубу.
Машина остановилась у железнодорожного вокзала. Лариса расплатилась с таксистом и влилась в движущуюся людскую толпу. Было скользко, но кругом все спешили, смешно ползя и балансирую по гололёду. Эти странные движения напоминали детский мультик. Всё вокруг казалось неправдашным.
— Быстрее, Вадик! Пять минут осталось. Опоздаем ведь! — тянула за собой пятилетнего малыша полноватая бабушка, спешащая быстрее попасть в вагон.
Бабушка с внуком, двигаясь малым, осторожным шагом, проскользили до хвостового вагона и вошли в электричку. Лариса, словно во сне, проследовала за ними и села на свободное место напротив их.
— Куда я еду? — зашептал её рассудок.
Лариса не успела додумать, как бабушка, подавая деньги контролёру, потому как не успела обилетиться в кассе вокзала, назвала название станции, до которой собиралась ехать.
Лариса первый раз слышала это название, но тоже зачем — то повторила его, когда контролёр повернулась к ней.
Часа через два качающийся вагон почти опустел. Компания пьяных мужиков уже давно нагло пялилась на красивую Ларису, на её шубу из голубой норки и её дорогую сумочку. Лариса видела их пьяные ухмылки и слышала их грязные мысли. Ей было противно! И, когда бабушка с Вадиком пошла к двери, Лариса поспешила за ними.
— Девушка, вы случайно не в нашу сторону едете? — окликнула её бабушка. — До автобуса больше часа. Может, вместе на такси доедем? Так быстрее и втроём дешевле.
— Да, конечно поедем, — согласилась Лариса, словно в бреду, садясь со своими нежданными попутчиками в свободное такси.
Они проехали мимо «хрущёвских» пятиэтажек, потом мимо белых полей, по которым мела позёмка и остановились в каком — то посёлке со старыми одноэтажными домами.
Таксист высадил их возле небольшого магазина, сославшись на нечищеную дорогу. Он газанул навстречу спешащей компании, профессионально распознав в своих потенциальных пассажиров на обратный путь.
А Лариса так и пошла за бабушкой с внуком по еле заметной, переметённой тропинке, отстав от них шагов на десять, что — бы не потерять их из виду.
Мохнатые лапы старых елей, росших в аллее неогороженного парка, припорошенные снегом, покачивались на ветру, отбрасывая в свете редких фонарей, уродливые, пугающие тени. С дальних уголков плохо освещённой улицы наползала колючая вечерняя тьма.
