Фридрих Незнанский - Смертельный треугольник
Однако для начала Гордеев спросил у ее сестры, кто же этот таинственный человек, который ей его рекомендовал таким образом — как высокого профессионала.
— Это мой режиссер.
— И кто же ваш режиссер?
— О господи, — вздохнула Маевская. — Несмотря на все ваши достоинства, вы просто неандерталец какой-то. — Она стала говорить голосом, каким уставшие взрослые объясняют что-то непонятливому ребенку: — Это режиссер моего сериала. Я у него сейчас опять сниматься буду. Сергей Юрьевич Сергеев, дело которого вы с успехом вели год назад. Неужели не помните?
—Два года назад, — кивнул Гордеев и... засмеялся.
Юрий Петрович действительно легко вспомнил того господина, которого обвиняли в одном пикантном правонарушении. Режиссер допустил, как считало обвинение, развратные действия в отношении несовершеннолетнего лица мужского пола в Сандуновских банях, куда они пришли по обоюдному согласию и где, по многочисленным свидетельствам, очень душевно проводили время.
— Между прочим, этот парнишка, который... ну вы понимаете... он тоже снимался в нашем сериале, и он многим Сергею Юрьевичу обязан.
— Что вы говорите? — иронично протянул Гордеев, несмотря на то что год назад он отнесся к своей работе, как всегда, с полной серьезностью и вытянул режиссера-бисексуала из неприятностей, которые, как удалось доказать, ему подстроил коллега, режиссер и конкурент, пытавшийся перетянуть к себе молодое дарование и на всякий случай помешать работе над текущим проектом. Возможно, так на телевидении и принято, но Гордеев придерживался другого мнения. Он сумел убедить помощников того, другого режиссера дать показания против своего шефа, и для Сергеева все закончилось благополучно. — Значит, тот парнишка многим Сергею Юрьевичу обязан, да?
— Конечно! Такая черная неблагодарность, я этого просто не понимаю. Он же благодаря Сергееву карьеру сделал!
— Так уж и карьеру... — Гордеев подумал, что эта девочка всерьез считает свой сериал чем-то вроде «Войны и мира».
— Вы напрасно иронизируете. Впрочем, вы правы, к нашему делу это отношения не имеет.
— К нашему делу? Так в чем же состоит наше дело? Судя по тому, что я услышал, вы, Яна Станиславовна, считаете, что гибель вашей сестры не была самоубийством?
— Я в этом уверена, просто убеждена! Мила была не такой человек, чтобы, впав в депрессию, наглотаться таблеток. Она бы никогда, никогда не сделала такой шаг! Это совершенно не в ее характере. Депрессия, говорил мне следователь раз двадцать. Депрессия! Тьфу! Да какая, к черту, депрессия?! Ее убили.
При слове «депрессия» Гордеев чуть вздрогнул и снова сам себе удивился. Его обычная апатия рассеивалась как дым. (Слово «убийство» было для него более привычно, и, как ни грустно, на него он почти не отреагировал.)
— Видите ли, Яна Станиславовна, — осторожно сказал адвокат, — близкие люди всегда не верят таким вещам. Как правило... — уточнил он. — Я, Яна Станиславовна, сталкивался с подобными ситуациями неоднократно и...
— Перестаньте называть меня Яной Станиславовной! — прервала она.
— А как же вас называть? — удивился Гордеев. — Или это имя-отчество — очередная мистификация и очередной актерский этюд, который вы на мне отрабатываете?
— Я не в том смысле, — поправилась она. — Зовите меня просто по имени.
— Хорошо, — улыбнулся он. — Видите ли, Яна, хотелось бы оперировать какими-то доказательствами, опровергающими точку зрения официального следствия, — это во-первых. А во-вторых, я должен знать, зачем вам это все? Вы извините меня, но надо смотреть правде в глаза. Сестру вы все равно не вернете, а шум может подняться большой, который, не исключено, навредит вашей карьере. Кто может предвидеть результат заранее? Или у вас есть еще какой-то мотив ворошить прошлое?
Она молчала, нервно прокручивая между длинными, тонкими пальцами зажигалку. Гордеев ждал. Еще не задав вопрос, он знал, что попал в десятку. Разумеется, у девчонки был еще какой-то мотив. Вообще-то самоубийство — не такой уж сокрушительный удар по семейной репутации. Мали ли какие решения люди принимают в конце концов! Многие выдающиеся персоны уходили в мир иной именно таким образом. Нет, тут дело было в чем-то другом. Яна Маевская явно не походила на бездельницу, которой некуда девать время и деньги. Тем более что от своего режиссера она могла знать, что гонорары за свои услуги адвокат Ю. П. Гордеев берет вполне солидные — разумеется, от тех, кто способен их заплатить. Бывали в его практике дела, за которые он брался совершенно бесплатно, и не раз. Но сейчас явно не тот случай, где подобный юридический альтруизм может иметь место. Яна не дура и должна это понимать. И понимает. Так что же?
Она щелкнула зажигалкой и посмотрела на пламя. Гордеев тоже невольно засмотрелся на длинный сиренево-красный язычок. Усмехнувшись, вспомнил присказку о том, на что человек может смотреть без устали: на то, как горит огонь, и на то, как бежит вода. Впрочем, недавно они с Турецким вывели новую формулу: больше всего человек любит смотреть на то, как работает другой человек.
Наконец Яна сказала:
— Я продала коллекцию картин, которые долгие годы собирал наш отец. И выручила немалые деньги. Часть этой суммы я готова вручить господину адвокату сегодня же — наличными.
— Вы не совсем ответили на мой вопрос. Какие у вас основания считать гибель вашей сестры насильственной? Это то, что интересует меня в первую очередь, и если я сочту ваш ответ удовлетворительным, тогда имеет смысл дальнейший разговор.
Она посмотрела ему прямо в глаза своим пронизывающим темно-синим взглядом и спросила:
— Я могу быть уверена, что любое сказанное здесь слово никто не узнает?
— Разумеется.
— Тереза сказала мне: «У пани Милы не все в пожонтку». Понимаете? Она предвидела!
— Это по-польски, да? Смысл ясен: все не так. Но кто такая Тереза?
Оказалось, Тереза Соколовская — экономка покойной сестры Яны. Сейчас она живет в Польше. Мила Монахова доверяла ей и возила ее повсюду с собой — и в Москву, и в Нью-Йорк, и в Париж, и в Африку. Правда, незадолго до смерти Мила как будто ее рассчитала, и пани Соколовская вернулась к себе в Польшу. По словам Яны, она была очень напугана случившимся. Так вот, эта пани Тереза в разговоре с Яной по телефону, когда она уезжала из Москвы, и произнесла странную фразу про то, что «не все в пожонтку».
— И из этих слов вы сделали вывод, что вашу сестру убили?
— Да, я думаю, полька просто боится об этом говорить. Может быть, действительно она знает убийцу, а?! — сказала Яна, затягиваясь сигареткой. — Но я больше не смогла с ней переговорить. Я просто не знала, куда ей звонить.
Гордеев вздохнул. Ну и история.
— Вы говорите, Мила ей доверяла, но незадолго до смерти рассчитала. Как одно с другим сочетается?
— Я... не знаю. Я как-то об этом не думала вообще.
— Ну, конечно. А Тереза была в доме, когда Мила умерла?
Яна отрицательно покачала головой. Потом встрепенулась.
— Знаете что, Юрий Петрович, я сейчас подумала? Мила могла ее рассчитать понарошку! Она могла дать ей на хранение какие-нибудь ценные вещи, например...
— Например?
— Ну не знаю, например, фотографии каких-нибудь людей, которые были причастны к ее гибели. И для этого ее как бы выгнала. Чтобы ее никто не искал. Вот.
Гордеев усмехнулся про себя, чтобы не обижать клиентку, и только покачал головой укоризненно:
— Яна, подумайте, ради бога, что вы говорите. Ваша сестра дала своей экономке фотографию человека, который должен был ее убить? Она что, знала это заранее? И при чем тут экономка?
— Ну тогда я не знаю! Просто мне так показалось... Вы же адвокат, вы и разбирайтесь. Мне кажется, эту Терезу надо найти.
— Хорошо. — Гордеев записал имя и фамилию. — Где она живет?
— В Польше. Я не знаю. В Лодзи у нее были родственники.
— Я все проверю... Так, а теперь давайте по порядку. Расскажите мне сперва, какие шаги вы уже предпринимали и что вам в результате этого стало известно. А я по ходу буду задавать вопросы. И не забегайте вперед, пожалуйста, договорились?
Оказалось, что Яна уже была на приеме у некоторых должностных лиц. Пытаясь возобновить следствие, она посетила чиновников Министерства юстиции и даже Генпрокуратуры — все безрезультатно. С ее точки зрения, дело было скоропалительно прекращено следственными органами. Но они, эти органы, посчитали, что знаменитая актриса умерла от передозировки снотворных препаратов, которые она приняла вместе с изрядной дозой бренди.
— А она принимала вообще снотворное? — поинтересовался Гордеев.
— Как вам сказать?.. Я точно не знаю, мы последний год не слишком часто виделись. Я уверена лишь в том, что последнее время Мила Монахова пребывала в депрессии, так как незадолго до гибели развелась со своим американским мужем. И сильно переживала это событие. После очередных съемок она вернулась из Лос-Анджелеса в Москву, где и прожила два последних месяца.
